Часть 1
17 мая 2020 г. в 04:50
Очередные плохие сны. Мучительные, яркие лишь вспышками, но особенно запоминающиеся. Хадсон назвал бы эти сны самыми настоящими кошмарами, хотя и не боялся ничего из приснившегося, ведь в них была суровая реальность. Та реальность, которую он построил своими мозолистыми руками, пытаясь стать другим и отказаться от настоящего. А настоящее нагоняет. По вечерам, бросая в холод, заставляя жаться на кровати в клубок, лежать почти на краю и стискивать челюсти так, что их противно и болезненно сводит. Бояться раскрыть глаза и одновременно желать увидеть комнату в бежевых тонах, залитую проникающими в окно золотистыми лучами рассветного солнышка, играющимися на стенах, украшенных семейными фотографиями. И каждый раз в голове бьётся мысль: «ты один, ты один, ты один.»
Но он больше не был один… Каждый раз, когда плохие сны грозили нарушить хрупкий покой, его волос нежно касались и перебирали пряди едва ощутимыми движениями, но с такой заботой, какую Хорнет уже давно не ощущал, потому даже сквозь сон мог почувствовать важное прикосновение, говорящее больше, чем лишь пара слов. Кто-то касался тёплыми губами лба, пока мужчину прошибало холодным потом, осторожно касался щеки, гладил кожу подушечками пальцев, и дрожь постепенно прекращалась, а перепуганные демоны прятались на дне его душевного океана, порыкивая оттуда со всей своей жалкой злобой. Только тогда Док позволял себе расслабиться и прекратить попытки стать меньше обычного, раствориться, дыхание выравнивалось, и рёбра переставали давить на лёгкие, боль в области груди унималась, лишь сердце немного ёкало от спасительной заботы.
Шериф не мог позволить себе большее. Хадсон никогда не позволял с ним уж очень нежничать и нарушать границы личного пространства, которое для него всегда было самым важным. Хадсон и так долго решался подпустить Шервуда к себе в моменты уязвлённости, понимая, что поддержка Меркурия (так обычно Док нежно звал своего возлюбленного, помня о его любимом авто) ему жизненно необходима, желать большего — сплошное преступление. Но Шер был рад, что даже такие прикосновения помогают вернуть его любимому спокойный сон. И никаких снотворных не требуется.
После таких кошмаров Хадсон не может встать привычно рано, потому обычно первым разлеплял глаза Шервуд, тут же проверяющий состояние дорогого ему человека, чтобы убедиться, что тот спит спокойно и не обливается холодным потом от тревожащих его проблем. И Хадсон действительно спит спокойно, утыкаясь в подушку и скрыв часть лица выставленными вперёд руками. Как защита от своих демонов, не больше. Тогда уголки губ Шерифа дрожат, тянутся вверх в лёгкой улыбке, первой за начинающийся день, и мужчина не может удержаться от невесомого поцелуя в висок. Док морщится, пододвигается ближе и перестает скрывать своё лицо, и какое-то время его Меркурий лежит, едва дыша, и любуется тем, насколько Хадсон спокоен во сне. Такое спокойствие бывает редко, потому особенно ценно у них двоих. Так же ценно, как мимолётные прикосновения.
В особенно яркой кухне, которая больше всего выглядела живой в этом доме, почти нет грохота, зато аромат кофе смешивается с лёгким запахом панкейков, политых ягодным джемом, обычно это — красная смородина. Хадсон любит что-нибудь кисленькое. Во время готовки в уголке, на подоконнике, тихонечко гудит старенькая радиола, разливая любимое всеми в доме кантри или обожаемый здешней парочкой рок-н-ролл, а Шериф с буднично суровым лицом следит за тем, чтобы завтрак не был испорчен его шатким умением готовить.
