Никогда не

— Я никогда не занималась сексом. В руках у Дианы бутылка принесенной Брюсом текилы, о которой Кларк Кент из Смолвиля, штат Канзас, знает только только то что не хочет знать сколько эта текила стоит. И Брюс подтверждает — что нет, не хочет. В маленькой, светлой квартирке Дианы они отмечают ровно месяц до окончания колледжа — так же втроем как и провели эти несколько лет, начиная с момента когда сельскому выскочке-Кенту с журналистского хотели начистить рожу за очередное правдолюбство, а неуемная Принс и золотой мальчик Уэйн с юридического следом вписались в заварушку — по разным мотивам, но с общим итогом в виде синяков и ссадин. Да так, отмахавшись, и остались — друзьями. С синхронным удивлением Брюс и Кларк оба глядят на нее, вспоминая об отношениях то и дело завязывающихся у нее с хорошими, но вскоре исчезающими парнями. Приятели Дианы исчезали со странной регулярностью — Кларк и Брюс оставались рядом константой. — Можно спросить — почему, Принс? — осторожно спрашивает Кларк, стараясь не глядеть на ее голые колени и твердый как каменная плита живот, открытый коротким топом. — Не хочешь? Текила, достаточно хорошая чтоб не заедать ее лаймом и солью, сегодня немного сильнее обычного пьянит — так-то он вообще не пьянеет потому что не пьет. И вообще Кларк — спортсмен со стипендией. У Брюса, чья семья и учредила эту самую стипендию, вид сегодня тоже необычно небрежный вопреки обычной вальяжной сдержанности. Колючий взгляд ярко-голубых глаз уже самую малость затуманен. — Или боишься? — отправляет он в рот еще одну ягоду клубники из коричнево-керамической, под античность мисочки, что так любит Диана. — С чего бы мне бояться парней. — горделиво вскидывает Диана подбородок. — Что в одежде, что голыми и со стояком… Но первый раз — то что навсегда откладывается в памяти, поэтому я каждый раз спрашивала себя: этого ли человека я хочу запомнить… И ответ каждый раз был «нет». Так что — я говорю, что никогда не занималась сексом. Она протягивает им бутылку, ожидая что оба сделают по глотку как и полагается в дурацкой игре со студенческих вечеринок — но и Кларк и Брюс смотрят по сторонам и на носки своих ботинок. А потом друг на друга — с не менее синхронным удивлением. — А как же та… из твоего городка, Кент. Лана Лэнг? — приподнимает Брюс бровь. — Ну до основных баз мы так и не дошли. Я уехал раньше. — Кларк с подозрением глядит на невозмутимого Брюса. — А ты что же, Уэйн… Я думал у вас принято… Красные плюшевые диваны, томные красотки в кружевах и с тонкими сигаретами в мундштуках, куда вас приводят… Вот это все. Брюс закладывает руки за голову и откидывается на спинку дивана. — Ты слишком много фильмов о домах терпимости смотрел, жертва стереотипов. — Таких наверное уже сто лет как нет. — недоверчиво прищуривается Диана. С невыносимо серьезным выражением лица Брюс замечает. — Вообще-то есть. С двух сторон Кларк и Диана смотрят с любопытством, пока он выдерживает паузу и продолжает: — Просто от красных плюшевых диванов у меня мигрень. — так же невозмутимо — то ли шутит, то ли нет, по нему вечно не разобрать. Но откинув голову на плечо Кларка, Диана безмятежно хохочет, и тогда Кларк широко улыбается во весь рот и смеется тоже. — Какие же вы оба бестолочи. — толкает она Брюса в колено босой ступней, едва не смахивая со столика остатки кисло-сладкой клубники. И внезапно смотрит на обоих с какой-то новой, невыносимой нежностью — за два месяца до расставания. — Какие же вы… У Кларка почему-то щемит сердце от мысли, что вот-вот он вернется в Метрополис, Брюс — в вечно сумрачный Готэм на восточном побережье, а Диана — в родную, невыносимо далекую Европу к матери-гречанке, и никогда больше он не увидит ее солнечную улыбку и упрямый огонек в глазах, не будет корпеть вместе с Брюсом за очередным проектом, не ввяжется вместе с ними в войну против очередной вопиющей несправедливости. Он принимает от Дианы бутылку с текилой. Рядом с ее небольшими ладонями, мозолистыми от тренировок с грушей, одинаково хорошо умеющими бить больно и касаться нежно, его собственные руки кажутся слишком большими и грубыми. — Я