***
Лютик не знает, почему он сбежал от Геральта как только рассвело. Просто он не хотел больше обременять ведьмака своим присутствием, сидеть в гнетущей тишине и чувствовать себя ненужным рядом с человеком, которого он все ещё любит. Уйти было проще. Юлиан знал, что мужчина не будет спешить следом, не будет искать его. Геральт ведь прогнал его, не так ли? Можно сказать, Лютик послушался. Путешествовать в одиночку трудно. Он ведь даже не удосужился взять денег из сумки ведьмака, потому что побоялся разбудить его. И именно поэтому ушёл ни с чем. Юлиан, как и раньше, зарабатывает деньги в пабах и трактирах, и этого, к счастью, хватает. Пока что. Когда его живот вырастет, вряд ли Лютик сможет так же выплясывать и количество чеканных монет в его кошельке значительно уменьшится. Юлиан очень много путешествует, стараясь нигде не задерживаться. Пристает к каким-то купеческим караванам, одиноким торговцам или просто обычным путникам, продолжая слагать песни о доблестном и отважном Геральте из Ривии. Лютик не нужен ведьмаку, он это знает, но бард ведь все ещё его любит, поэтому продолжает петь о своей немного хмурой и весьма неразговорчивой музе. Да и, что греха таить, баллады о Белом Волке приносят неплохие деньги. С Геральтом они пересекаются снова где-то через месяц после того, как Юлиан бросил его в пещере. Точнее нет, не бросил, а, скорее, освободил от своего присутствия. Да, так будет правильней. Лютик тогда только наскреб денег и купил себе новую рубашку, потому что старые начали обтягивать его живот ну уж слишком явно, а бард бы предпочитал не выставлять это напоказ, пока была такая возможность. Геральт, как обычно, сидел в самом дальнем и тёмном углу трактира, поэтому Юлиан заметил его не сразу, а вот ведьмак не сводил с парня глаз все выступление. Когда Лютик все-таки наткнулся взглядом на мужчину, желание петь и плясать отпало моментально. В голове была одна-единственная мысль: «Надо бежать», поэтому, за неимением особой альтернативы, бард так и сделал. Геральт догнал его на улице. — Лютик, нам нужно поговорить, — промолвил ведьмак, схватив парня за руку. Юлиан почувствовал, как хмель моментально ударил в голову, поэтому с раздражением выдернул ее. Сейчас ему, как никогда, нужна ясная голова. — Что? — прозвучало довольно грубо, но Лютику плевать. — С тобой что-то не так, — безапелляционно заявляет Геральт, и бард чуть не задыхается от возмущения. — А ты не охренел?! Юлиан был в бешенстве. Сначала этот придурок изменяет ему с чародейкой (причем, не один раз), затем говорит кучу обидных слов и прогоняет, а теперь заявляет, что это с Лютиком что-то не так? — Ты не понял. Ты… ощущаешься по-другому. У тебя изменился запах. Запах, ну конечно. Ведьмачий усиленный нюх, чтоб его. Геральт может учуять их дитя, он уже это делает, просто не может сложить дважды два. — Не нравится — не нюхай! Какого хрена ты вообще пошёл за мной?! Иди наслаждайся своим любимым запахом сирени и крыжовника, — последние слова Юлиан буквально выплевывает в лицо мужчине. Он так устал. Он не хочет выяснять отношения сейчас. Единственное, чего хочет Лютик — это забраться под одеяло и рыдать всю ночь, пока не станет легче, а затем проспать весь следующий день, чтобы хоть как-то восстановить баланс. Ему ведь нужен здоровый сон, и все такое. — Лютик, послушай, это может быть что-то серьёзное… — Может! Но какая тебе нахуй разница, Геральт? Ты хотел, чтобы я убрался из твоей жизни. Я убрался! Почему ты преследуешь меня?! — буквально кричит Юлиан, чувствуя, как срывается его голос из-за подступивших слез. — Лютик… — ведьмак пытается сказать что-то ещё и почти рефлекторно хватает барда за руку, чтобы он не убежал. Юлиана прошибает будто током, хмель снова ударяет в голову и сознание слегка мутнеет, напоминая парню о том, что перед ним сейчас — его соулмейт, его родственная душа, отец его ребёнка. — Нет! — Лютик кричит почти безумно, вырывая руку из хватки мужчины. Геральт настолько ошеломлен поведением барда, что отпускает его, и Юлиан делает несколько шагов назад. — Не прикасайся ко мне, Геральт! Никогда, понял?! Никогда! Это из-за тебя! Все из-за тебя! — Лютик знает, что