Тебя хоть там любят?

Новый Орлеан почему-то кажется неприветливым и злым. Тёплое солнце совсем не по-чикагски ласкает лицо, но Фионе даже это кажется издевательством. Слишком яркое, слишком слепит, даже тёмные очки не помогают. И вообще под таким солнцем, наверное, сгореть можно. И о чём она думала, когда решила уехать, оставить семью? Хотела самостоятельности, Фиона Галлагер? Получи одиночество, блядь. Одного раза как будто не хватило. Сначала, пока она жила вместе с родными, одиночество Фи считала блажью. Она слышала про случаи, когда люди буквально сходили с ума, пытаясь найти укромный уголок в доме, забитом родственниками, и всегда считала, что это просто буржуйство какое-то, избалованность. У Галлагеров ни в одной комнате никогда не было пусто. Ладно, случалось, конечно, но это, скорее, исключение, подтверждавшее правило. Однажды он сидел в одиночестве на диване и потихоньку тянул пиво из запотевшей бутылки. Фиона только вернулась из бара, где проторчала не меньше трёх часов, обсасывая косточки всех знакомых с Вероникой. — Что случилось? — она сразу поняла, что Лип расстроен, и всё веселье как рукой сняло. — Ничего. Не хочу об этом говорить, — у брата, как и у любого другого Галлагера, всегда были свои тайны. Вот только в отличие от всех остальных Галлагеров между ней и Липом была особая связь, которая позволяла говорить чуть больше. Быть чуть ближе, чем к остальным. Фиона села рядом, подобрав ноги и спихнув грязную засаленную рубашку Фрэнка на пол. И обвила талию Липа руками, положив голову на плечо так, чтобы поймать тяжёлый взгляд. — Всё будет хорошо, — неважно, что у него случилось, и если он не хочет говорить, она хотя бы будет рядом. Брат улыбнулся и обнял её, прижавшись сильнее. Фиона почти физически почувствовала, как ему стало легче. Когда у неё появилась квартира, одиночество и самостоятельность уже не казались чем-то из ряда вон. Фиона почувствовала силу, способность добиться чего-то, доказать, что она может не только жертвовать, но и получать. Она вдруг осознала, что можно прислушиваться к своим желаниям. И лишь иногда ей было грустно, совсем чуть-чуть. Почти всегда в такие моменты она вспоминала Липа. — Пожалуйста, скажи, что ты не оставишь меня за главного, — Лип заржал, вспоминая, как раньше, когда они все были совсем ещё детьми, Фиона не могла уйти из дома без этой фразы. Ей обязательно нужно было назначить того, кому она надерёт жопу, если что-то пойдёт не так. — Очень смешно, — однако улыбнулась. И уже на автоматизме начала наливать кофе. — Больше не пьёшь? — Не пью, — кивнул, сел на стул в своей типичной расслабленной манере. Фиона улыбнулась, разворачиваясь и опираясь на кухонный шкафчик. Лип подстригся — и теперь он выглядел совсем как настоящий мужчина. Такой взрослый... Такой как будто даже чужой, но одновременно такой близкий. — Мне тебя не хватает, — сказал так буднично, как будто это привычное дело, прикуривая сигарету. Фи пропустила вздох. — Мне тебя тоже. Фиона наливает кофе, оборачивается — будто бы в надежде увидеть там Липа. Нет, конечно же, откуда ему оказаться в Новом Орлеане, это же не её дом в Чикаго, куда брат может приехать в любое время. Он остался там, со своей девушкой или почти уже женой. С ребёнком. Чёрт возьми, ну как же ты так умудрился, Лип? Тебя хоть там любят? И ведь Фи не уверена, что этот выбор правильный. Она прекрасно помнит, как Тэмми относилась к Липу, как клала на него хуи и использовала как подстилку. Фиона, конечно же, не вмешивалась, молчала, не высказывала своё мнение, но однажды... — Ёбаная Тэмми, — ворвался к ней домой, как в прежние времена, закурил судорожно и начал ходить туда-сюда, как какой-то невротик. — В прямом смысле, блядь. — И тебе здравствуй, — Фиона недавно вышла из душа и сейчас пыталась расчесать влажные густые волосы. С этими волосами всегда были одни проблемы, но Фиона всё равно не могла