Молния всегда просыпался вторым, если у Хадсона была тяжёлая ночь. Юнец по запаху находил кухню, толком не разлепив глаза, и тут же плюхался за стол, готовый прикорнуть за ним ещё на полчаса, если б не его любимые панкейки. Буднично весёлое «Доброго утречка» от обоих, и первая порция горяченького десерта перепадает именно мальчишке, голодному, как волк после долгой и безуспешной охоты. Молния часто тренируется один утром или спешит на помощь просыпающемуся городку, и большая порция десерта для него особенно важна в данную минуту, Шериф прекрасно об этом помнил. В это время Салли уже открывает мотель, потому её порция находится в контейнере, который тут же подхватывает после сытного завтрака и горячего, отменного кофе Маккуин, стремительно покидающий дом и готовый к новым свершениям, остановившийся разве что только у выхода, чтобы повторно убедиться, что с его отцом всё в порядке.
Через час наконец просыпается и Хадсон, но никак не может встать с кровати, уныло перебирая в голове всё, что пережил во сне. Очередной приступ неконтролируемой дрожи, тыльной стороной ладони бывалый гонщик утирает холодный пот и сверлит пустым взглядом потолок, боясь двинуться с места. Док скучает по Томасвилю, но всё никак не может собраться с мыслями и поехать туда, исправлять свою последнюю ошибку. Только письма пишет, в душе надеясь на ответ, но понимая, что его родной наставник может обижаться. Все плохие или тревожные сны только об этом. Томасвиль, блаженный холод, пробирающий до костей, но такой освежающий: густые зелёные леса, серый туман, который можно ощутить кончиками пальцев, почти круглосуточно мокрые дороги, пахнущие свежестью после прошедшего дождя, радуга над макушками деревьев, которые не в силах скрыть даже та самая серая пелена, она такая яркая и невероятно красивая, яркое солнышко, показывающееся из-за туч на какое-то чертовски неуловимое время, и запах еловых иголок, такой родной его душе и самый любимый. Томасвиль, один город, одна жизнь, один момент, одна семья, и ничего больше не нужно.
Скрипит дверь, Шериф не спешит войти, но Док нутром чувствует его присутствие, потому всё же решается разлепить глаза и приятно удивляется, фокусируя взгляд на светлой комнате и заглядывающей в неё фигуре Его любимого. Как всегда бодрый с самого утра. Как всегда заботливый и чуткий, смотрит на Дока с тревогой и всей своей любовью одновременно. Губы Хорнета трогает лёгкая полуулыбка, и мужчина приподнимается на локтях, его взгляд теплеет, оживает, в ответ на это Шервуд лишь улыбается. Слова им не нужны в такие особенно близкие моменты: Док всё ещё ощущал себя уязвлённым, но позволил Блодхаунду видеть себя в таком состоянии, зная, что ничего плохого за этим не последует. Завтрак подождёт, Док жестом приглашает Шервуда подойти, и когда Шервуд приближается, его сковывают в такие необходимые им обоим объятия. Несколько секунд близости, дающие им необходимый заряд энергии. Больше Хадсон не позволяет, желая поскорее переместиться на кухню, иначе уснёт прямо в обхвативших его руках, а этого ой как не хотелось. Не сейчас.
На кухне уже всё расставлено на столе, от горячего напитка над кружками клубятся облачка пара, а аромат кофе становится особенно явным. И что-то в этом аромате есть особенное, едва уловимое, но щекочущее ноздри. Корица и сливки. Любимый Кон Панна, к которому с недавнего времени так пристрастился Хорнет и который так любил Шериф. Эспрессо со сливками, взбитыми в крутую пену, украшает всё это молотая корица. Невероятный вкус, корица давала кофе лёгкую сладость. Хадсон никогда не любил сладкое, а от воспоминаний привычная горечь ощущается даже на языке, но он никогда не думал, что вкус сливок и корицы станет его спасением и будет ассоциироваться с человеком, не дающим ему обессиленно упасть.
Этот человек так же прекрасен, как та самая корица… И сейчас сидит перед ним, неспешно поедая свою порцию панкейков и читающий сообщения с работы. Хадсон смотрит на него молча, не желая нарушать приятную тишину, наблюдает, с какой осторожностью Блодхаунд делает глоток кофе, и губы предательски сохнут, а внутри плещется нежность, которую Хорнет обычно боится. Он не привык к таким особенно личным чувствам, но рядом с Шерифом ощущал себя как никогда в безопасности и покое. Истинно счастливым, и счастье тоже вызывало лёгкий страх. Тогда, в Томасвиле, Док тоже был счастлив, а затем всё рухнуло, оставив его разбитым и трясущимся перед неизвестностью.