он плачет и ведёт себя не совсем адекватно, но ему кажется, что если он прямо сейчас не выплеснет наружу все накопившиеся эмоции, то банально сойдёт с ума. Но, в любом случае, запала надолго не хватает, поэтому бард рвано вдыхает воздух через нос и еле слышно произносит: — Ты сломал мне жизнь, — последнее слово Юлиан почти шепчет, но Геральт его прекрасно слышит. На лице ведьмака впервые на памяти Лютика отражается чувство, похожее на раскаяние или сожаление, и он произносит: — Мне жаль. Бард шмыгает носом, пару секунд смотрит куда-то в сторону, а затем бросает короткое «Мне тоже», прежде чем развернуться и уйти, оставив Геральта одиноко стоять посреди пустой улицы.***
Наступает зима. Путешествовать становится труднее из-за резко наступивших холодов, но Лютик все равно пристраивается к купеческим повозкам и едет на Юг, где зимы теплее, и планирует переждать холода там. У него, в любом случае, нет денег, чтобы докупить себе тёплых вещей. Живот Юлиана уже виден достаточно, чтобы на это обращали внимание даже просто проходящие мимо люди. Он уже на пятом или шестом месяце, точнее Лютик не помнит, потому что однажды сбился со счета и теперь может только предполагать. Но, с другой стороны, не так уж это и важно. Юлиан замечает, что люди вокруг начинают относится к нему добрее, когда замечают, что он носит дитя. Купцы соглашаются подвезти его на своей повозке до ближайшего города и не берут за это денег. Публика в трактирах стала более щедрой, люди платят больше и часто приговаривают «это для ребеночка». Женщины в разных городах и деревнях делятся своим опытом, советами по воспитанию и иногда кормят Лютика за бесплатно. Однажды супруга хозяина постоялого двора даже уговорила мужа не брать с барда деньги за комнату, когда увидела, что Юлиан доставал из кармана последние монеты. У него тогда действительно не было денег, но ночевать на улице он не хотел, так как знатно похолодало. Лютику первое время было неловко, но он быстро к этому привык. Однополые соулмейты в мире встречаются, на самом-то деле, довольно редко, а мужчины, вынашивающие детей — ещё реже, так что Юлиан — практически чудо, и многие стремятся ему помочь. Это у людей где-то в подсознании, и Лютик рад, что хоть раз в жизни стереотипы и предубеждения работают на него. С Геральтом они больше не пересекаются. Бард не хочет думать о ведьмаке, но мысли о нем все равно посещают его голову слишком часто. Когда же дитя в утробе стало пинаться, Юлиан начал думать о Геральте каждый раз, когда его бьют изнутри маленькой ручкой или ножкой. Думать, что удивительно, в хорошем ключе. Лютик скучает по Геральту и старается не задумываться о том, что скорее всего, ведьмак сейчас в объятиях своей очаровательной чародейки и о барде даже не вспоминает. Не вспоминает, ну и пусть. Лютик все равно расскажет своему сыну или дочери, какой у него или у неё прекрасный отец. Будет петь своему ребёнку на ночь баллады об отважном Геральте из Ривии и рассказывать занимательные сказки. Потому что тот факт, что ведьмак не любит Юлиана, не делает его плохим человеком. Да и Лютик все ещё его любит. Любит и, кажется, будет любить до скончания своих дней. Когда совсем холодает, бард добирается до Назаира. Здесь немного теплее, чем на Севере, но Юлиан все равно постоянно мёрзнет и кутается в тёплую накидку, которая хоть немного да согревает. Накидка Геральта Лютику ужасно велика, но она все ещё помогает скрывать выросший живот барда от посторонних глаз. А ещё она напоминает барду о ведьмаке, да и, если быть честным, у Юлиана банально нет денег на новую. Ему еле-еле хватает на еду и ночлег, не говоря уже обо всем остальном, и Лютик совершенно не знает, что он будет делать, когда родится ребёнок. В Рыс-Руне со дня на день начнётся какой-то знаменитый зимний фестиваль, о котором, впрочем, бард ни разу не слышал, поэтому все дешевые постоялые дворы забиты под завязку, а на что-то подороже денег у него нет. Поэтому в третьем по счету постоялом дворе Юлиан буквально умоляет хозяина найти ему хотя бы койку. Он не хочет ночевать на улице. Хозяин оказывается добрейшей души человеком и действительно хочет помочь, потому что выгнать