представить, что когда-нибудь обрежет их. — Приехал какой-то... какой-то ебучий качок, типа её жених или что-то вроде того. А мы не встречаемся, у меня типа никаких прав на неё нет. И что, он ночует у неё. Охуенно, правда?! Лип ревновал, это было видно невооружённым глазом. Фиона закрыла глаза, сосчитала до пяти и снова открыла. Уже привычный способ избавиться от желания выйти в окно. Раз — это же брат, надо поддержать его. Два — у него своя жизнь, в которой тебе нет места. Три — он, кажется, действительно любит эту девушку. Четыре — он пришёл за поддержкой, и ты не имеешь права осуждать. Пять — Фиона, проснись уже наконец! Пора жить своей жизнью. — Ты её любишь? — задала прямой вопрос, так же прямо глядя в глаза. Лип резко остановился, не ожидая такого подвоха от родной сестры. — Вот давай только ты меня лечить не будешь, хорошо? — Лип, это простой вопрос. Ты либо любишь её и хочешь, чтобы она была только твоя. Тогда добивайся, а не опускай руки, ты же Галлагер, мать твою! Либо ты не любишь её и позволяешь жить так, как она хочет, и тогда засунь язык в жопу и перестань быть собакой на сене, — Фиона в тот раз была удивительно точна в выражениях. Она села на стул, скрестив ноги, и сделала глоток чёрного-чёрного, очень густого и терпкого чая. — Есть ещё третий вариант, — немного подумав, выдал брат. — М? — Когда любишь, но вы не можете быть вместе, — их взгляды встретились, и Фи нервно сглотнула, увидев в них больше, чем было на самом деле. Она всегда пыталась придумать какие-то знаки и очень часто из-за этого обжигалась. Не придумывай то, чего нет, Фиона Галлагер. — Да, есть. Но это не твой случай. Вот так просто она помогла брату определиться в жизни. Несколько слов, которые привели её к тому, где она находится сейчас. Цепочка решений — и вот её последствия. Бабочка, которую Фи растоптала в прошлом. Фиона прекрасно помнила, как она пришла к этому решению. Как только Лип ушёл с головой в отношения с Тэмми, она снова погрузилась в дела, проблемы и заботы. Но всё пошло по пизде, ведь одно дело — знать, что ты самостоятельная, но с надёжным тылом, а совсем другое — чувствовать себя по-настоящему одинокой. Мир самостоятельности и независимости разрушился так быстро, что не верилось, что она вообще могла такое построить. Она пробила дно. И выплыла обратно только благодаря ему. — Привет, — Фиона всё ещё чувствовала неловкость рядом с ним. Она помнила, как Лип её возненавидел, и боялась разрушить остатки хрупких братско-сестринских отношений. Такой худой мир в эту минуту для неё был самым настоящим счастьем. Он бросил сигареты на стол, и Фи осторожно начала: — Ребёнок? — конечно, миру недостаточно просто унизить её, мир хочет её добить. Ведь недавно оказалось, что Тэмми беременна, и теперь у Филиппа появились проблемы посерьёзнее, чем ставить её на путь истинный. Возможно, ему нужна была поддержка, и Фи хотела её дать. В ней скопилось столько любви и ласки, столько чувства вины, что хотелось выплеснуть это наружу — на кого, как не на Липа? Он всегда занимал львиную часть её мыслей и желаний. — Хочешь поговорить? — Нет, — отрезал Лип. — Не особо. Фиона с готовностью кивнула. Она всё поняла и приняла, она готова к любому его решению, лишь бы не прогонял. Между ними уже нет тех тёплых отношений, хочется кричать, рыдать и рвать на себе волосы, но она терпеливо ждала — знала, что рано или поздно удастся восстановить связь. Хотя бы как раньше. Хотя бы чтобы можно было просто прижаться к этому плечу. — Прости, что утром пропустила встречу. Отвозила Фрэнка в больницу, — всё ещё чувствовала в себе потребность оправдаться, ведь именно Лип вытащил её на встречи анонимных алкоголиков. — Но на другую хоть сходила? — ей показалось, или в голосе было беспокойство? Нет, наверное, показалось. Фиона тогда уже не доверяла своим чувствам. Она боялась что-то планировать или предполагать, потому что жизнь в который раз давала под дых. Она устала принимать эти удары с улыбкой и с нетерпением ждать следующих. — Сходила. В центр помощи. — Хорошо. Неловко кивали уже оба. Лип всё так же задумчиво крутил сигарету в пальцах и, похоже, забыл о ней. Заметил бланк на столе, и Фиона рассказала, как ей захотелось проверить себя по анкете — нуждаетесь ли вы в помощи, как родственник алкоголика? 