Холод который невозвращает

Когда Джим впервые взял в свои тонкие — закалённые в битвах — руки черную отраву, кончики пальцев сразу же заледенели. Будто бы покрылись невидимой корочкой льда. Джима передёрнуло. Выкручивая самую горячую воду, в надежде, что этого колющего холода не будет, его руки заледенели уже до локтей. И даже горячая вода — раскаленная лава в пещере Гатто — его не успокаивала. Всматриваясь в свое отражение через запотевшее стекло, Джиму до дрожжи в теле захотелось бросить все. Послать к черту весь мир, друзей, маму, Стриклера... Выкинуть этот проклятый амулет, принёсший ему столько боли. Но вместо этого, он с трепетом взял его в ледяные руки, и, как будто бы в последний раз, произнес на зубок выученные слова: "Дневной свет подвластен мне..." На тот момент, когда верный друг — броня — была на нем, ноги онемели, и лишь с большим усилием воли он смог прошагать до ванны. Всматриваться в эти темные воды, было невыносимей всех тех ночей без хриплого, но умеротворенного дыхания рядом. "...Юный Атлант" — выплюнул эти слова Булар. Насквозь пропитанные насмешкой и желчью, в них больше не осталось того согревающее тепла. Больше не осталось ничего, лишь пропасть в которую оставалось, разве что, прыгнуть головой вперёд. Он выкинул эти мысли из головы. По крайне мере, очень старался. Но как будто в насмешку, все о чем — ком — он думал материзовалось. Сначала он слышал их из далека, как раненый зверь слышит неспешную поступь своего хищника. Потом она стала быстрее, словно вторя взволнованному сердцу хозяина. Неспешное цоканье невысокой подошвы. Без сомнений, это он. Давно закалённые в боях чувства не могли подвести Джима сейчас. Крики, молящие не делать глупостей ранили заледеневшее сердце. Как будто бы Атланту хотя когда-то был дан шанс их не делать. Даже сейчас, как только роковые слова о Моргане были сказаны: "...Она вернулась..." Пути назад нет. Тело двигалось само по себе, не давая страху взять контроль. Обжигающий холод черной жидкости обволок тело. Если ад и существовал, то именно таким он и был: темным, завлекающим на самое дно, оставляя свет гаснуть с каждой секундой. Джиму — воину, которому судьбой было уготовано отдать жизнь за других; которому сейчас должно быть страшно, ведь он всего лишь мальчишка — сейчас было необыкновенно легко. Будто с телом онемели ещё и чувства. Последнее, что смогло разлить тепло в груди — отчаянные слова, сказанные таким же влюбленным и отчаянным тоном как единожды, в ту ночь. Когда ещё не было ни троллей, ни битв на смерть, ни той холодной ненависти во взглядах, когда единственной проблемой была влюбленность в своего учителя. Тепло коснулось быстро и незаметно, угаснув, но надеясь разжечься снова, когда его Атлант вернётся. Но этого 'снова' так и не настало. Холод забрал Джима навсегда.