беременного парня на улицу в такой мороз ему не позволяет совесть. — Ладно, милок, слушай сюда, — наконец-то говорит он, и в глазах Лютика загорается надежда. — Один мужчина снял у меня двухместную комнату за неимением других. Думаю, он согласится впустить тебя к себе, но тебе придётся вернуть ему деньги. — Да-да, хорошо! — тут же восклицает бард. — Только не говорите ему, что я… — кивком головы Юлиан указывает на свой живот, а затем застегивает накидку так, чтобы скрыть свою беременность от чужих глаз. Пока он ещё может это сделать. Хозяин как-то понимающе кивает. — Как скажешь, милок. Вот, кстати, он идёт. Милсдарь, можно вас? — окликает он. — Да? — знакомый голос звучит совсем близко, и Лютик еле сдерживается, чтобы не застонать. Вот же… зараза. — Милсдарь ведьмак, прошу прощения, но тут молодому человеку очень нужна комната на сегодня. Он согласился заплатить вам, если вы впустите его к себе на свободную кровать, — хозяин начинает уговаривать Геральта, а бард вздыхает и оборачивается. Их взгляды пересекаются. — Не уверен, что молодой человек захочет делить со мной комнату, — произносит ведьмак, и Юлиан опускает взгляд, раздосадовано закусывая губу. — Мне больше некуда идти, — говорит Лютик, и это чёртова правда. Если он не найдёт комнату здесь, то ему придётся ночевать на улице, а это вряд ли пойдёт на пользу ребёнку. — Прошу вас, милсдарь ведьмак. Не выставлять же его на улицу в такой мороз? — продолжает попытки уговорить своего постояльца хозяин, в конце концов, слышит короткое «Хорошо» и облегчённо вздыхает. Юлиан же облегчения не чувствует и уже прикидывает в уме, когда именно Геральт узнает о его беременности и какова будет реакция ведьмака. Надо отдать Лютику должное, он даже не рассчитывает на что-то хорошее. Первым делом, оказавшись в комнате, бард бросается к теплому камину и, не снимая накидки, начинает греть руки. Во время своей беременности Юлиан постоянно мёрзнет, и он подозревает, что это как-то связано с ребёнком, которого он носит под сердцем. У ведьмаков ведь температура тела на порядок выше человеческой, а значит, что и их детям нужно больше тепла, чем обычному ребёнку. Поэтому Лютик вечно мёрзнет, но успокаивает себя тем, что, по крайней мере, его дитя находится в тепле и не чувствует дискомфорта. Он уж как-нибудь переживёт. Геральт закрывает за ними дверь, и повисает та самая тишина, которую бард ненавидит. Он отходит от камина и присаживается на кровать, чувствуя на себе пристальный взгляд ведьмака. — Ты в порядке? — спрашивает вдруг мужчина, и Лютик устало поднимает взгляд. — Да. — Ты выглядишь… болезненно. Пахнешь странно. И твоё сердце стучит по-другому, будто двоится, — говорит Геральт и, судя по голосу, он обеспокоен. Бард впервые в жизни радуется, что его соулмейт такой недогадливый. — Я в порядке, Геральт. — Ты был у лекаря? — Как там Йеннифэр? — спрашивает Юлиан, не желая отвечать на вопросы ведьмака, и немного поправляет накидку, чтобы она продолжала скрывать его живот. Иначе будет ещё больше вопросов. — Не знаю. Я не видел её со времен охоты на дракона, — отвечает мужчина спустя пару секунд тишины. — Не переводи тему. Я беспокоюсь. — С чего это вдруг? Ты чётко дал понять, что я тебе не нужен. Много раз давал, на самом-то деле, я просто не хотел в это верить. Теперь я убедился. — Ты мне нужен, Лютик. — Зачем, Геральт? — бард поднимается на ноги, чтобы не смотреть на ведьмака снизу вверх. — Зачем, скажи мне. Чтобы трахать меня, пока твоя любимая чародейка тебя динамит? Я устал от этого. Я больше не хочу так. Я хочу быть важным, нужным и любимым, а не запасным вариантом. — Ты важен для меня, — говорит Геральт, и по глазам видно, что он не врёт, но Юлиан не готов просто так поверить. Он уже много раз верил, и чем это заканчивалось? — Разве? — Лютик горько усмехается. — А даже если и так, все равно. Ты меня не любишь. Я не хочу сейчас просто поверить этим твоим грустным глазам, а потом снова застать тебя с ней в одной постели. Ты знаешь, блять, каково мне было каждый раз? Хоть на секунду представляешь, каково это? Ждать, что ты сразу же побежишь за ней, задорно виляя хвостом, как только она появится в