100% положительных ответов. — Прочти те, которые внизу. Чувствуете ли вы себя живее, когда случается кризис? Угу. Лип засмеялся. Фи продолжила, воодушевлённая его реакцией: — Всё слишком просто, когда жизнь идёт гладко? Ага. И самое любимое — вам легко заботиться об окружающих, но сложно подумать о самом себе? — Тебе лучше ходить в обе группы, — поднял на неё внимательный тёплый взгляд. На секунду Фиона почувствовала, как будто между ними всё по-прежнему, как будто они вернулись в прошлое и как раньше делятся друг с другом проблемами. Но потом вспомнила, в какой яме оказалась и самобичевание отодвинула остальные чувства на второй план. — Да. Это полный пиздец. А ведь какое-то время всё было хорошо. Я правда думала, что у меня есть шанс. — У тебя есть шанс, — сказал так уверенно, что Фиона не сдержала печальной усмешки. — Даже не знаю, верю ли я в это... Не понимаю, что случилось. Всё стало разваливаться на части — так быстро. И я не представляю, что делать теперь, — ей так не хватало их разговоров по душам, что Фи просто не сдержалась. Некому высказаться, некому довериться. Никто не поддержит, не утешит. Даже тот, кто всегда был рядом, единственный человек, который терпел её любую, однажды сдался и отвернулся. — Единственное, что остаётся. Наконец подняться и начать сначала. — Вот так просто? — смех сквозь слёзы. — Нет, это охуеть как сложно. Но ты сильная. — Ты уверен? — Да. Уверен. И вот она здесь. Крутит телефон, надеясь, что хоть кто-то нибудь позвонит, кто-нибудь вспомнит о ней. Кладёт на стол экраном вниз, чтобы посмотреть через пару минут, а не пришло ли чего. Не пришло. Просто хочется, чтобы кто-нибудь позвонил и рассказал, как там Лип, что с ребёнком, как у них дела. Слово «Тэмми» не хочется произносить даже мысленно, но приходится. Фиона уже смирилась с мыслью, что брат обязательно на ней женится. А если и нет, то всё равно тут уже ничего не попишешь — ребёнок ведь. А она почти за тысячу миль — в Новом Орлеане. Ой, да как будто, если представить её рядом, это что-то изменит. Короткий звук рассекает кухню внезапно и быстро затухает. Фиона подскакивает с трясущимися руками и читает сообщение. Вероника пишет, что соскучилась, и присылает свою фотку в костюмчике, дорогом на вид. Фи улыбается. Подруга недавно начала продавать таблетки чёрным, помогая новой знакомой-азиатке, которую те не воспринимали всерьёз. Становится чуть легче. Снова резкое пиликанье, и Фиона с замиранием сердца читает: «Как ты там?» Ответить, что нормально? Но ведь это не так. Но и грузить проблемами Липа не хочется, у него своих наверняка по горло. Вероника сказала, что он недавно буквально сходил с ума с сыном, засыпал на ходу, потому что возился с ним один: Тэмми много времени провела в больнице из-за осложнений после родов. «Бывало и лучше. Ты как?» — так будет хорошо, ненавязчиво, и не совсем уж неправда. Скажи мне, не мучай. Тебя хоть там любят? «Сойдёт» — и присылает селфи себя с сигаретой где-то на улице. Даже среди полной темноты и при отсутствующей вспышке Фиона готова поклясться, что видит его красные, уставшие глаза. Или просто у неё очень хорошее воображение. «Что-то случилось? Почему не дома?» «Включила мамочку?» — она оскорблённо открыла рот и тут же захлопнула. «ЛИП. Что случилось?» «Ничего. Просто хотел написать тебе». А дома это, значит, нельзя было сделать? Фиона тут же представила, как Тэмми набрасывается на Липа, как пилит его каждый день, как доводит сумасшествие до пиковой точки. Она