Его зрение

      Они страшные, страшные, но он их не боится. В дни, когда мальчик наедине с сосущим силы одиночеством, он поверяет им свои тайны, делится пережитыми кошмарами, перед которыми меркнут изломанные, рваные тела и клочья эфемерной плоти. Они не могут ответить, он и не просит… Их выпуклые глаза внимательно следят за каждым его движением, порывом — вот он закусил губу, сжал посильнее зубы, чтобы не заплакать… Молчание-поддержка, молчание-солидарность, и от этого совсем немного, но тепло на душе.       В школе все как обычно — серая хмарь на стенах, недоброжелательность одноклассников и пренебрежительное отношение учителей. Если бы он лечился, если бы он пытался стать как все, его бы приняли в общество, считали чудаком, но приняли, а так…       Макс садится за парту, медленно раскладывает свои вещи. Темные клубки в углах шевелятся и тянут к нему усики — чувствуют своего, но не знают, почему «свой» кажется живым. В конце, самый любопытный шарик оказывается у него под ногами.       Макс так, чтобы не заметили остальные, подбирает его вместе со смахнутой ручкой, греет в ладони, знает, что этой маленькой прелести приятно. У него никогда не было котенка или щенка, и он очень хочет оставить себе хотя бы этот клубок, так смешно цепляющийся за пальцы ниточками-жгутиками. Но все получается как всегда.       На одной из перемен сложенные аккуратной стопкой тетрадь и учебник летят с парты на пол, туда же его вечный противник кидает пенал. Макс привык. В конце концов, извечное противостояние разумности и фантазий никогда не кончится.       Тот — сын адвоката и преподавателя, он — случайность, последствие бракованной резинки. Их вражда — извечный закон мироздания.       — В нашем классе не место для уродов. — Пафос, какой же пафос. Макс совсем чуточку улыбается, но так чтобы не заметили — все привыкли, что у него лицо — непроницаемая маска.       — Не место, — легко соглашается мальчик. Пальцы щекочет мягкая волосинка клубка.       — Тогда убирайся отсюда! — рычит бледный черноволосый мальчуган, его волосы взъерошены, щеки горят, и все видят сильную личность, для них же старающуюся сделать мир немного лучше, но внутри, очень-очень глубоко, того уже точит червь. Пушистый, маленький червяк. Со временем он вырастет, со временем для него станет слишком мало этого мальчика… Со временем вообще многое меняется.       Максу очень хочется сказать про червяка, дать совет, как избавиться от паразита, и он говорит, тихо, под нос, словно повторяя урок.       — Внутри тебя живет червь, он истончает твою совесть и нравственность и множит тщеславие, он пожирает любовь и ласку. Еще немного и твои родители перестанут обращать на тебя внимание, потому что червь съест их любовь. Чуть больше и тебя забудут окружающие. Просто перестанут звать гулять, ходить в кафе и кино. Год, и ты одичаешь.       — Что за чушь ты несешь?! — как-то полузадушенно выходит у одноклассника.       — Тём, не слушай этого психа, — дергает за рукав рубашки очередной друг.       — Ты можешь это изменить, — продолжает Макс, видя, что его не собираются прерывать. — Просто иногда пей отвар из листьев ивы. Совсем чуть-чуть пару раз в неделю.       — Больной, — цедит Артем, размахиваясь и точно ударяя в живот. Почти не больно — тот не спортсмен, но все равно неприятно. — Ты тупой больной псих!!!       — Господи, Артем, ты что делаешь?! — Учительница, как всегда, чуть опаздывает.       — Он сам нарывался, ребята подтвердят! — Тот не оправдывается — глаза горят праведным гневом, губы упрямо сжаты. Со всех сторон тихие шепотки и кивки: толпа горой стоит за своим лидером, пусть даже это просто школа.       — Та-а-ак, — женщина смотрит на Макса чересчур внимательно, оценивающе. — К директору! Живо!       А на пальцах безвольно обвисают постепенно растворяющиеся шерстяные ниточки, сожженные за пару минут людскими эмоциями.       Из-за него. ***       Сколько себя Макс помнил, он никогда не любил лето, это было время постоянного страха — почти все, кого он видел в пасмурную осень и темную зиму, исчезали, стоило солнцу пожарче погреть землю. Макс по-своему скучал, грустил, но в то же время радовался тому, что в кои-то веки может слиться с толпой, посидеть в кафе, не обращая внимание на еле заметную паутину на потолке, сплетенную скрытным Прядильщиком. Паутина ловила кусочки эманаций — ненависть, злость, любовь, симпатию… Ловила и хранила, подпитывая своего создателя.       