Я просто хочу быть с тобой

Слэш
NC-17
Завершён
92
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
92 Нравится 7 Отзывы 17 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

Проездной и БДСМ Бизнес-ланч и БДСМ Микроскоп и БДСМ Валидол и БДСМ Выходи за меня*

      — Осторожнее…       Ванечка то ли путается в собственных ногах, то ли правда спотыкается обо что-то и выставляет вперед руки чтобы, если вдруг придется лететь носом вниз, не расквасить его, но успокаивается и опускает их, когда чувствует, как теплые, большие ладони уверенно ложатся на его плечи и слегка сжимают. Квартиру, в которую они переехали всего пару недель назад, Ванечка едва ли успел изучить настолько хорошо, чтобы передвигаться по ней с завязанными глазами, поэтому нуждается сейчас как никогда остро в прикосновениях евстигнеевских ладоней.       — Не отпускай, — как маленький просит он и понимает это, но кому сейчас какое дело — его чувства и эмоции обострены до предела, и каждый шаг делается осторожно, в страхе оступиться и потерять равновесие. Даже несмотря на то, что любимые теплые руки держат, а голос, бархатный и нежный, обещает, что не отпустит никогда.       — Еще пару шагов, вот так, — направляет Ванечку Ваня, касаясь подбородком его плеча, невесомо, почти щекочуще, и обдавая мочку уха теплым дыханием. Пара шагов кажутся движением в пропасть, и Ванечка напряжен до предела, натянут, как струна, готовая вот-вот порваться от чрезмерной концентрации. Поэтому когда Ваня чуть сильнее сжимает его плечи в безмолвном приказе остановиться, выдыхает через разомкнутые, пересохшие губы, словно пытаясь выпустить через них хотя бы часть скопившегося напряжения, что уже готово вылиться через край.       Ванечка обещал не задавать вопросов, но, стоя без движения, настороженно прислушивается и едва не вздрагивает, услышав тихий, осторожный щелчок дверного замка.       — Куда мы…       — Тсс… — мягкое, настойчивое, будоражащее похлеще всей этой неизвестности, и едва уловимое прикосновение губ — такое, что кажется, будто оно просто почудилось — к местечку под ухом. — Аккуратно, переступи, вот так, — Ванечка делает еще один осторожный широкий шаг и захлебывается вдохом, когда на него накатывает осознание, что сейчас он, с завязанными глазами, в драной (руки прочь, это моя любимая!) домашней футболке с Соником, трениках и носках стоит на продуваемой всеми сквозняками лестничной площадке. Светло ежится, поджимает негодующе губы и сопит, как родственник того самого Соника с футболки.       — Евстигнеев, у тебя совсем крыша поехала? — недовольно шипит он, оборачиваясь назад, где, по его разумению, сейчас должен стоять Ваня. Но ответом его не удостаивают — все, что он слышит — возню у себя за спиной. — Сейчас же верни меня обратно в квартиру, я на такое не подписывался! — капризно, как барышня, не хватает только ножкой топнуть, что Ванечка и решает в конце концов сделать, чтобы подкрепить свою решимость жестом. Но замирает, вздрагивая всем телом, чувствуя, как ворот его футболки оттягивают и оставляют на открывшемся участке кожи успокаивающий поцелуй.       — Ты обещал, что будешь послушным, — Евстигнеев почти осязаемо качает головой — Ванечка чувствует затылком — и мягко скользит руками под футболку, отчего кожа тут же покрывается мурашками, а внизу живота, помимо воли, сладко тянет. — Осталось совсем немного, потерпи.       Ванина ладонь ложится на талию и сжимается на ней крепко и уверенно, пока пальцы второй невесомо ведут от локтя к запястью и затем переплетаются с Ванечкиными. Ванечку разворачивают чуть в сторону, и ведущая — та, что на талии — ладонь слегка подталкивает вперед.       — Сейчас будет лестница, — Ванечка и сам догадался и впервые по-настоящему обрадовался тому, что их квартира находится на первом этаже. — Я бы мог снести тебя вниз на руках, но ощущения будут не те, — отвечает на незаданный вопрос Ваня, вызвав еще один. «Какие к чертям ощущения?» — вертится на языке у Светло, но мысль тут же улетает прочь, потому что даже эти шесть? семь? ступенек преодолеть с завязанными глазами кажется ему чем-то из разряда невозможного.       — Вот так, молодец, еще шажочек. Еще. Умница. Мой Ванечка. Ты молодец, — после каждой пройденной ступеньки шепчет ему в ухо Евстигнеев, двигаясь медленно и осторожно. Ванечка ощущает спиной, как напряжено его тело, как дышит нервно — у самого концентрация зашкаливает, значит. И от этого внезапно накрывает спокойствием.       Вынырнуть из темной бетонной вечности подъезда — как окунуться в ледяной океан, волны которого смывают тут же, выбивая опору из-под ног. Сперва с талии соскальзывает рука, затем расплетаются ладони, сцепленные настолько тесно, что ни нанометра свободного пространства между ними не осталось. Противный писк открывшейся двери — и ночь накрывает Ванечку, заставляя захлебнуться прохладным, но таким свежим воздухом.       Светло делает глубокий вдох, и лишь пробежавший по оголенной коже рук и пробравшийся под футболку ветерок отрезвляет его увязнувшее в тактильных ощущениях сознание.       Он на улице. Он с завязанными глазами, без обуви в половине первого ночи стоит на улице.       — Вань… — тихое, почти жалкое — больше никаких тебе «Евстигнеев, ты сбрендил?!» — от былой решимости и какой-то там уверенности в себе не осталось и следа. Он ощущает себя беззащитным котенком, выброшенным на холод, осталось только свернуться калачиком и задрожать.       — Все хорошо, — теплые руки, почти обжигающие на контрасте с окружающей темной неизвестностью старого двора-колодца, снова опускаются ему на плечи. — Мы уже почти пришли.       Под ногами внезапно становится мягко, но эта мягкость так же неожиданно сменяется на что-то острое, колющее ступни почти болезненно — хочется ойкать, подпрыгивая, чтобы быстрее пройти. Но больше все равно хочется прекратить все это и просто вернуться домой, в теплую постель. Знал бы Ванечка, на что соглашается — черта с два бы позволил Евстигнееву даже повязку себе на глаза завязать. Но так смотрел, гад, так улыбался…       — Стоп.       Ванечка практически вздрагивает и по инерции делает последний шаг вперед, тут же резко дернувшись назад — евстигнеевские руки на его плечах мешают двинуться дальше. А затем эти же самые руки одним напористым, медленным касанием скользят по Ванечкиным рукам ниже и смыкаются, намертво прижимая их к туловищу. Напряженно вслушиваясь в окружающие звуки и чувствуя спиной тепло, исходящее от чужих живота и груди, кажущееся почти горячим даже сквозь футболку, Светло ждет хоть каких-то объяснений, но их нет. Вместо этого Ваня отстраняется, позволяя потоку воздуха юркнуть между ними, и прижимается к Ванечкиной коже губами. То поднимаясь выше, почти к самому затылку, то опускаясь ниже, по линии позвонков, целуя каждый не скрытый футболкой свободный миллиметр кожи.       И Ванечка плывет. Ватные ноги, ватные руки, ватный разум и тепло, скапливающееся внизу живота. Облизнув пересохшие губы, он подается назад, опасливо, и ухмыляется, почувствовав, что не один он сейчас напряжен. Трётся, дразня, и закусывает губу, чувствуя, как Ваня выдыхает куда-то ему в шею, прерывисто, нетерпеливо. Хочется потянуться руками назад, обхватить, впиться пальцами — до чего дотянется — крепко и прижать к себе, чтобы ощутить Ванино напряжение еще ярче, четче, сильнее. Но запястья тут же, словно Ваня мысли его прочел, обхватывают цепкие длинные пальцы.       — Потерпи, Ванечка, потерпи, — слышно, что и самому сдерживаться просто кошмар как трудно, но с Евстигнеевым в самообладании вряд ли кто-то смог бы тягаться, поэтому Ванечке и не думается, что удастся отвертеться и получить желаемое, пару раз двинув бедрами.       