знала такой характер, сама такой была и по себе знает — без любви с такими девками не справиться, только под чувствами с ними можно сладить. Ради чувств сама Фиона пошла бы хоть на край света. Тэмми нет. Тэмми просто не любит Липа. «У Тэмми после родов крыша набекрень. Хожу проветриться», — пишет, не дожидаясь её ответа. И снова. «Фи? Я же вижу, что ты читаешь». «Задумалась. Приходи в гости, чай попьём». «Очень смешно. Ладно, пошёл спать». «Не пропадай». «Не буду». Чтоб больше не думать и больше не помнить, чтоб снова тревогой тебя не изранить, я вытрясла душу в унынии комнат. О Господи, дай мне короткую память! Фиона уже почти заснула у него на коленках — потому что можно. Лип вообще никогда не бывал против близости любого рода, у него нет этой галлагерской зашуганности, которая не позволяет лишний раз подпускать к себе людей. По крайней мере, по отношению к ней нет. Фи была немножко пьяна и ей нравилось это ощущение. Она потянулась наверх и засмеялась, взъерошив ему волосы. Лип нахмурился: — Хватит, а то сброшу тебя. — Не сбросишь. — Сброшу, — но глаза его смеялись. Не сбросит, оба знали это. Фиона была так бесконечно счастлива, что даже не обращала внимания, как задрался комбинезон, как одна лямка съехала в сторону и открыла прямой доступ к белой футболке, очень тонкой. Фионе было плевать, потому что она чувствовала себя дома. Вот тут, прямо на этих коленях. — Фи... — хрипло выдохнул Лип, и она попыталась сфокусироваться на потемневших глазах. — М? Его рука скользнула по животу Фионы, и тот сразу отозвался, скрутив кишки в тугой узел. Это только в девчачьих романах пишут про бабочек, на деле это похоже на несварение желудка. Ладонь поднялась выше, к левому плечу, с которого сползла лямка. Фиона нервно сглотнула, провожая её взглядом. Спать уже не хотелось, хотелось только наблюдать за тем, что Лип сделает дальше. Она мельком взглянула в его глаза: он разглядывал её тело, словно видит впервые. Так жадно, словно не может оторваться — а она боялась помешать. Пальцы нежно провели линию от плеча к груди, задержавшись на вершинке. Лип остановился и посмотрел ей глаза, похоже, считая, будто она способна ему отказать. Фи еле заметно кивнула и подалась вперёд, но этому не суждено было случиться — в комнату зашёл еле стоящий на ногах Фрэнк, что-то там требовавший. Кажется, что-то про деньги, Фиона не слушала. Она нашла в серо-голубых глазах отражение собственного отчаяния. «Давай сыграем?» — уже недели три они переписывались не просто ежедневно, а ежечасно. Фиона не отрывается от телефона и продолжает общаться с Липом порой даже в ущерб работе. Но сейчас был поздний вечер, около половины десятого, можно было и расслабиться. «Во что?» «Правда или действие». Фиона задумывается. Ощущение, как будто они наконец-то смогли сбросить те оковы, что мешали им нормально разговаривать друг с другом. Будучи за тысячу миль друг от друга, не видя глаза, не видя эмоции собеседника, они стали более открытыми, чем даже в старые добрые времена. Фи сходила с ума от этого и даже отшила парня, который пытался к ней подкатить два дня назад — не могла думать ни о ком другом. «Давай. Правда». «Как тебе на самом деле живётся в Новом Орлеане?». «Хуёво». «Почему?» «Только один вопрос. Правда или действие, Лип?» «Правда». «Что происходит между тобой и Тэмми?» «Ничего хорошего». «То есть?». Ну что же молчишь ты? Скажи мне, не мучай: тебя хоть там любят? «Правда или действие, Фи? Ты сама сказала — только один вопрос». «Правда». Пальцы быстро скользят по клавиатуре — стоит только Липу что-то написать, как Фиона уже строчит ответ. Брат не отстаёт: сообщения на экране появляются мгновенно. «Чего тебе больше всего не хватает там?» «Действие». Во рту сохнет, стоит только представить, как она пишет Липу — тебя. Ну-ну. Либо посчитает её сумасшедней, либо извращенкой, либо ещё кем. Ей даже не приходит в голову, что