никогда тебя не любил, Принс. — вдруг говорит он, забывая о правилах игры. — Два последних года я никогда тебя не любил. Немного растерянно Диана молчит. С непроницаемым видом Брюс молчит тоже — и тоже не прикасается к выпивке. Это в общем тоже не странно, потому что нереально быть рядом с ней больше пары часов и не влюбиться. Даже такому зануде и сухарю как Уэйн. Кларк совершенно теряется, теряет голову и прижимается губами к ее мягким, еще пахнущим текилой губам, и неожиданно ее губы размыкаются, поддаются его отчаянному порыву. Ладонь Дианы ложится ему на затылок, зарывается в волосы… У них могло бы быть время — а остались жалкие крохи, расставаться с которыми будет еще больнее. Но Кларку уже плевать. С неохотой отстранившись, Диана дышит быстро и часто. — Мне пора. — сухо говорит Брюс — слишком сухо, чтоб ему поверить. Но прежде чем он поднимает с пола рюкзак с ноутбуком и книгами, Диана крепко хватается за его руку. — Не надо, Брюс. — просит она. — Останься. От прикосновения ее еще влажных губ к своим тот вздрагивает как от ожога, но с неожиданной покорностью опускается обратно на диван. И теперь очередь Кларка смотреть, как они целуются, как холеная ладонь Брюса словно нехотя ложится на ее голую поясницу, как мгновение спустя он прижимает Диану к себе. Чертов сухарь, точно так же упустивший все шансы — а вернее отдавший их осознанно. В отличие от самого Кларка свое сердце Брюс твердо держит в кулаке своей воли и ничего не делает просто так. Когда дело Дианы не касается. — Я хочу запомнить. — негромко, но очень отчетливо говорит Диана. — Вас. Без лишних слов, без колебаний и стыдливости она заводит руки за голову и стягивает топ вместе со спортивным бюстгальтером. Снимая джинсовые шорты, она задевает ногой забытую текилу, и та разливается по полу, воздух в комнате становится горячим и пьяным. — Кларк. — голос Дианы возвращает его в реальность, потому что Диана в купальнике — это само по себе отдельный вид совершенства, а обнаженная, она и вовсе похожа на статую древнегреческой воительницы-амазонки. Кое-кто из парней с курса считают, что для девчонки у нее слишком широкие плечи и спина, и мышцы под смуглой кожей мужиковато рельефны — Кларк искренне считает их мнение не важнее дерьма и не может представить ее более женственной. Смутившись, он послушно снимает старую, еще смолвильскую толстовку с большой буквой S на груди и футболку следом. Потом удобные, спортивные брюки. С нервной тщательностью складывает одежду на спинку дивана, потому что спокойного достоинства Дианы в нем нет сейчас ни на цент. Судя по горящим щекам Брюса тот не меньше него смущен. Редкий случай. Такими же нервными как у самого Кларка пальцами он под ее взглядом снимает свою черную футболку и на этом останавливается. Помедлив, Диана берет их обоих за руки и прижимает влажные ладони к своей коже — теплой, гладкой как отшлифованные морем камушки, и это словно стирает границу между правильным, неправильным и желаемым так отчаянно. Только потому что Брюс напоминает про спальню, они не сплетаются в клубок прямо на полу или на диванчике, а добираются до ее кровати, аккуратно застеленной и пахнущей лавандой. Поцелуи, так много поцелуев, ее тело, руки Брюса, на которые Кларк то и дело натыкается своими, но это не важно. Впрочем, Брюс все пытается упрямо отстраниться от них, даже встает на коленях, пока Диана целует грудь и живот Кларка. На самом деле он только облегчает ей задачу. — Не надо, — хрипло просит Брюс, пока она расстегивает пуговицу и молнию его джинсов. Но не делает ни движения, чтоб ей помешать. — Пожалуйста, принцесса. Как всегда решительно Диана стягивает его черные джинсы до колен и тянется к боксерам. Тонкая ткань не скрывает, что стоит у него точно как у самого Кларка. Холеные и рассаженные на костяшках в последней драке пальцы судорожно напряжены, как будто с невыносимым трудом он заставляет себя держать их по швам. А не касаться ее темных волос, ее смуглой, напоенное морем, солнцем и свободой кожи. Это слишком естественно. Словно дышать или плыть по бурной, но теплой реке, позволяя увлечь себя