Словно в подтверждение этому Ваня выпускает запястья Светло из хватки своих пальцев, и Ванечка ноет еле слышно, снова почувствовав гуляющий по коже ветер. Тепло возвращается спустя несколько секунд копошения — снова теплые пальцы на уже остывшей коже, и затем — холодное прикосновение металла и звучащий почти оглушительно в ночной тишине щелчок. Ванечка вздрагивает, и Ваня тихо хмыкает, отводя его руку в сторону. Еще щелчок. Прикосновение к другой руке и липкое, тянущее внизу живота осознание того, что сейчас будет.       Мышцы спины непривычно тянет, и Ванечка покачивается из стороны в сторону, надеясь, что это поможет им немного расслабиться и привыкнуть — он увлечен этим, и ситуация его занимает и напрягает одновременно. Потому что чертовски необычно и странно — буквально ощущать спиной чужой взгляд и знать, и в то же время даже не догадываться, чем это может обернуться. Предположений — куча. Верных среди них — возможно ни одного. Но фантазия богатая, и картинки, что рисует сейчас воображение, будоражат нервную систему до осязаемых вполне себе мурашек и поджимающихся пальцев на ногах.       Нетерпение съедает, и хочется ускорить, подтолкнуть Ваню к хоть каким-нибудь действиям. Ведь знает, что плохого не сделает, что боли не причинит. И Ваня, словно снова прочитав его мысли, делает шаг вперед — тихий шелест камней и песка под подошвой домашних шлепанцев — и резко, но не болезненно хватает его за шею, проскальзывая другой рукой от груди до живота и подтягивая к себе, прижимая накрепко.       — Не бойся, — Ванечка вздрагивает от вкрадчивого шепота и лизнувшего мочку уха горячего дыхания. — Расслабься.       Ванечка и хотел бы, но не может — из-за ощущений от хватки пальцев на шее, из-за губ, скользящих теперь по ней — от местечка под ухом до самого плеча, из-за рук, что тянут теперь за ворот футболки, открывая новые места для поцелуев. Тянут так, что ткань до неприятного впивается в кожу — кажется, еще чуть-чуть и она просто затрещит по швам.       — Эээй, это же моя любимая футболка, — шипит негодующе. — Нельзя было…       Звук разрывающейся материи — и уже непригодная для носки одежда просто повисает лоскутами, легко, почти раздражающе касаясь боков и оголяя спину.       — Ну что за варварство? — Ванечка заходится в приступе негодования, которым тут же и давится, от размашистого движения языком по открытой коже вдоль позвоночника.       Прикосновения оставляют на коже холод, и Ванечка поежился бы, если бы мог, но положение не позволяет. Поэтому почти хнычет капризно: «Холодно» и губы дует, в снова наступившем бездействии даже не понимая, где сейчас находится Ваня.       — Сейчас будет теплее, — снова раздается над ухом шепот, вынимающий из тела все кости и лишающий его опоры. Ванечка чувствует, как спины касается что-то, — что не руки Евстигнеева — не такое теплое, не такое знакомое, больше прохладное, — поглаживающими, почти щекочущими движениями. Это до неприятного будоражит и успокаивает одновременно — настолько, что Ванечка почти наслаждается этими прикосновениями, обмякает, утопает в ощущениях. И вскрикивает помимо воли от звука рассекаемого воздуха и следующего за ним удара.       Боль, обжигающе-мягкая, скорее неожиданная, чем приносящая что-то похожее на страдания. Кожа слегка горит, и Ванечке кажется, что рецепторы, усиленные депривацией зрения, сошли с ума — вместе с дискомфортом накатывает возбуждение — он словно горит и там, куда пришелся удар, и внизу живота. И выгибает спину в безмолвной просьбе.       — Еще? — голос Евстигнеева звучит насмешливо-торжествующе, и Ванечке хочется сказать ему что-нибудь резкое в ответ, но вместо этого он просто сильнее выгибается и жарко выдыхает, прикрывая и без того закрытые тканью глаза.       