поле твоего зрения, а я… я просто останусь. Один! И знаешь, что самое главное? — бард и не заметил, как подошёл к мужчине совсем близко. Он был зол, но не так, как до этого. Юлиан просто хотел, чтобы Геральт наконец-то понял, через что парню пришлось пройти из-за него. И через сколько всего ещё придётся. — Я каждый раз ждал, когда ты вернёшься. Прощал заранее, зная, что ты будешь извиняться. Потому что я, блять, все это время любил тебя, бесчувственная ты скотина! — почти кричит Лютик, а затем резко отворачивается и возвращается к камину. У него снова замёрзли руки. Ненадолго в комнате повисает тишина. Бард греет руки и старается успокоиться. Ему ведь нельзя нервничать, он помнит об этом, но рядом с ведьмаком просто не получается. Мужчина вызывает в нем такую неконтролируемую бурю смешанных эмоций, что он просто не может совладать с этим. — Ты любишь меня? — спрашивает Геральт настолько шокировано, что Лютик оборачивается и вздергивает бровь. Это он серьёзно сейчас? — А ты как думаешь? Я просто так все это терпел? Я мазохист, по-твоему? — Я думал… я думал, тебе все равно. Бард пораженно открывает рот, затем закрывает его, снова открывает и на выдохе произносит: — Ты дурень, Геральт, — потому что у Юлиана впервые в жизни нет слов. — С чего ты взял, что мне… что я… какого хрена, Геральт?! Ведьмак выглядит таким виноватым, что Лютик теряется и не знает, что делать. Все как-то… неправильно. Не так, как должно быть. Бард в растерянности трет шею. — Я думал, что для тебя это лишь… интрижка. Люди ведь обычно ищут своих соулмейтов, а с остальными просто… спят. Юлиан стонет и в отчаянье хватается за волосы. Какого хрена?! Какого хрена это все происходит именно с ним? Он ведь простой бард с простыми песенками, почему он вечно оказывается в такой заднице?! — Боже, за что ты мне послал такого идиота? — тихо спрашивает Лютик у потолка, потому что больше-то спросить и не у кого. Они молчат. Геральт смотрит на барда и переваривает информацию, пока Юлиан смотрит в потолок и все ещё ждёт ответа от люстры. — А ты не ждёшь своего соулмейта? — спрашивает наконец-то Лютик, потому что понимает, что разговор нужно плавно подводить к их связи и ребёнку. Раз уж оказалось, что Геральт просто дурень и не издевался над чувствами парня специально. — У ведьмаков не бывает соулмейтов, — бард настолько иронично поднимает бровь, что даже ведьмак улавливает подвох. — Что? — Ты уверен? — Да. — Прям уверен-уверен? — Чего ты хочешь добиться, Лютик? — Не знаю! — Юлиан беспомощно разводит руками. — Не знаю я, понятно?! Я просто… давай поговорим утром, ладно? — искренне просит Лютик. Он так устал от долгой дороги и непогоды, что банально не вывозит этого разговора. — Хочешь сбежать до рассвета? — Нет. Нет! — тут же восклицает бард. — Там такая вьюга, куда я денусь? Да и нам нужно многое обсудить. Я останусь. Геральт кивает. — Хорошо. Они разбредаются по комнате. Ведьмак что-то ищет в своей сумке, пока Юлиан безуспешно пытается согреться. Хоть руки в огонь суй, ей-Богу, ничего не помогает. Выбрал же он время, забеременеть именно на зиму. Летом было бы проще, думает Лютик. По крайней мере, согреться было бы уж точно легче. — Ты замёрз? — спрашивает Геральт, который каким-то образом совершенно бесшумно оказался у барда за спиной, и парень вздрагивает. — Д-да, — выдаёт он, потому что это чёртова правда. — Можно? — уточняет ведьмак, приподнимая собственные руки, но не касаясь рук Юлиана. Мужчина прекрасно помнит, что тот запретил ему касаться себя в прошлую их встречу, поэтому сейчас Геральт спрашивает разрешения. Лютик колеблется пару секунд, прежде чем неуверенно кивнуть. Он знает, что хмель снова ударит в голову, но сейчас — именно сейчас — ему так чертовски холодно. Ведьмак аккуратно берет руки барда в свои. Они холодны как лёд, будто Юлиан только что не грелся у камина, а часа четыре стоял на морозе. Хмель бьёт в голову так же сильно, как и раньше, но Лютик готов к этому. Он не так быстро пьянеет, так что можно ни о чем не беспокоиться. Руки мужчины тёплые, почти горячие, и парень чувствует, как тепло будто разливается внутри. Лучшее чувство за последние несколько месяцев. Ему