в слово «тебя» можно вложить что-то родственное, семейное, нет. Потому что ей не хватает Липа совсем не в родственном смысле. «Фиона Галлагер, мать твою!» «Таковы правила игры». «Сделай мне свою фотку, где ты сейчас, не сходя с места». Фиона улыбается, фоткается и высылает Липу себя в майке и шортах на удобном диване. «Хорошо выглядишь». «Спасибо. Правда или действие?» «Правда». И тут же новое: «Всегда правда, Фи, можешь не спрашивать». Здесь Фиона остановилась и задумалась. Ей очень хочется задать этот вопрос, но она боится, как бы Лип не раскусил её. Он всегда был слишком умный для своего возраста. «Вы расстались?». Минута промедления, во время которой она искусала большой палец левой руки до крови. «Да». Смесь облегчения, эгоистичной радости, страха за брата и его ребёнка, за дальнейшую их жизнь, желание успокоить его и впитать всю печаль захлестнули Фиону с головой. Ей хочется быть рядом с ним прямо сейчас. Хочется прикоснуться к широким плечам, притянуть к себе и целомудренно поцеловать в лоб, потому что больше ни-ни, больше нельзя себе позволить. Я вытрясла душу в унынии комнат, чтоб больше не думать и больше не помнить. Я вытрясла душу в унынии кресел. Скажи, что ты счастлив. Скажи, что ты весел. «Правда», — пишет сразу. «Почему ты спрашиваешь всё это?» «Действие». «Скажи свой адрес в Орлеане». «Зачем?» «Хочу тебе прислать открытку». Фиона пишет адрес — чушь какая-то. Лип явно что-то задумал, он никогда ничего просто так не делал. Но не приедет же он, в конце концов, откуда у него на это деньги. Так что можно не беспокоиться. «Почему вы расстались?» «Потому что не любим друг друга. Поняли это слишком поздно». Фиона, которая была свято уверена, что Тэмми не любит Липа, а вот у брата как раз чувства есть, застывает и тупо глядит в экран. Но ведь... Она же тогда сама ему сказала... Чёрт-чёрт-чёрт. Блядь! «У тебя кто-нибудь есть?» «Нет», — какой там. Фиона так сильно поглощена этим общением, так яростно хочет этого, что не готова занимать время кем-то ещё. Она даже перестала общаться с остальными членами семьи, потому что всё и так узнаёт от Липа. «Что теперь будет с Фредди?» «Будем делить по дням, как все разведённые», — Фи представляет, как Лип ухмыляется, и закрывает глаза. В её сознании вырисовывается крепкая широкая спина, светлые волосы и уверенный взгляд серо-голубых глаз. Она улыбается, и из блаженной неги её вырывает резкий сигнал телефона. Лип. — Да? — говорит хрипло, удивляясь. — Что-то случилось? — Да, — его голос такой же хриплый. — Подумал, что так будет проще. Фи слышит на заднем фоне шум улиц, куда более сильный, чем обычно бывает в Саутсайде в такое время. — Где ты? — Неважно. Правда или действие? — голос обволакивает её, убаюкивает, заставляет расслабиться даже лучше, чем горячая ванна с мягкой пышной пеной. — Правда. — Если бы ты могла что-то изменить в жизни, что-то одно, что бы это было? Фиона крепко задумывается. Ей приходит в голову так много всего, но лишь одно кажется непоправимо жестокой ошибкой судьбы. И это единственное, что она решается сказать, разгорячённая новостями Липа и желанием высказаться. Хотя бы немножко. — Я бы накачала тогда Фрэнка пивом получше, чтобы он не пришёл так рано домой. В телефоне виснет молчание. Фи нервно сглатывает и чувствует, что наговорила лишнего. А может, он просто не понимает, про какую ситуацию речь, тогда проще сейчас закончить разговор, чтобы не вспомнил. На всякий пожарный, на экстренный случай, чтоб не было трудно, я вытрясла душу. — Извини, мне завтра рано вставать. Спишемся потом, — и Фиона отключается, не дожидаясь ответа брата. Проходит два, три дня, и Лип всё так же не отвечает на звонки и сообщения от Фионы — даже не читает их. Он словно пропал, причём когда она пыталась дозвониться до остальных, те тоже не было в курсе, что происходит. Не звонить же Тэмми, в конце концов. Лип не впервые пропадает, у