Ваня удовлетворенно и одобрительно констатирует: «Еще». И снова замахивается, разрезая хлестким движением холодный воздух. Судорожный вдох при встрече плети с кожей, и еще один, и еще — просто зачем говорить сейчас что-то, когда буквально заливает сладкой, плавящей все под кожей до состояния желе болью. Спина горит, но мозг ушел куда-то вниз живота, и Ванечка даже сказать не может толком, что обжигает его больше — прикосновения кожаных веревочек, наверняка уже оставившие на его теле кучу красных полос, или ночной ветер, остужающий места, по которым Ваня наносит удар за ударом.       Ванечка чувствует приближение Вани вплотную горящей кожей — любое, даже мельчайшее движение ветра ощущается теперь настолько остро, что даже не представлял никогда, что такое вообще возможно. И шипит, ерзая из стороны в сторону, когда чувствует прикосновения к местечку между лопаток сухих, обветренных губ. Ванины пальцы касаются позвонков, и в прикосновении, осторожном, опасливом, чувствуется любопытство. «Тебе больно?» — почти вжимается подбородком в Ванечкино плечо и снова обвивает руками. Ванечка шипит, потому что вот теперь больно, и пытается высвободиться. И лишь качает головой в ответ — всегда умел дерзить, но редко — озвучивать и признавать собственные эмоции. И хочется сбросить с себя евстигнеевские руки, потому что кожу саднит от трения с тканью футболки, и холодный ветер кажется теперь благословением свыше. Но вместо этого подается бедрами назад, потому что чертово напряжение никуда не делось, и не одному же ему от этого страдать.       — Нетерпеливый мальчишка, — Ваня неодобрительно сквозь зубы шикает и скользит пальцами под резинку Ванечкиных треников. Оглаживает тазовые косточки и, как будто нарочно игнорируя стоящий колом член, проводит ладонями ниже, почти до самых коленей, а затем возвращается обратно. Ванечка хнычет от такого наглого игнорирования и вертится в Ваниных руках в глупой надежде хоть миллиметром кожи задеть, надавить, потому что так хочется, что изнутри словно все сейчас взорвется.       Ваня цокает языком и резким движением сдергивает с него штаны вместе с бельем. И отходит назад. Холод теперь везде. Воспламеняющие прикосновения кажутся чем-то далеким, и табун мурашек пробегает от кистей к плечам, от шеи и ниже, заставляя мысленно ежиться и мелко вздрагивать от недостатка тепла. Очередной замах Ваниной руки дуновением холодного ветра скользит по коже, и Ванечка, не сдерживаясь, стонет от блаженства — новое прикосновение обжигает не спину, а ягодицы. И ощущается теперь острее — рецепторы почти кричат, и почти хочется попросить пощады. Но Ваня мастерски рассчитывает силу ударов — все ощущения на грани — кажется, шаг вправо, шаг влево — и уже так хорошо не будет. И так болезненно-сладко, и так…       — Ваня, пожалуйста… — выдыхает Ванечка, и Евстигнеев останавливается, замирает, кажется, на середине очередного взмаха. — Пожалуйста… — только и может сказать он. Потому что нет, просто нет сил терпеть, хочется прижаться к любимому телу, хочется раздеть догола и коснуться каждого участочка кожи. Потому что горит — и снаружи, и изнутри.       И Ваня — на то он и Ваня, с которым прошли через огонь, воду, медные трубы, выпускные экзамены в университете и три переезда — осторожно целует каждое местечко, которого касалась плетка, отстегивает наручники и растирает поочередно затекшие и наверняка покрасневшие от долгого трения металла о кожу запястья. Развязывает повязку и заботливо поправляет сперва взъерошенные волосы на Ванечкином затылке, а затем возвращает на место его одежду.       — Ты ответишь мне за любимую майку, — только и говорит Светло, — наконец прижимаясь к Ване и прикасаясь своими пересохшими губами к его, таким же сухим, с горьковато-сладким привкусом табака, кофе и мятной жвачки. — Пойдем домой.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.