снова тепло. — Это моя накидка? — внезапно спрашивает Геральт, продолжая греть руки Юлиана, и тот пожимает плечами. — Да. — Ты оставил её… Лютик поднимает взгляд и смотрит ведьмаку прямо в глаза. — У меня нет денег на другую… а ещё она твоя. Мужчина усмехается, а затем подносит руки барда к лицу и нежно касается их губами. Изо рта Юлиана вырывается судорожный вздох. — Йеннифэр была попыткой избавиться от моих чувств к тебе, — произносит Геральт. Да, они собирались обсудить это утром, но ведьмак просто не может не сказать. Лютик опускает взгляд, закусывает губу и забирает руки. Ему больно думать о том, что он все это время страдал только лишь из-за того, что они неправильно друг друга поняли, но, похоже, так и есть. Дурацкая ситуация, в самом-то деле. — Я ужасно поступил с тобой, — продолжает ведьмак. — Я виноват. Очень виноват перед тобой. Но я постараюсь все исправить, если ты дашь мне ещё один шанс. Мы могли бы поехать к морю, как только потеплеет. Если ты ещё хочешь, конечно. Юлиан не отвечает ничего. Он уже знает свой ответ, но будет неправильно, если Геральт не узнает всей правды сейчас и не поймёт, на что на самом деле подписывается. Поэтому Лютик подходит к своей кровати и начинает медленно развязывать накидку, не смотря в сторону ведьмака, но чувствуя его взгляд на себе. Геральт не понимает, что происходит, но видит, как дрожат руки барда и буквально чувствует его страх. Юлиан жмурится и одним резким движением сбрасывает с плеч накидку. Она с тихим шелестом падает на кровать. Лютик пытается найти в себе силы посмотреть в сторону ведьмака, но это ужасно трудно. Он так боится, что Геральту все это не нужно. Что он хочет Юлиана, но не их дитя. Бард знает, что такой расклад возможен, и что тогда ему придётся уйти, потому что, как бы Лютик не любил ведьмака, ребёнка он тоже любит. И будет защищать его ценой своего будущего, счастья и жизни, если понадобится. — Ты… ты носишь дитя? — вопрос скорее риторический, но мужчина все равно произносит его, потому что тишина затягивается. Юлиан кладёт руку на свой живот и все-таки переводит взгляд на Геральта. — Да. — Я… — ведьмак действительно шокирован, но, что самое главное, не зол и не разочарован. Это даёт Лютику надежду. — Я не знал, что ты встретил своего соулмейта. Ты мне не сказал… — Я не мог придумать, как, — искренне говорит бард. Он действительно сломал себе голову, но так и не придумал, а потом необходимость в этом отпала. — Но… почему ты тогда здесь? Один? Разве твой соулмейт не должен… не знаю, заботиться о тебе? — На Юге зима теплее. У меня нет денег, чтобы купить себе тёплой одежды, поэтому я решил переждать ее здесь, — Юлиан отвечает только лишь на первый вопрос, потому что все ещё не знает, как преподнести Геральту информацию о том, что он и есть его соулмейт. — Ты не ответил. — Что? — Почему ты один? — ведьмак делает пару шагов к Лютику. — Почему он не с тобой? — Он со мной, — произносит бард, ставя этим мужчину в тупик. — С тобой? Я не… Юлиан внезапно сокращает расстояние между ними и берет лицо Геральта в руки, чувствуя, как хмель снова ударяет в голову. К этому нельзя привыкнуть. — Неужели ты не чувствуешь? Совсем-совсем ничего? Никаких изменений? — с какой-то отчаянной надеждой спрашивает Лютик, заглядывая ведьмаку в глаза. — Что ты…? — Сосредоточься, Геральт. Сосредоточься, пожалуйста. Ты умудрился услышать сердцебиение нашего ребенка, стоя в противоположном углу комнаты, я не верю, что ты ничего не чувствуешь! — Нашего…? — Сосредоточься! — восклицает бард, потому что он хочет, чтобы ведьмак почувствовал. Чтобы понял. Чтобы ощутил хотя бы толику того, что чувствует Юлиан при каждом их касании. Геральт слушается и закрывает глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Что он должен почувствовать? Ведьмак прекрасно слышит прерывистое дыхание Лютика, сердцебиение барда и его ребёнка, треск поленьев в камине, но это все — не то. Не то, что от него ожидает бард. Он, вероятно, что-то упускает, но что? Что? Когда Юлиан прижимается губами к губам ведьмака в отчаянном порыве заставить его почувствовать их связь, мужчину будто прошибает током. Лёгкое, щекочущее и