него своя жизнь — никто не беспокоится, если один из Галлагеров уходит из дома меньше, чем на пять суток. Тогда никаких нервов не хватит, ей-Богу. Зато Фиона начинает сходить с ума. Ни одного слова от него с тех пор, как она практически призналась во всём. Ни единой строчки. Ни вздоха с той стороны телефона. А ведь до этого три недели подряд переписывались, как сумасшедшие подростки. — Ну пожалуйста, — пишет в очередной раз что-то вроде «Я тебя обидела?» и откладывает в сторону. Снова берёт, смотрит, когда был в сети. Пишет Дебби, но та не отвечает. Фиона волнуется и не хочет волноваться. Понимает, что не должна. Она плохо спит, ворочается, встаёт в туалет без конца, пьёт воду и ложится обратно. Не спится прямо, по горизонтали и по диагонали кровати — вообще никак. И вдруг кто-то резко начинает тарабанить по двери. Будучи приученной к самого разного рода неприятностям, Фиона тут же соскакивает, прямо в трусах и майке, хватает биту и идёт к выходу. Три часа утра. В три часа утра ничего хорошего не происходит. — Кто там? Тишина. — Кто там, блядь? Говори быстро, а то выбью зубы! — взъерошенная, измученная ожиданием, она сейчас готова сорваться на ком угодно, особенно если это будут какие-нибудь свидетели Иеговы. — Я. Этот голос она узнает когда угодно и где угодно. Короткий ступор, щелчок замка, и вот бита уже на полу, а Фиона рыдает в объятиях брата. Лип гладит её по спине, улыбается куда-то в шею и шепчет: — Ну ты чего. Эй, Фи. Ну успокойся. — Ч-что ты здесь делаешь? — Решил тебя проведать. Может, пустишь? — Фиона серьёзным усилием воли заставляет себя оторваться от брата, пускает его домой и закрывает дверь на замок. На диване скомканный плед, а на журнальном столике — открытая пачка салфеток и три кружки с тёмно-коричневым налётом от чая. Она идёт на кухню и кричит оттуда. — Чай будешь? — Буду, — он зависает на пороге и засовывает руки в карманы. — Так что ты здесь делаешь? — Фи суетится, пытается найти что-то к чаю, но в холодильнике шаром покати. — Извини, у меня не бывает гостей. — Ничего. Я же сказал, решил тебя проведать. — В Новом Орлеане? — Почему бы и нет. — Но как ты сюда добрался? — она наливает чай и замечает, как близко подходит Лип, только когда уже поздно что-либо сделать. Он ставит руки с обеих сторон так, что Фиона оказывается в ловушке. — На попутках. — Т-так вот почему ты не отвечал, — даже не спрашивает, а утверждает. Еле стоит на ногах, дышать не может, чувствует его дыхание на оголённом плече и умирает от наслаждения. Даже не столько от наслаждения, как от предчувствия. Представить себе не могла, что самые сокровенные мечты могут сбыться. Фиона была абсолютно уверена, что увидит Липа, скорее всего, уже при смерти. — Да. Хотел сказать тебе кое-что лично, — он мягко кладёт ладони на её бёдра и настойчиво разворачивает к себе. Смотрит в глаза и приподнимает подбородок. Молчит. Фиона едва не теряет сознание. — Что? — Я тоже больше всего в жизни сожалею о том, что Фрэнк нам тогда помешал, — он прижимается теснее и накрывает её губы своими, завершая то, что они однажды начали, расслабившись в объятиях друг друга на продавленном кучей галлагерских задниц диване. Его язык жадный, требовательный, горячий, ладони скользят по её телу, сжимают, гладят, терзают. Фионе не хватает воздуха, но она не может остановиться: поднимается, помогает, когда он подхватывает её под бёдра и садит на столешницу. Обхватывает его ногами и взрывает себе мозг льющимся через край возбуждением. — Лип... — шепчет сдавленно, подставляя шею, выгибаясь, не в силах и не имея никакого желания противостоять поцелуям. Дрожит. — Что? — он отвечает так же тихо и порывисто. Гладит кожу сбивчиво. — Почему ты никогда... Почему не говорил... — По той же причине, что и ты. — Но... — Мы и так потратили кучу времени зря, поэтому будь добра, закрой рот. Она смеётся и стягивает с него футболку.