God bless you

Тяжелое дыхание, крепкие, судорожные объятия под слоем одеяла. Наглухо задернутые шторы, закрытая дверь и стоны, спрятанные в сгибах вздымающихся плеч. Задавленный ладонью вскрик и горячее возбуждение, шипящим кипятком разливающееся по венам. Озорно-распаленные взгляды, усмешки сквозь сиплые вздохи и поцелуи, теплые и доверительные... Юнги распахнул глаза, тяжко вздыхая. Воспоминания годовалой давности жужжали в его голове пчелиным ульем, не давая отвлечься на настоящее и будущее, которое будет мучить его в ближайшие несколько месяцев, а то и лет, если родители не сжалятся над ним. Прямо сейчас они безмолвно везли его в исправительный интернат и за все несколько часов поездки ни разу не сказали ему и слова, даже не оглянулись на него. Тишина была спутником их семьи почти неделю, с тех пор, как Юнги открыто заявил о своей ориентации. Еще год назад ему крупно влетело за то, что его застали с парнем, и все эти месяцы он привыкал к тяжести родительского осуждения, которое обрушилось на него со всей силы. А после признания ссор даже не было. Просто пару дней назад отец сказал ему, чтобы он собрал вещи. Юнги теперь будет жить в интернате. — Мы подъезжаем, — подал голос отец, сверяясь с навигатором, и Юнги вновь повернулся к окну, вглядываясь в неожиданно радостные зеленые просторы. За окном по земле стелилось зеленое поле, пестрящее полевыми цветами самых разных расцветок, а прямо за ним, рядом с густым хвойным леском, огороженный черным забором, стояла небольшая церковь и здание рядом - интернат. Трава на его территории была срублена едва ли не под корень, а на огромных воротах висел замок. Прямо за воротами стоял, чинно сложив руки перед собой, один из священников. Юнги повел плечами и закрыл глаза. Машина катила прямо к железным воротам. И Юнги понял, что вляпался по самые помидоры, когда увидел черные решетчатые заборы и церковь вблизи, и ходящих с "конвоем" совсем молодых парней. Когда он вышел из машины в сопровождении родителей, ему хотелось закричать, ведь он буквально кожей чувствовал чужие неприятие и стыд. Но его вели прямо к черной калитке, возле которой уже стоял священник и улыбался совершенно мертвыми губами. Юнги шагал навстречу этой улыбке с огромным внутренним сопротивлением, крепко сжимая в руке ручку своей тканевой сумки. И когда священник со скрежетом открыл ключом железные ворота, Мин с пару секунд не мог себя пересилить, чтобы переступить первый порог, ведущий его к неволе. — Здравствуй, сын мой, — священник улыбнулся ему и слегка поклонился его родителям. — Вы готовы? Пройдемте. Я покажу вам наш интернат. Он развернулся, зашуршав тяжелыми черными одеждами, и внезапно огромной шелестящей тенью скользнул вперед, уплывая в сторону двухэтажного здания. Юнги, подгоняемый тычками со стороны отца, пошел следом, ежась от неприятного сковывающего холодка по коже. Он шел следом за священником и воровато оглядывался на снующих повсюду молодых парней, и все примерно его возраста. Они все, как один, носили строгие черные одежды, уходящие темными потоками прямо до травы, и волосы у них были либо собраны, либо коротко подстрижены. Юнги, перекинув сумку в другую руку, на автомате провел ладонью по своим волосам. Они у него были выкрашены в ярко-мятный цвет. Должно быть, сейчас им не жить, если его здесь все же оставят. — На первом этаже у нас расположена столовая, гостиная и несколько классов, — прервал его мысли священник, входя в наполненное прохладой здание. — Здесь мы учим молодых людей божьему слову и основам математики и языка. Впрочем, многие предметы повторяют школьную программу, но нам это неважно. Главная наша цель - воспитание достойного священнослужителя, преисполненного истины. — И как много вы уже выпустили священников? — взволнованно спросила мать Юнги, и он поморщился. Священник, идущий впереди него к классам, обернулся и улыбнулся внезапно спокойной и гадкой улыбкой. — Каждый год мы выпускаем наших послушанников успешными и праведными людьми. Их помыслы очищаются, но все, конечно, зависит и от самого послушанника. Правда, сын мой? Юнги поднял тяжелый взгляд и кратко прошипел сквозь зубы: — Конечно. — Более того, мы используем самые эффективные методы обучения и воспитания, уходящие своими корнями