смутно знакомое чувство появляется где-то на задворках сознания. Он уже чувствовал что-то подобное, когда был с Лютиком, но не придавал значения. Это… это напоминает ему… Геральт резко разрывает поцелуй и распахивает глаза, слегка отстраняясь, как только его осеняет догадка. — Хмель, — произносит он, когда их взгляды пересекаются. — Я чувствую… хмель, как если бы я выпил несколько кружек пива залпом. Юлиан улыбается, смотря мужчине в глаза, и буквально плачет от облегчения. — Но… если мы… — бормочет ведьмак. — Если мы… то тогда… — мужчина опускает взгляд и смотрит на живот Лютика. — Это дитя… — Наше… наше дитя… — бард вытирает слезы руками, продолжая плакать от такого невероятного наплыва положительных эмоций. — Боги, это… — произносит Геральт, но не находит больше слов, поэтому просто целует Юлиана, пытаясь передать свои эмоции хотя бы таким способом. Лютик цепляется за ведьмака руками, прижимается ближе и стремительно пьянеет. — Геральт, я… — бормочет парень, увернувшись от одного из поцелуев. — Пообещай мне, пожалуйста, что не будешь больше… больше… — Обещаю, — отвечает ведьмак, понимая, к чему клонит бард. Юлиан хочет убедится, что мужчина больше не вернётся к Йеннифэр и больше не сделает ему больно. — Я обещаю, Лютик, слышишь? Ты нужен мне. Ты важен мне. Я люблю тебя. Бард улыбается и трется носом о щеку Геральта, чувствуя, как сознание от такого количества прикосновений медленно мутнеет. Ведьмак нежно приобнимает Юлиана за плечи, и парень больше не чувствует холода. Само присутствие мужчины греет, восполняя тот недостаток теплоты, что Лютик дарит их ребёнку. Руки Геральта подцепляют одну из застежек лёгкой кожаной куртки барда и взгляд будто спрашивает «Можно?». Юлиан закусывает губу и кивает, позволяя ведьмаку снять с себя куртку, а затем и нательную рубашку. Мужчина аккуратно касается живота Лютика, который действительно значительно вырос с их последней встречи. Внезапно Геральт чувствует небольшой толчок, прямо под своей ладонью и тут же поднимает взгляд на парня. — Малыш здоровается с тобой, — улыбается тот. — Я рассказывал ему о тебе. — Надеюсь, что-то хорошее? — Только хорошее. Ведьмак снова целует Юлиана, нежно, трепетно, ловит его улыбку губами и гладит по спине. Руки Лютика требовательно дёргают застёжки на куртке мужчины, силясь раздеть его как можно скорее. Бард так соскучился по теплу чужого тела: эти месяцы были полны холода, усталости и липкого отчаяния, поэтому сейчас Юлиан хочет больше, ближе, кожа к коже, чувствовать под ладонями жар чужого тела и такое всепоглощающее тепло. Геральт усмехается и помогает стянуть с себя куртку. — Ты не замёрзнешь? — обеспокоенно спрашивает ведьмак, чувствуя все ещё ледяные руки Лютика на своей груди. — С тобой — нет. Мужчина берет руки барда в свои и бережно целует холодные пальцы, согревая кожу горячим дыханием. — Это из-за ребёнка? — Наверное. Вам ведьмакам ведь нужно больше тепла, чем обычным людям. Но ты знай, что я стараюсь. Возможно, тебе придётся греть меня по ночам, чтобы я совсем не окоченел от холода. Мужчина улыбается. — Я буду, Лютик. До конца своих дней.***
Дверь таверны уже в который раз громко хлопает, и бард морщится от резкого звука. В помещении довольно шумно и людно, а с некоторых пор Лютику слегка некомфортно в такой обстановке. На поздних сроках беременности последнее, чего ты хочешь, это шума и толпы, но их бродячая жизнь не располагает к мерному валянию в кровати, поэтому Юлиан не жалуется. Главное, что Геральт рядом. — Если хочешь, можем уйти отсюда, — предлагает ведьмак, заметив, что Лютику неуютно. Им ещё не принесли еду, но они могли бы поесть где-нибудь в другом, менее людном месте. — Нет, все хорошо, — бард успокаивающе улыбается. — Просто… немного шумно. — На дорогах нынче людно, — говорит сидящий рядом с ними мужчина, отхлебывая свое пиво. Его зовут Милош, и это именно к его торговому каравану пристроились Геральт и Лютик по дороге на запад. У барда все ещё не было лошади, да и путешествовать верхом в его положении было жутко неудобно, поэтому они были вынуждены пользоваться помощью купцов и других путников, у которых были повозки. К счастью, им