Художница

       Я просыпаюсь от твоих губ: мягких, нежных, теплых. Они скользят по моей шее и плечам, опускаются к лопаткам и снова поднимаются к затылку. Улыбаюсь сквозь сон и сильнее наклоняюсь вперед, ложась на живот и открывая тебе доступ ко всей спине. Осторожно стаскиваешь с меня одеяло, оставляя его болтаться на ногах, и пускаешься в путешествие по мне. Водишь кончиками пальцев, чередуя прикосновения: то касаешься каждым по очереди, то проводишь сразу несколькими. На моих руках, ягодицах и спине появляются как замысловатые рисунки, так и самые простые - круги и полоски. Иногда их разбавляют легкие поцелуи или просто касания губами, которыми ты водишь по моей коже.        Мы обе знаем, что я давно не сплю, пусть и не подаю никаких звуков. Мне слишком хорошо, уютно и тепло, да и ты не пытаешься вызвать во мне вихрь желания, просто летаешь надо мной стаей бабочек, которые оплетают меня каким-то коконом нежности, от чего становится так сладко и спокойно, что не хочется нарушать момент никакими низменными стонами.        Ты без устали рисуешь на мне целые полотна, придавая самые яркие мазки губами, а я блаженно щурюсь, даже не пытаясь открыть глаза. Это не первый раз, когда ты купаешь меня в подобной нежности, но я каждый раз млею и таю от нее. Да и ты всегда умудряешься добавлять что-то новое и при этом неуловимое, что-то, от чего я превращаюсь в мягкий пластилин в твоих руках.        Медленно убираешь одеяло и проходишься ладонями по бедрам, останавливая их затем на ягодицах. Улыбаюсь еще шире, когда понимаю, что усложняешь себе задачу, пытаясь в одних и тех же точках целовать и касаться пальцами. Но вскоре понимаешь, что языку удобнее нырять между фаланг, и останавливаешься на этом способе. По мне пробегает стая мурашек, которая уютно устраивается внизу живота. Да, ты не спешишь, но не реагировать на тебя я не могу.        Ты снова начинаешь малевать картины, только теперь на ногах, и когда доходишь до коленей и касаешься тонкой кожи под ними вначале легким дуновением, а затем влажными губами, я громко выдыхаю и по инерции пытаюсь ухватиться руками хоть за что-то. Но рядом ничего нет, и я с силой вдавливаю запястья в кровать.        Ты поцелуями поднимаешься вверх, проводишь языком под ягодицами, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отвести ногу в сторону. Твои ладони на моих боках, ты скользишь собой по мне, прижимаясь грудью, а губы не отрываются от кожи ни на секунду. Добираешься до уха, обдаешь его горячим дыханием, от которого мои мурашки оживают и начинают топотать стаей муравьев, и выдыхаешь, скользнув языком по раковине:        - Иди ко мне, девочка моя...        Медленно отлипаешь от меня и тянешь за руку на себя. Поддаюсь и переворачиваюсь на спину, но глаз намеренно не открываю. Ты легко целуешь меня, а я чувствую твою улыбку и расплываюсь в ответной. Заключаешь мое лицо в ладони и мелкими отрывистыми поцелуями проходишься по лбу, закрытым векам и носу. Останавливаешься на губах, накрывая их бабочкой Аргус, а затем приподнимаешься и шепчешь:        - Динька, ты такая красивая...        Здесь я сдержаться не могу и распахиваю глаза впервые за утро, чтобы утонуть в твоих серых омутах, на дне которых плещется любовь и окончательно погрязнуть в счастье, светящемся на твоем лице.        Обнимаю тебя за шею и притягиваю к себе. Целую подрагивающими губами, не в силах оторваться от тебя, но при этом не пытаюсь перевести эту нереальную нежность в жгучую страсть. Мне нравится эта неспешность, нравится томиться под твоими ласками. Это как каша на плите, чуть добавишь огня - сгорит, а будет стоять на медленном, будет набухать постепенно, доходя до нужной кондиции.        Заканчиваешь поцелуй и ползешь губами по подбородку к шее, я лишь немного запрокидываю голову, позволяя тебе это делать. Твоя горячая ладонь замирает на моем животе, а тропинка из поцелуев опускается к груди, где под твоими губами тут же скрывается набухший сосок. Я с легким стоном почти незаметно прогибаюсь в спине, позволяя тебе делать со мной что угодно. Но ты и сейчас не пытаешься сводить меня с ума сексуальными играми, не дразнишь зубами и не орудуешь языком, словно шпагой. Просто удерживаешь меня горячим ртом, обводя сосок языком, а затем отпускаешь его и начинаешь водить по покрытому мурашками ореолу подушечкой пальца, иногда поглаживая и сам сосок. Легкой перебежкой из поцелуев добираешься до другой груди, с которой проделываешь все то же самое.        