в прошлое! Это проверенные способы, которые всегда дают самые надежные результаты. — Простите, а вы... — Священник. Отец Ким Минхо. Он остановился возле классов и приоткрыл одну из дверей, мягким жестом подзывая к себе Юнги и укладывая свою ладонь ему на спину. Мин весь сжался, как пружина, но не дернулся, заглядывая в класс с преувеличенным интересом, откуда на него уставился с десяток пар глаз одновременно повернувшихся на него парней. Перед каждым из них была раскрыта книга, положенная строго по центру одиночной парты, и ладони их были уложены на столешницы. Осанка - идеально прямая. Юнги сглотнул горечь в горле. Священник закрыл дверь и повернулся к родителям Юнги, уложив свои руки ему на плечи. Показалось самому парню или нет, но пальцы священника будто впились в его плечи, удерживая его на месте. — Вы уже приняли решение? — вежливо осведомился отец Минхо, большими пальцами надавливая Юнги на лопатки, так что тому пришлось развернуть плечи и выпрямиться, раздраженно выдыхая. Он посмотрел на родителей и покачал головой, одними губами выговаривая: "не надо". Отец опустил на него тяжелый, уничтожающий взгляд, и Мин сглотнул. — Да. Мы оставляем его. — Хорошо! — священник хлопнул его по плечам, отпуская, наконец, и вновь, кажется, гаденько улыбнулся. — Мы пройдем в кабинет и подпишем все бумаги. А ты?.. Как тебя зовут? — Мин Юнги, — обескураженно произнес Юнги, поворачиваясь к Минхо лицом и не смотря на него, лишь оборачиваясь на родителей, будто превратившихся в грозовую тучу, сверлящую его взглядами. — Хорошо, Юнги. За тобой пока приглядит мой клирик. Священник снова открыл дверь и негромко кого-то подозвал, не переставая улыбаться, а потом обошел Юнги и поманил его родителей за собой. Так спокойно и холодно они ушли следом за ним, вымеряя четкими шагами, казалось, бесконечно длинный коридор, пока дверь позади Юнги не открылась вновь. Парень обернулся с возрастающей тревогой и обомлел. — Намджун? — растерянно спросил он, не веря своим глазам. Перед ним стоял его друг, пропавший год назад, как раз после того, как родители Юнги застукали их вместе в одной постели. Все случившееся было быстро сообщено и родителям Ким Намджуна, и с тех пор Юнги его ни разу не видел, хотя пытался звонить или найти его через общих знакомых, но все тщетно. Намджун просто пропал. А теперь он стоял перед Юнги, как статуя, смотря на него без тени бывшей улыбки с мягкими теплыми ямочками на щеках. Он смотрел прямо, спокойно и бесцветно, и даже не шелохнулся, когда Мин выронил сумку и бросился к нему. — Намджун! Ты здесь! Идиот, я думал, куда же ты пропал, черт тебя возьми! — Юнги вцепился в чужие теплые плечи и криво улыбнулся, но Намджун, его самый близкий друг, вдруг поднял узкую ладонь и надавил на его грудь, заставляя отстраниться. — Мин Юнги, — леденящим душу голосом произнес он, отступая вправо, чтобы не дать больше к себе прикоснуться. — Здравствуй. — Да ты чего? — севшим от удивления голосом спросил парень, шагнув было за ним, но Ким внезапно резко взмахнул рукой, останавливая его. — Ты с ума сошел? Мы друзья едва ли не с начальной школы! Что с тобой тут произошло, что ты отталкиваешь меня? Юнги бросил взгляд на холодный коридор и увидел, что его родители и священник остановились, и все трое наблюдали за разыгравшейся сценой. Намджун вытянутой рукой держал Юнги на расстоянии, а тот едва мог дышать от разгоревшихся в нем чувств. Он был рад видеть друга после целого года разлуки, но теперь перед ним был совершенно другой человек. Раньше, когда они вместе делали уроки и забавы ради писали стихи на пару, когда ночевали друг у друга или ходили к морю, чтобы беспечно разговаривать и болтать босыми ногами в бушующих волнах, Юнги по-родственному называл друга "Джун-а" мягким, ленивым голосом, и доверял ему, как себе. Намджун звал его "Юном" и всегда улыбался, всегда обнимал его при встрече, даже если Мин был не в настроении. Намджун всегда находил подход к его скверному характеру и в итоге приобнимал за плечи теплой рукой, и рассказывал самые интересные на свете истории. Сейчас Джун-а был мертв и, судя по всему, даже закопан в землю. Перед Юнги стоял Ким Намджун с каким-то хреновым церковным чином и строго отталкивал его и рукой, и взглядом. Он носил не кеды