Летом он видел обычный потолок.       За долгую зиму и осень Макс уставал от города, от шума двигателей и постоянных звонков телефонов, от откровений звезд по телевизору за стеной и ярких неоновых вывесок за окном. В первых числах июня мальчик складывал в рюкзак вещи, садился на автобус и через час оказывался напротив небольшого деревянного дома, наследия бабушки, которую он никогда не видел. Мама не возражала — ей самой было проще, когда понравившегося мужчину можно было пригласить на «чашечку чая».       Сына она не стеснялась, просто боялась слов, которые он неизменно скажет. Не верила, но все равно слушалась.       Дом пах деревом, пылью и… ими. Мальчик остановился у самого порога и неуверенно шагнул вперед, в густую, наполненную духами темноту. Этим летом он будет не один.       За потрескавшей печкой поселился Коготок — серенький сгусток с блестящим продолговатым когтем на конусовидном тельце. Коготок еще совсем маленький, живет всего пару дней, и Макс чувствует, что тот растворится совсем скоро — лето убивает их.       Угол над кроватью оккупировала древняя Штора — вся в разноцветных матовых лоскутах, полощущихся от невидимого ветра, штопанная-перештопанная, прохладная…       В самые жаркие дни, она спускалась из своего угла и накрывала Макса, пока он не забывался сном. Ее прикосновения казались нежнейшим шелком.       А под облупленными досками пола жил Червь. Именно так, с большой буквы. Сколько Макс помнил, Червь был всегда. Иногда ему даже казалось, что тот умеет говорить, но мальчик тут же убеждал себя, что это невозможно — слишком разные: живой он и мертвые ошметки они.       А лето длилось не вечность…       В последний день Макс решил спуститься вниз. Старая крышка, открывающая проход в погреб, безнадежно застряла, пришлось приложить немало усилий, прежде чем рассохшееся дерево поддалось. Снизу дохнуло сыростью, во рту появился привкус плесени. Свет фонарика ломался о груду каких-то ящиков, пустых мешков, отражался от земляных стен. Макс не помнил первый раз, когда оказался здесь, кажется, ему было лет пять… А может меньше… Мама тогда забыла закрыть крышку, и он просто провалился. Упал, правда, удачно, поревел немного, но так уж ему не повезло, что в доме никого не было. Зато внизу был Червь.       Он и сейчас здесь. Мерцающее перламутром марево впереди, различимое даже без ненужного света. Макс выключил фонарик и подошел ближе. Если у людей красота дается с рождения, то у Червя она шлифовалась годами, долгими веками. Абсолют мира духов. В такие моменты он не жалел, что видит их.       «Но все-таки, ты выбираешь людей».       Жемчужный силуэт расплывался. Мальчик зажмурился, протер глаза, но Червь исчез. Он поднялся наверх. Шторы больше не свисали с угла, а Коготок не шумел за печкой. Все стало слишком просто, обыденно.       Макс испуганно замер. Не может быть! Не может же…       — Ты не имел права решать за меня, слышишь!!! — закричал он, когда осознал, к чему привела встреча с Червем. — Лучше бы я никогда вас не видел…       Дом молчал. Единственное место, где он чувствовал себя своим, исчезло, в очередной раз он стал чужаком, теперь уже — для духов.       Остановка, залитая золотыми лучами, пустовала. Макс сел на лавочку, закрыл глаза и дал волю своим чувствам. Беззвучно катились по щекам слезы. Он расставался с прошлым и начинал новую жизнь. ***       Новая школа еще не знала его. В новой школе он был незнакомцем, пока чужим, но Макс не сомневался, что так как раньше уже не будет. От старой же ему остался клочок бумаги с размашисто нацарапанным «спасибо».       — Прав ты был, — хмуро, недружелюбно говорил ему Артем, смотря куда-то в сторону.       — Не нужно извинений, — попросил Макс. Ему было неуютно, когда люди извинялись.       — Тогда, вот. — Одноклассник сунул руку в карман джинс и выудил потрепанный листок в клетку. — Развернешь, когда я уйду.       — Хорошо. — Макс улыбнулся. Мальчик не сомневался, что теперь у Артема будет все в порядке. И на душе стало чуточку светлее от того, что его слова кому-то помогли.       У него самого было все хорошо. Просто отлично, по сравнению с тем, что раньше, но Макс знал, что это не его жизнь, а заимствованный сценарий, который временно отыгрывается. Но как только подойдут к концу реплики, ему придется снова встретиться с Червем, и, может быть, ему не придется больше просыпаться от мокрой подушки под щекой.