течением. Кларку проще поддаться, пока Брюс упрямо сопротивляется. Похож на улитку без своей раковины. Уязвимый. Губы как от боли кривятся. Кларку даже его жалко немного. Хотя, наверное, он должен ревновать Диану — но он не ревнует почему-то. В конце концов, Диана ему и не принадлежит — ни сердце ее и ни тело. Как будто бы она вообще может кому-то принадлежать — только если подарить себя на время. И этот месяц — то, что осталось для них — так мучительно мало. — Отпусти… — повторяет ей Брюс почти умоляюще — как будто бы избалованный мальчик из клетки, позолоченной семейным состоянием, выкованной из его же стальной воли, может просить. — Не думал, что ты такой ханжа, Уэйн. — незло смеется Кларк, пока она медленно цепляется пальцами за резинку боксеров и тянет вниз, избавляя Брюса от трусов первым. — Я не… Брюс выдыхает сквозь зубы шипяще, сдавленно, когда Диана с любопытством трогает твердый ствол в выступающих венах, сжимает уже увереннее своими грубоватыми, смуглыми пальцами. А потом она осторожно касается его кончиком языка, облизывает как любимое мороженое, и глаза у Брюса распахиваются широко-широко и становятся темными. Сам Кларк, пока она увлечена не им, осторожно поглаживает ее по внутренней стороне бедра, понемногу поднимаясь все выше. Потому что желание узнать ее невыносимо, невыносимо желание сделает ей приятно, и пусть то что они делают сейчас близко не похоже на то о чем аккуратно упоминала его мама — по любви, наедине и, желательно, после свадьбы — он не чувствует неправильности. Между ног у нее короткие жесткие волоски и тепло, когда он гладит ее, и еще немного мокро, это почему-то напоминает Кларку о влажной мякоти ягод клубники, только теплых от солнца как дома. Но когда он с любопытством облизывает палец — на языке вкус не сладкий, а чуть солоноватый, но ему все равно нравится. Поверх ее головы Брюс смотрит с чем-то похожим зависть — похоже, он и сам бы не отказался узнать бы ее на вкус. — Не хочу… слишком быстро. — мотает он тяжелой головой. Лоб у него уже мокрый от пота, глаза пьяные-пьяные. — Брюс Уэйн просит пощады? — хрипловато смеется Диана, падая на спину. Похоже, ощущение своей новой власти над ними обоими пьянит ее не меньше текилы. У Брюса вырывается глухой, горловой смешок, а потом он целует ее влажный рот и уступает очередь Кларку, они в четыре руки гладят каждый уголок ее крепкого, щедрого тела. Диана жмурится, ее частые выдохи делаются все более похожими на громкие стоны. В голове у Кларка все путается, но Брюс со своей вечной практичностью вспоминает о смазке. — Что? — глупо переспрашивает Кларк. — Зачем смазка? Брюс выразительно закатывает глаза, умудряясь даже в постели, разгоряченный и опьяневший, оставаться предусмотрительным, дотошным до мелочей занудой. — Для первого раза лучше бы нужна смазка, болван. — поясняет он терпеливо. — Желательно с анестетиком. — Сам болван. — схватив его за руку Кларк заставляет его провести пальцами по ее мокрым складкам. — Все и так нормально. Ты и правда нас хочешь, принцесса… — это приводит его в какой-то невероятный, почти детский восторг. Брюс послушно скользит пальцами, сначала медленно, потом быстрее и ритмичнее, внимательно вглядываясь в ее лицо. Глядя на них из-под тяжелых век, Диана довольно постанывает, вздергивает бедра навстречу, выгибаясь сильнее. Ее груди с темными маленькими сосками такие красивые, что Кларку очень хочется их поцеловать. Так он и делает, почти застенчиво касаясь поцелуем ее солоноватой от пота кожи в ложбинке и маленькой родинки на левой груди, обычно невидной даже когда Диана в купальнике. Его рот жадно смыкается на соске, на пробу Кларк касается его языком, сжимая пальцами другой, и кажется все делает правильно, потому что пальцы Дианы ложатся ему на затылок, напряженно и почти больно вцепляясь в волосы. Ее тело вздрагивает и выгибается под его губами, под руками Брюса, они не смотрят друг на друга, но все равно, кажется, чувствуют эту завораживающую синхронность. Диана, ее тело, ее голос и дыхание — ее любовь — то, что делает их троих единым. Всегда делало. Ее стоны становятся все более громкими