Долг Короля

      Через несколько дней, когда Рун поправился, состоялся суд. Этот совсем еще мальчишка был бледен и, кажется, даже с трудом стоял на ногах. Судили его в западной галерее, что была ближе всего к темницам, как было принято раньше. На суд не приглашали гномов, но войти можно было всем желающим. И собралось немалое количество гномов и гномок.       Торин сидел в кресле, что возвышалось над всеми остальными, по правую руку от этого кресла на этой же высоте было установлено кресло Аниэ. Сбоку и чуть ниже, чем Торин за длинным столом сидели старейшины Эребора, среди которых особенно выделялся своей белоснежной бородой Балин – кажется самый почтенный по возрасту гном из всех прочих. В центре стоял высокий стол – контора, за которой свидетельствовали гномы. Позади нее были поставлены скамьи для желающих наблюдать процесс. Теперь они все были заняты.       Аниэ с утра нездоровилось. Она то ли съела что-то не то, то ли сумела где-то подхватить простуду. Но чувствовала она себя плохо, в груди ее все скололо, и сердце было не на месте.       Она старалась, как могла не подавать виду, но Торин все равно заметил ее состояние и то и дело бросал на нее долгие вопросительные взгляды, на которые она лишь улыбалась.       Торин был прав, когда говорил, что болезнь Руна теперь некстати. Он только тогда смотрелся преступником, когда защищая свое мнение, кричал в лицо королю правду о Ведьме. Теперь же в центре зала, со связанными за спиной руками, стоял всего лишь мальчик. Бледный, почти напуганный – держащийся из каких-то последних сил, чтобы не упасть тут же от вернувшейся лихорадки. Оин, горя праведной обидой за своего друга, поспешил объявить Руна здоровым. Здоров он не был.       Торин не представлял, как можно судить _ребенка_.       Однако же ребенку хватило смелости выманить Аниэ из покоев короля, обманом заманить в кузни и ударить по голове, сталкивая в угольную яму.       И глядя на него, Торину всякий раз нужно было повторять себе это.       Для справедливого решения Торин распорядился заслушать всех, кто хоть что-то может сказать по существу рассматриваемого дела, а также он велел выступить и тем, кто может рассказать каким был Рун до прибытия в Эребор.       И первой выступила его тетка, она решительно подняла руку, когда Торин обратился с этим вопросом к собравшимся. Но под пристальным взглядом своего короля ее решимость заметно убавилась, невооруженным глазом было видно, как она дрожит, проходя за контору, чтобы дать свои показания.       – Моя сестра воспитывала его одна. Он был очень слабеньким. Постоянно болел. И сестра как могла пыталась прокормить и вылечить его. Я помогала ей, чем могла, но у меня своя семья, дети и муж. Достатка никогда не было ни в моей, ни тем более в ее семье. А когда Рун подрос, он стал помогать матери, и стало легче. Ваше величество,– тут уж она не выдержала, а может ноги просто перестали ее держать, только она вышла из-за конторы и упала на колени,– я не знаю почему, какие злобные мысли заставили его это сделать, но я умоляю вас… он в жизни не сделал ничего дурного… всю свою жизнь он грезил возвращением нашей Родины… когда вы собирали гномов, он только потому не пошел с вами, что не мог оставить мать. Ему не на кого ее было оставить, к тому времени она уже сильно болела. Она умерла месяц назад, так и не оправившись после длительного переезда в Эребор.       – Прошу вас, встаньте, тетя,– проговорил Рун очень тихо, но Торин услышал его слова. – Я сделал зло…       – Не перебивай меня! Я скажу! Я скажу все, что хотела сказать… этот глупый ребенок, он ведь не знает, что своей жизнью обязан вашей невесте… однажды, когда он пяти лет от роду, умирал от своей лихорадки, что преследует его теперь всю жизнь, ваша невеста отдала мне траву, что спасла его… отдала задаром.       