Рука сама тянется к щеке Шервуда, Док проводит по ней, заставляя любимого взглянуть на него, после чего, опираясь второй рукой о край стола, наклоняется вперёд и с особым трепетом целует, ощущая горьковатый вкус кофе, мягкий — сливок и сладковатый, особенно яркий — корицы. И этот вкус, этот поцелуй дороже всего на свете, особенно когда Шервуд отвечает нежностью на проявленную к нему любовь, заставляя Хорнета ощутить очередной укол радости и уверенности в только начавшемся дне.
Когда они отстраняются, Шер решается взглянуть в глаза Дока, и его пронизывает от такого ответного заботливого взгляда синих глаз, в которых так и хочется утонуть. С Хорнетом он мог дышать даже под водой, и никакого страха от такой синевы не возникало.
— Доброе утро, Хадс…
— Доброе утро, Меркурий.
Это «Меркурий», произнесённое на выдохе, заливает очередной нежностью, и Шериф ярко улыбается, пускай и хмурится на то, что Док отвлёкся от завтрака, и ворчание от этого не воспринимается совсем уж серьёзно.
— Если ты планируешь опять увильнуть от еды, потому что у тебя нет аппетита — на помилование не рассчитывай!
Мягкий смех, бархатный и тихий, разливается по помещению, и Шериф вслушивается в него, стараясь запомнить, попутно вглядывается в лицо Хадсона, такое светлое, родное. Док всегда щурился или жмурился, когда смеялся, но смех его был искренним и таким любимым. Особенно после пережитой ночи. Смех давал понять — больше нет никаких беспокойств. Лишь доверие и желание заботиться, раскрыть себя. Очередная уязвлённость, которую Шерифу позволено видеть. И он смотрит. Запоминает каждую деталь, хотя понимает, что этого делать не нужно. Док никогда не замыкается, если ощущает себя свободным и не зависимым от своих обязанностей или чувств, а значит может проявлять свою заботу без страха.
— На ваше счастье, Шериф, сегодня мой аппетит разгорелся особенно ярко, — заигрывающий тон, он словно дразнился, и на такие слова Меркурий не мог не улыбнуться. — Так что увильнуть я вовсе не собирался.
— Тогда давай доедай и езжай в Клаксоновую Долину, Молния опять без тебя угнал на тренировки. — Только после этих слов Хадсон приступает к завтраку с особым аппетитом, ворча на то, что Маккуин ни свет, ни заря убегает чёрт знает куда. И Шервуд слушает его, посмеиваясь в ответ.
Хорнет понимал, что кошмары наконец закончились, и не стоит ворошить сон, когда реальность так светла и легка, что бывает довольно редко. Просто потому что благодаря Молнии и Шервуду дом преобразился и ожил, заиграв новыми красками. При этом прикованности к нему и к живущим здесь людям всё ещё не ощущалось, что позволяло вдохнуть полной грудью, потому что Хадс сам решил заботиться о своих родных, сам решил взять под крыло город и его жителей и сам осмелился остаться. А значит никогда не уйдёт. Шериф же понимал, что ему доверяют, он любит и любим, что Док перестаёт смотреть в будущее с опаской и позволяет родным людям быть рядом в тяжёлые моменты. Знать, что в этом доме больше не случится бед, чувствовать, что Хадсон готов идти с ними одной дорогой, не терзаемый страхами круглосуточно — всё, что так необходимо в эту минуту.
Только яркое утро, запах панкейков, два стакана горячего кофе, и они одни во всём мире на какое-то время, не думающие ни о чём тревожном, сосредоточившиеся на настоящем, на своей семье и положительных эмоциях, болтающие обо всём и ни о чём.
И словно никаких ночных кошмаров.