и бесстыдными, и когда у них с Брюсом все получается особенно согласовано, она рывком приподнимается на локтях, изгибаясь аркой, вздрагивает всем телом, вскрикивает пересохшим ртом почему-то беззвучно. И с закрытыми глазами медленно опускается на еще влажные от пота простыни. Ее запах мешается с запахом лаванды от простыней, дыхание все еще быстрое как у загнанной лошади за финишной чертой. Кларк встречается взглядом с Брюсом, и чувствует что сейчас у него самого такое же по-мужски довольное лицо и ни капли ревности. — Ух ты… — наконец, тихо выдыхает Диана. Лежа на животе, Брюс касается губами ее ладони и словно невзначай переплетает пальцы. — Скажешь, никогда не делала этого сама? — Конечно делала. — без стеснения смеется она. — но это совсем другое. Кажется, Кларк все еще умеет краснеть — во всяком случае кончики ушей вспыхивают глупым жаром от их откровенности и от того, что он слишком ярко представил как своими смуглыми пальцами Диана делает с собой то, что только что делал с ней Брюс. — А как ты это сделал? — спрашивает его Кларк. — Покажешь потом? На самом деле Кларк понятия не имеет — останется ли у них это самое «потом», но сейчас думать об этом нет никакой возможности. Брюс состраивает ту самую, раздражающе самодовольную гримасу. — Да уж, ты и впрямь ничего не смыслишь в таких вещах, Кент. — но в глазах у него плохо прячутся веселые искры, и трусов нет в отличие от самого Кларка. Только вспомнив о них, Кларк с наслаждением избавляется от слишком тесных теперь красных плавок. Член, тяжелый и влажный от смазки, ноет. — Что бы мы только без тебя делали, Уэйн. — Например, вспомнили бы что не озаботились презервативами? — услужливо подсказывает Брюс. И да, конечно же, Кларк об этом не подумал — да он вообще не думал что все вот так случится, а теперь втроем они в одной постели лежат голые, и ему кажется, что это идеально правильно, как три частицы паззла, и иначе картинка их никогда больше не станет целой. В Смолвиле, должно быть, сказали бы — гореть им в аду. Да и плевать. — И правда… — смущенно поджимает Диана яркие губы. С тщательно невозмутимым выражением лица, как перед каким-нибудь советом директоров своей компании, но с голой задницей Брюс приносит остатки клубники и свой бездонный рюкзак, в котором как иной раз кажется Кларку есть все на все случаи жизни, от бинтов и пластырей до текилы как сегодня. И презервативы тоже есть — хотя Кларк ума бы не дал, откуда и зачем. — Надеюсь, ты хоть умеешь этим пользоваться. — сует Брюс ему в руку полоску квадратиков в шуршащей обертке и легко касается губами лба Дианы. — Если ты не против, принцесса… Глубоко вздохнув, Диана кивает и улыбается поровну им обоим. В первый момент Кларку даже хочется поспорить, потому что у них обоих прав на это поровну, не больше и не меньше, и он был совершенно уверен что Брюсу хочется этого не меньше ничуть. Просто Брюс больше боится — за маской позолоченного мальчика глубоко спрятав уязвимое и давно уже уязвленное потерями сердце, к которому они с Дианой и так подобрались непозволительно близко. Как будто бы эта глупая очередность что-то может изменить. Чушь. Немного неуверенно Кларк раскатывает резинку по члену. — А если я… — «облажаюсь», додумывает он уже про себя. Если сделаю ей слишком больно, если сделаю что-то не так и испорчу тот первый раз, что она так хотела запомнить. — Не бойся, Супермен. Я проконтролирую. — доносится до него смешок Брюса. Дурацкое прозвище, за спасение десяти студентов при пожаре в кампусе данное Кларку в местной газетенке, больше обычного вызывает желание как следует треснуть его по самодовольной роже. Диана обхватывает его за шею и укладывает на спину — Все будет хорошо. — говорит она, решительно устраиваясь сверху на его бедрах. — Пока мы вместе — все будет хорошо. Они с Брюсом целуются — а потом она сама делает это, сначала медленно, словно прислушиваясь к своему телу, и потом — одним решительным движением опускается на его член уже до упора. Даже не всхлипывает, только задерживает дыхание на пару мгновений и крепко хватается за руку Брюса, тот целует ее в губы и в висок, утешая, и