Торин бросил быстрый взгляд на Аниэ. Она была не менее бледна, чем мальчик, которого они судили. Она не поймала взгляд Торина. Она цепким взглядом смотрела на гномку.       – Он не знал это, потому что я ничего не сказала… у нас не любили Ведь… – она закашлялась. – Так что в том, что случилось теперь не меньше моей вины… если бы он знал это, никогда бы не поднял на нее руки! Прошу вас, я умоляю вас пощадить его… он ведь совсем еще дитя, не ведающее, что творит…       – Довольно,– тихо, но властно перебил ее Торин. – Если тебе нечего больше добавить по существу, ты можешь идти. Есть еще кто-то, кому есть что свидетельствовать?       Гномы в зале перешептывались друг с другом, но руку больше не поднял никто.       – Тогда, мы выслушаем Руна.       Торин кивнул стражникам, что стояли по обе стороны от него и ему развязали руки. Последнюю свою речь обвиняемый всегда произносил свободным.       Гном, покачиваясь, подошел к конторе.       – Что ты можешь сказать в свое оправдание?       – Ваше величество,– голос его звучал спокойно, хотя в нем и слышалась все усиливающаяся дрожь от вернувшейся лихорадки. – Мне нечего сказать вам, кроме того, что я уже сказал… я полагал, что поступаю правильно.       – Но теперь так не думаешь?       – Это было сиюминутное решение… я не знал, что делать и как остановить этот недостойный брак. И стоя на посту, я вдруг увидел ее… она просила о помощи, и я показал ей путь… я сделал это не от злости, не из ревности, хотя и из ревности тоже… о троне Эребора.       Лихорадка все усиливалась в нем, и даже говорить ему теперь было тяжело.       – Я ударил ее по голове,– он остановился на мгновение, чтобы перевести дух. Торин увидел, как отчетливо блеснули слезы в его глазах. И он видел, что это не было игрой лишь бы добиться какой-то милости. Нет. Это были настоящие слезы сожаления. – Я не умею убивать. Я не пошел с вами в поход не из-за матушки, как сказала тетя. Но потому что я не воин. Я в жизни никого не убил… и даже мышь бы не смог убить… Я могу сказать теперь, что это было помутнение рассудка… моя лихорадка, что настигла меня сразу после того, как это случилось – но все это были бы лишь попытки смягчить ваше решение. А я этого не хочу. Я пытался убить гномку, которая не сделала мне ничего плохого. И никому не сделала. Если и была она Ведьмой, то не такой ведьмой, о которой люди рассказывают страшные сказки. Она не ела младенцев и не… она просто продавала свои травы и ничего больше. Я не имел никакого права что-то решать вместо своего короля… и я сожалею искренне и непреложно. Ваше высочество,– он осмелился посмотреть на Аниэ – впервые за все время, что говорил. И Торин вдруг не выдержал этого взгляда, он даже вскочил на ноги, но остановился.       – Я счастлив только, что Махал не исполнил мою волю, но оставил вас в живых. На моих руках нет крови… Я не прошу о милости. Я не достоин милости. Это все.       Он опустил голову и отошел два шага назад. Ему стало нечем дышать. И в попытке сделать вдох, найти кислород, он попытался растянуть ворот своей рубашки, но вместо этого просто ее порвал.       Торин подумал, что за это представление Оина следует высечь. Он ведь сказал ему – дождаться полного выздоровления для суда. Нельзя судить больного…       Руну между тем, стало легче. И он сам сложил руки за спину, позволяя его связать.       Торин тяжело опустился на кресло.       – Мы выслушали всех, кому было что свидетельствовать и теперь…       И в этот миг случилось что-то, чего никто не мог бы предугадать. Только Аниэ резко вскочила со своего места, словно пытаясь не дать Торину договорить. А потом без сознания рухнула на пол.       – Суд переносится,– громко сказал Двалин, что все время находился здесь же, сидя на передней лавке. – Уведите его обратно в темницу. И приведите ему лекаря!       