почти никогда не отказывали в услуге, иногда даже соглашаясь подвезти бесплатно. — Все так сорвались на запад, что невольно думаешь, не случилось ли чего на востоке. Ну мало ли… Мне в следующем месяце груз в Ривию везти, не хотелось бы ненароком напороться на какую-нибудь гражданскую войну. Геральт пожимает плечами и что-то отвечает, но Лютик не улавливает его слов, так как отвлекается на еду, которую принесла миловидная официантка. Бард как раз набивает рот свежеприготовленной олениной, когда Милош спрашивает: — Слушай, Геральт, насчёт Ривии. Нашей компании бы не помешал вооружённый попутчик, умеющий обращаться с мечом. Знаю, ты этим не промышляешь, но мы хорошо заплатим, можешь не сомневаться. Ведьмак усмехается. — Прости, Милош, но, боюсь, мы задержимся в Турне. С новорождённым ребёнком на руках путешествовать — не самое лучшее решение. Купец понимающе кивает, почти сразу же переводя разговор на другую тему, а Лютик неосознанно улыбается, дотрагиваясь до своего ужасно большого живота. Бард понимал, что сроки подходили, и их ребёнок должен был родиться уже через неделю-две, а значит, что они застрянут где-нибудь на неопределённый срок. Геральт помнил, что Юлиан мечтал о море, поэтому предложил какое-то время пожить в Турне. Работы для ведьмака на побережье всегда хватает, так что он сможет не разлучаться с Лютиком и их ребёнком надолго. Бард согласился с этой идеей, как только Геральт произнес её вслух, поэтому уже через пару дней Юлиан надеялся увидеть море вблизи и рассчитывал на то, что их ребёнок родится именно там. Входная дверь снова громко хлопает, и Лютик раздосадовано морщится. Ну неужели всех этих людей не учили придерживать за собой двери, ну в самом-то деле? Правда, возмущение барда не идёт дальше, так как он внезапно чувствует изменение всеобщего настроения в таверне и то, как Геральт замолкает на полуслове. Предчувствие пиздецки нехорошее, поэтому Юлиан медлит пару секунд, прежде чем посмотреть в сторону двери. Твою мать. Йеннифэр. Лютик успевает порадоваться, что он сидит за столом и его живота с такого положения не видно. Ведьмак однажды рассказал парню о том, что у чародейки ребёнок — это идея фикс, и Юлиан предпочёл бы не провоцировать её лишний раз своей беременностью. Вряд ли она попробует ему навредить, но он прекрасно знает, на что способна Йен, так что разумнее будет перестраховаться. Йеннифэр смотрит прямо на Геральта, поэтому в том, что она хочет поговорить именно с ним, нет никаких сомнений. «Мириться пришла», — проносится в голове у Лютика, и он бы рад ошибаться, но в глубине души бард прекрасно понимает, что прав. Затихшие на секунду разговоры возобновляются как ни в чем не бывало, но Юлиан чувствует напряжение, витающее в воздухе, и неосознанно хватает руку ведьмака под столом. Хмель ударяет в голову. Мужчина переводит на него взгляд и ужасается тому, какие эмоции проскальзывают у Лютика на лице. «Пожалуйста, Геральт, не иди за ней. Ты обещал, что не уйдёшь. Не бросай меня, Геральт, пожалуйста. Только не бросай», — ведьмак практически слышит то, о чем думает бард, и сжимает его руку сильнее. Юлиан, после всего произошедшего, имеет полное право не доверять ему, и мужчина это понимает. — Мы просто поговорим, — заверяет парня Геральт, заглядывая в глаза и стараясь таким образом успокоить его. — Обычный разговор, Лютик. — Ты вернёшься? — бард понимает как, возможно, это жалко звучит со стороны, но не может заставить себя успокоиться. Если Геральт его снова бросит, он не справится. Банально не вывезет. Остаться в одиночестве сейчас — выше его сил, и Юлиан надеется, что ведьмак не поступит с ним так ещё раз. — Конечно, — мужчина улыбается. — Я ведь обещал тебе море. Лютик улыбается в ответ, слегка неуверенно и напряжённо, но все-таки улыбается, а затем отпускает руку Геральта, давая ему возможность встать. Ведьмак выходит из-за стола, обходя удивленно наблюдающего за всем происходящим Милоша, и подходит к чародейке. На её губах расцветает что-то наподобие улыбки. — Здравствуй, Геральт. — Йен, — говорит мужчина, сопровождая это довольно официальным кивком головы. — Мы могли бы обсудить кое-что? Это не терпит