Я все больше утопаю в желании, которое расползается по венам излиянием магмы, и уже не сдерживаю стоны, когда ты в очередной раз делаешь что-то новое. Правда связки не срываю и не задыхаюсь в агонии, но не потому, что подобная нежность мне не нравится, а потому что сегодня все по-другому и реакция моя этому соответствует.        Ты снова, как недавно на спине, рисуешь на мне картину, на сей раз на животе. Теперь это какие-то цветы и судя по широким мазкам языком, розы или пионы. Я опять улыбаюсь. Ты мой художник. Для всех музыкант, виртуозно владеющий скрипкой, гитарой и словом, а для меня еще и художник. Светка, твои полотна можно было бы продавать дороже песен, но я никому не позволю их даже увидеть, не то, что купить.        Кажется сердцевиной твоих бутонов на мне являются соски, к которым ты возвращаешься, но вскоре поняв, что этим двум не хватает третьего цветка, медленно уходишь вниз. Аккуратно разводишь мои ноги, опускаешься между ними, проходишься пальцами по внутренней стороне бедер, целуешь коленки, а затем от правой спускаешься вниз. Я громко дышу и все сильнее жмурюсь, ожидая продолжения.        Касаешься меня губами, и я тут же вздрагиваю и выгибаюсь, предлагая тебе всю себя. Но ты все еще не спешишь, тщательно смешиваешь наши краски в одну, окунаясь в меня языком и размазывая мою влагу и собственную слюну по мне. Твои взмахи кисточкой-языком превращаются в длинные и широкие, ты поднимаешься, чтобы обдать лаской клитор и опускаешься, чтобы войти в меня. И делаешь так до тех пор, пока я не начинаю дрожать и выгибаться еще сильнее, пока мои стоны не становятся более отчетливыми и уловимыми. А затем обнимаешь меня руками за бедра и останавливаешься на набухшем клиторе, правда его уже не жалеешь, как недавно соски, и здесь твой язык становится более упругим и дерзким. Последний цветок на твоей картине обещает быть самым ярким и живым.        Тянусь к тебе на ощупь. Понимаешь меня без слов и ловишь мои руки своими: ладонь к ладони и тесное переплетение пальцев. Я держусь за тебя, как за ускользающую реальность, а ты по моим судорожным сжатиям пальцами понимаешь, где именно я сейчас нахожусь и сколько еще мне осталось до финиша.        От каждого твоего движения языком, все больше тону в непонятной, похожей на мед, субстанции. Она такая теплая и обволакивающая, что я с удовольствием в нее погружаюсь, совсем не боясь захлебнуться. Чем глубже окунаюсь, тем мне легче дышать, ничего не давит на легкие и не блокирует их, сердце не грохочет, тарабаня по ушам молотом, вены не лопаются от бушующего в них огня. Ныряю во все это с головой, а ощущение такое, будто я младенец, которого окунули в купель заботливые руки.        Я только что в чем-то увязала, а уже сейчас парю, как перышко, медленно опускаясь на землю. Приземление абсолютно безболезненное, я упала словно на перину, мягко откинувшись на спину и все еще не разжимая наших рук. Мне так хорошо, что не хочется даже шевелиться.        Я совсем не уверена, но, по-моему, ты целуешь мои бедра, а затем поцелуями поднимаешься к лицу, из-за чего приходится разжать пальцы, что мне совсем не нравится. И едва ты оказываешься надо мной, как я оплетаю тебя руками и ногами, заключая в настоящий плен, из которого не собираюсь выпускать. Но ты и сама не стремишься выбираться из него.        - Доброе утро, родная, - выдыхаешь мне в губы и нежно целуешь, после чего устраиваешь голову на плече.        Я довольно улыбаюсь, судорожно сжимаю тебя в объятиях, прижимаясь к твоей голове собственной, а затем снимаю твою ладошку с моего предплечья и целую ее в середину. Но мне этого мало и я начинаю касаться губами каждого пальчика.        - Кузнечик, давай сегодня останемся дома, - произношу, чередуя поцелуи и слова. - Будем весь день валяться в кровати, смотреть мелодрамы и любить друг друга.        - А кормить меня будут? - улыбаешься и целуешь в шею.        - А как же! - смеюсь, но получается хрипло.        - Тогда остаемся, - приподнимаешься и заглядываешь мне в лицо.        А я опять не в силах сдержаться. Видела бы ты себя со стороны! Блестящие глаза, счастливая улыбка, взъерошенный ежик волос… И смотришь на меня так, будто больше никого и ничего в целом мире не существует.        - Светуля!.. - сжимаю тебя так сильно, будто хочу впечатать в себя. - Любимая…        А ты доверчиво прижимаешься ко мне и утыкаешься носом в шею. Утро у нас и правда, доброе.