После чего он бросился к Торину и Аниэ. Она уже приходила в себя. Но была бледна и едва могла дышать.       – Что с тобой, милая?       – Нервический припадок,– она попыталась улыбнуться. Но улыбка получилась кривой. Торин подхватил ее на руки и посмотрел на Двалина.       – Я за Оином,– ему не нужно было читать мысли своего короля. Все было и так понятно.       И скоро вся галерея опустела, перешептываясь и переговариваясь уходили гномы, в том, что невесте короля стало плохо ровно в этот миг, видели какие-то тайные знаки, шептали, что теперь-то Торин обязан помиловать этого мальчишку… другие наоборот говорили, что она от того лишилась теперь чувств, что вспомнила то, что тот сотворил и он тем более не достоин никакой милости.       В галерее осталась только одна гномка. Тетя Руна. Она сидела на все том же месте – на передней скамье, сложив на колени руки с идеально прямой спиной, уставившись в одну точку. Она пыталась молиться, но душа ее была слишком не спокойна, чтобы сосредоточиться на простых словах. Все, что она могла – это временами беззвучно восклицать «помоги! помоги ему!»       Добрый и преданный парень – ее любимый племянник. Дороже ей, чем были дороги ее собственные сыновья – напрочь забывшие о долге и чести… они были хорошими воинами, но когда пришло время, даже ее уговоры и слезы не смогли убедить их пойти за Торином.       Она без них теперь вернулась в Эребор, с младшей дочерью своей и больным мужем. С сестрой и племянником.       Теперь сестра ее умерла, и муж умер еще раньше.       – Зачем?! – воскликнула она неожиданно громко и следом настоящие рыдания вырвались из ее груди. Она осела на пол, сжимая в руках какой-то старый платок.       Оин явился сразу, а вместе с ним прибежала и Тауриэль, прослышавшая о том, что случилось – новости в Эреборе всегда разлетались быстро.       Они осмотрели Аниэ. И заключили, что это все от нервов. Диво ли – пережить суд гномов только три дня назад, а теперь и сразу суд над гномом, что причинил ей такую боль! И вовсе ее не нужно было брать теперь с собой. Ей нужен покой, иначе она до свадьбы не сможет оправиться. Мало что ли Торину ее сломанной ноги, что он ее всюду за собой таскает и туда, куда не нужно было!       Тауриэль прочитала несколько эльфийский молитв, пока Оин заваривал чай. И жизнь, кажется, вернулась к Аниэ. Ее щеки порозовели и она даже смогла улыбнуться Торину, уверяя, что теперь с ней все хорошо. А это – она должно быть действительно чем-то отравилась, ей нездоровилось с самого утра.       К вечеру ей стало уже совсем хорошо, но она настояла, что спать будет отдельно, у себя. Она заверила Торина, что с ней все хорошо, но она просто хочет побыть немного одна. Ей нужно многое обдумать… Слишком многое случилось в последнее время, ей нужно разложить все по полочкам, чтобы спокойно продолжить готовиться к свадьбе – до которой оставалось чуть больше недели.       Торин нехотя согласился. Напоследок еще раз пристально взглянув на нее – но нет, румянец теперь на ее щеках был совершено здоровый и настоящий. Она точно пришла в себя. Пожелав ей спокойной ночи и нежно поцеловав в губы, он ее оставил.       А ведь он уже клялся себе однажды, что больше не допустит подобных ошибок. Но и она ведь обещала ему, что не сбежит. Утром, когда он зашел в ее покои, он увидел, что Аниэ нет. Ковер небрежно закатан, а замок на тайном ходу снова взломан. С этой стороны. Взломан ею. Рядом валялась и кочерга, которую она использовала для этого.       Торин хотел закричать, но не закричал. Стукнул кулаком по столу в ее комнате так, что он даже раскололся, а складное зеркало, теперь плотно закрытое, потеряло равновесие и упало на пол, разбиваясь на тысячи осколков.