отлагательств. — Конечно, — ведьмак кивает ещё раз и жестом просит хозяина подать им две кружки пива. Затем он садится на барный стул недалеко от входа, и Йен, за неимением выбора, следует за ним. — Я рассчитывала, что мы сможем поговорить в более… уединенной обстановке, — произносит чародейка, присаживаясь на стул рядом. — Не думаю, что нам помешают. Что ты хотела обсудить? — спрашивает Геральт, тут же переходя к теме разговора. Ему бы не хотелось разговаривать с Йен долго и, тем более, куда-то уходить, потому что он знает, что Лютик будет волноваться, а ему не следует нервничать. — У меня есть одно дело для тебя. Один мой старый друг в Аэдирне имеет… некоторые проблемы с мантикорой. Меня уже наняли, но я не отказалась бы и от твоей помощи. Гонорар за чудовище пополам. — Прости, Йен, — качает головой ведьмак, беря в руку кружку пива, что услужливый хозяин только что поставил перед ним. — Я не могу сейчас сорваться в Аэдирн. На лице Лютика, который усиленно в их сторону не смотрит, но все равно косит одним глазом, расцветает еле заметная улыбка, и Геральт буквально чувствует его облегчение. Не то чтобы бард думал, что ведьмак сорвётся по первому зову чародейки, но он уже делал так раньше, так что… Юлиан счастлив, что его опасения не подтвердились. — Тысяча оренов, Геральт. Мало кто сейчас предложит такую сумму за обычную мантикору, — пытается убедить мужчину чародейка, даже не думая притрагиваться к своему напитку. — Раз уж она такая обычная, Йен, то ты справишься и без меня, — усмехается ведьмак, отхлебывая пиво. — Убийство монстров по твоей части. — Но наняли-то тебя. Я не хочу вмешиваться в это и, тем более, ехать в Аэдирн, — говорит Геральт, отвлекаясь на Милоша, что окликнул его. Купец жестами показывает, что им уже пора ехать и он будет ждать их на улице. Ведьмак кивает в ответ. — В общем, если будет дело на побережье, обращайся. А нам пора. — Откажешь мне в помощи после всего, что было между нами? — Йен пытается воззвать к совести Геральта и его чувствам к ней, но ведьмак знает, что это — лишь банальная манипуляция, чтобы заставить его плясать под её дудку, поэтому просто усмехается в ответ. Он не поведётся на это. Больше нет. — Между нами все кончено, Йен. Ты чётко дала мне понять это тогда на утёсе. Да и сейчас у меня есть более важные и неотложные дела, которые я не могу бросить. Возможно, в другой раз, — говорит ведьмак, ставя кружку на барную стойку и поднимаясь на ноги. Йеннифэр хочет сказать что-то ещё, но мужчина не даёт ей такой возможности, отворачиваясь и направляясь к столу, за которым все ещё сидит Лютик. — Поехали? — улыбается ведьмак, услужливо протягивая барду руку, и тот счастливо улыбается в ответ. Геральт остался. Остался с ним. — Поехали, — Юлиан берет мужчину за руку, и Геральт помогает ему встать из-за стола. Весь последний месяц Лютик испытывает некоторые трудности в передвижении из-за невероятно огромного живота, но ведьмак всегда рядом и готов помочь. Йеннифэр замечает живот парня, когда Геральт и Лютик направляются к выходу. Всё сразу становится на свои места. Они пересекаются с Юлианом взглядами, но тот тут же отводит его, в рефлекторном защитном жесте прикрывая живот. Дверь за ними захлопывается с громким стуком. Чародейка делает глоток пива, но тут же отставляет его в сторону, понимая, насколько оно ужасно. Внутри Йеннифэр играют смешанные чувства. С одной стороны, ей неприятно, что выбрали не её и что ей предпочли какого-то посредственного барда с глупыми песенками, но, с другой стороны, Лютик ведь соулмейт Геральта, и у них совсем скоро появится ребёнок. Едва ли она может что-то сделать. Йен вздыхает и, бросив пару оренов на барную стойку, покидает таверну. Юлиану совершенно не стоит её опасаться: чародейка делала в своей жизни много странных и спорных вещей, но им вредить она точно не будет. Она лишена возможности иметь своего ребёнка, так пусть хоть кто-то будет счастлив иметь дитя. Да и, в любом случае, Йен не знает ни одного человека на всем Континенте, кто подошел бы Геральту больше, чем Лютик. Признавать это неприятно, но от правды не убежишь. Раз уж так вышло, то, что ж… Пусть будут счастливы.