гладит ее спину и груди, пока она не начинает снова дышать ровно, а потом с улыбкой говорит им что все хорошо, и врать она бы точно не стала. Крови получается совсем немного, это тоже, наверное, хорошо, и с ней, в ней хорошо просто невыносимо в его — их — первый раз. Брюс осторожно прижимает пальцы к чувствительному местечку внизу ее живота, не мешая ей двигаться в своем ритме, но добавляя чуть-чуть удовольствия. Глаза ее закрываются, длинные, темные волосы рассыпаются по плечам и спине как лошадиная грива. Как настоящая амазонка Диана двигается все увереннее, быстрее, если ей и больно, то хорошо, кажется, все же больше. От изгиба ее сильных бедер, от того как покачиваются ее груди в такт каждому рывку у Кларка пересыхает во рту и в паху все скручивается в тугой узел. Удовольствие прошивает все тело как разряд тока, он громко ахает, запрокинув голову, и кончает, содрогаясь всем телом, и глядя на красивое лицо Дианы. — Прости. — смеется он неловко и разочарованно, но та лишь смеется и целует его в мокрую от пота шею и укладываясь рядом с ним на живот. — Ничего. Ее пот, кажется, пахнет лавандой и степными травами как и ее постель. А губы — забытой клубникой, которую она не глядя берет из миски отправляет в рот. — Ну, для первого раза ты неплохо держался. — слышит он хриплый, но сохранивший прежнюю насмешливость голос Брюса. — По статистике… — Заткнись, Брюс. — рычит Кларк, смахивая со лба прилипшую челку. — Просто заткнись. Посмотрим, сколько продержишься ты. По статистике. Брюс смотрит на Диану одновременно с внимательной осторожностью и голодом — жутким, жадным, опустошительным. — Уверена что стоит? Если тебе больно, то я уж как-нибудь обойдусь. — и в этом он весь. — Уверена. — кивает та, приподнимаясь на локтях. И Брюс неохотно уступает. — Один раз. И утром тебе будет больно. — Пусть будет. — смеется Диана отчаянно и смело. — Утром. А сейчас — хорошо. Обычно ловкие пальцы Брюса подрагивают так, что упаковка с резинкой поддается не сразу — Кларк молча хмыкает и сам разрывает несчастный кусок фольги. Брюс в ответ едва заметно ухмыляется, и есть в этой легкости что-то почти пугающее — в том, как легко и быстро они трое упали и растеряли все представления о правильном и неправильном. С неожиданной жесткостью Брюс вздергивает бедра Дианы вверх. Все еще разгоряченная, она вскрикивает, но тут же сама уже подается навстречу, что-то бормочет, глядя на Кларка снизу вверх, и громко стонет, когда Брюс кусает ее за шею. Да, похоже, утром ей и правда будет больновато. Склонившись, Кларк жадно собирает губами стоны с ее губы — солоноватые, сладко-клубничные. И последний тоже — самый громкий и сладкий, когда ее тело дрожит, колени и локти подкашиваются. С низким стоном Брюс в последний раз толкается в нее до упора и прячет лицо в ее волосах на затылке. Но Кларк все равно рассмотреть успевает рассмотреть выражение — невозможно раскрытое, уязвимое, словно приросшая маска, наконец, содрана. К ним обоим Кларк чувствует какую-то жуткую, поглощающую изнутри нежность. — Ну, поздравляю, ты продержался еще меньше моего. — хмыкает он, когда в глазах у Брюса, наконец, проясняется, а Диана обессиленно сворачивается калачиком на растрепанных простынях. — Да пошел ты, — отмахивается тот кое-как. И добавляет, решительно сползая с постели. — Пойду вымоюсь. В темноте он двигается уверенно, как летучая мышь. Зануда и сухарь, как всегда. Пока Брюс занимает ванную, Кларк заботливо укрывает Диану одеялом и открывает окно — сложный запах секса, пота, лаванды и клубники разбавляется свежестью ночного воздуха. А когда тот возвращается, Диана ловит обоих за руки, прежде чем уходит Кларк. — Эй, слышите, мне ничуть не стыдно. — уже сонно бормочет она. — В любви вообще ничего стыдного нет. Или дурного. С едва заметной горечью Брюс улыбается одним уголком распухших губ и поправляет сползшее с ее плеч одеяло. Пару мгновений они с Кларком молчат, думая об одном и том же — а потом Кларк идет в душ, чтоб вернувшись, безмятежно проспать с ними до самого утра, вместо того чтоб вернуться в кампус. До их выпуска остается ровно месяц.