и бесконечно синюю джинсу с футболками, а угольный подрясник и мягкие черные туфли. — Охренеть... — проговорил Юнги, неверяще качая головой, когда Намджун, развернувшись, пошел вперед, таким же лаконичным, кратким жестом позвав его идти следом. — Просто охренеть... — Брань, — сказал Ким, не поворачиваясь к нему. — В нашем интернате строго воспрещена. Юнги не знал, что ответить, у него будто онемели губы. Он смотрел в спину своему товарищу, который, несомненно, до этого чертового интерната был начитан, умен, но моментами пропускал грязные словечки через речь, и думал, что стало с этим человеком всего за год. Что с ним сделали, чтобы он стал таким? — Тебе нужно переодеться. Твою сумку проверят старшие, а потом ты пойдешь на занятия. Сейчас как раз идут занятия, — Намджун, проведя его полутемными коридорами в самый конец здания, стал подниматься по слабо поскрипывающей лестнице. Юнги, неуютно поморщившись, последовал за другом, с осторожностью наступая на деревянные ступеньки. Ему казалось, что все здание погрузилось в какую-то засасывающую, мистическую тишину. Углы, чернеющие острыми углами, внезапно пугали его, а лестница, пусть и выскобленная до скрипа чистящими средствами, своей старостью напоминала ему о самых отвратительных фильмах ужасов, где дибильная семья заселяется в старинный дом и... и все. Шелестящие по лестнице одежды Намджуна уютности не добавляли. Голоса священников в классах казались далекими, искаженными, инопланетными, будто все звуки живого проходили через пелену помех с белым шумом. Юнги нервно вздохнул. — Спальни находятся на втором этаже. Но все новенькие спят на чердаке. Вас там немного, — вдруг произнес Ким, обернувшись на него через плечо, будто ощутив чувства Юнги и сжалившись над ним. — Почему? — Новички не задерживаются. Обычно они стараются сразу усвоить все, что им говорят. — Но почему? Это хренов интернат для геев, и это противозаконно! Ты же сам говорил, что ты против таких вещей, чтобы детей "отучивали" от их настоящих чувств. Эй! — Юнги догнал Намджуна и за плечо развернул его к себе, останавливая на лестничной клетке. — Ты же всегда был за права, за феминизм, за все эти штуки. За... за нас. Какого черта с тобой, а? Намджун несколько секунд стоял, как вкопанный, смотря на него так, будто это Мин сошел с ума, а не он сам. Смотрел, как на идиота, которого должно быть жалко. Юнги скривил губы, увидев в чужих глазах напускную святую печаль, и замахнулся. Его вскрик эхом раздался в чернеющих коридорах, пролетел по лестнице и замер в воздухе, отдаваясь эхом, когда Намджун грубо перехватил его руку и одним движением заломил ему ее за спину. Юнги, согнувшись в три погибели, захрипел, свободной рукой цепляясь за перила и тяжело дыша. — Черт, вас, что, тут учат драться? — прошипел он, дергаясь, но Намджун тут же выпустил его из захвата и подхватил его сумку, самостоятельно поднимая ее до второго этажа и бросая к широким деревянным дверям, но так и не отвечая на вопрос, продолжив подниматься по лестнице. — За тобой, как и за другими новенькими, будут присматривать старшие. Это клирики, как я, иподиаконы, диаконы и священники. У каждого чина свои обязанности. Ты их узнаешь позже. Но помни, что к священникам стоит обращаться "отец". Они наши учителя, строго следят за дисциплиной. Заходи. Он открыл идентичную широкую дверь. Юнги осторожно последовал за Намджуном в широкую комнату, заполненную двухъярусными кроватями со строго заправленными постелями и единственным окном в противоположном конце комнаты. Рядом с ним стояла всего пара шкафов, а с потолка свисали чистые, но старые светильники с обыкновенными лампочками, некоторые из которых уже начинали слабо мерцать. Возле каждой кровати стояли тумбочки, но место в них, судя по всему, делилось на двух человек сразу: сверху и снизу. — Ты можешь найти подрясник в шкафу. Там же брюки и рубашка. Если по размеру не подойдет, к концу дня обратишься ко мне, и мы найдем тебе замену, — сказал Намджун, поворачиваясь к оторопело остановившемуся Юнги. — А вечером у тебя будут дела. Познакомишься поближе с нашими обычаями. Пройдешь посвящение. — И тогда я стану джедаем, учитель? — Юнги сморщился, и Ким улыбнулся, но так же противно и мертво, как и тот священник. — Разумеется.