Позволь забрать твою душу

Неистовый ужас кошмара нахлынул на меня; я пытался вытащить руку обратно, но пальчики вцепились в нее, и полный горчайшей печали голос рыдал: "Впустите меня... впустите!" -- … Окно у хозяина распахнуто и дождь хлещет прямо в комнату (…) Я не допускала мысли, что он мертв, но его лицо и шея были омыты дождем; с постели текло, и он был совершенно недвижим. Створка окна, болтаясь на петлях, содрала кожу на руке, простертой по подоконнику. Из ссадины не сочилась кровь, и, когда я приложила к ней пальцы, я больше не могла сомневаться: он был мертв и окоченел! Эмилия Бронте, Грозовой перевал 5. Слепая девочка (никто, она никто) не видит этого. Кошки рядом нет, по крайней мере, нет прямо рядом с ней, и в комнате, где она спит, темно. Поэтому она не видит этого. Но она слышит это, и она знает, что оно за окном, потому что она знает, где находится окно. Она достаточно часто им пользовалась. Впустишь меня? Она знала этот голос. Но не в этой жизни. Она знала его, когда она была кем-то другим. Но сейчас она никто. Пожалуйста? Это Робб. Когда-то она знала Робба. Но он уже давно мёртв, и после этого она похоронила его ещё раз вместе с мечом, который брат, бывший ей ближе него, дал ей. Арья? Впусти меня. Пожалуйста. Она больше не Арья. Не сейчас. Больше нет. И кто знает, может, ей всё это только чудится. Робб Старк мёртв так же, как мертва Арья Старк. Она поворачивается спиной к окну, в комнате ещё темно. Она думает, что слышит, как что-то скребёт по стеклу. Но она не допускает и мысли о том, чтобы встать и открыть это окно. Она никто. И она больше не знает его. 4. Звучит стук в окно хижины. Всего лишь один. Осторожный. Рикон не поворачивается, это слишком подозрительно - Оша попросту войдет в дверь, зачем стучать в окно? Рикон? Это странно. Он думает, что знает этот голос, но не может вспомнить, кому он принадлежит. И никто на этом острове не знает его настоящего имени, он уверен в этом - он не знает, почему Оша настояла на этом, но у неё должны были быть веские причины. Кто будет звать его? Он поворачивается к окну. За стеклом стоит молодой мужчина, мужчина, одетый как благородный рыцарь, с красными волосами и странно светящимися синими глазами, которые кажутся знакомыми, но Рикон не может вместить всего, ведь - его пальцы оставляют кровавые следы на стекле, и кровь сочится из пробитой груди, и кровь стекает по его шее, как будто бы кто-то отрезал ему голову, а потом приставил её обратно, и откуда это существо знает его имя? Если Рикон когда-то и видел его, он совершенно не помнит, кем он был, и никогда не слышал, чтобы этот человек просил его впустить. Он кричит так громко, что заглушает звук чужого голоса. Когда Оша прибегает откуда-то снаружи, спрашивая, что это было, он оглядывается на окно. Оно ушло. Рикону холодно. 3. Бран Старк никогда не увидит беспокойную тень, мечущуюся у входа в пещеру. Даже если бы он её увидел, его разум странствовал бы где-то ещё, его взгляд был бы сосредоточен на другом месте (или другом времени), и он знает, что уже слишком поздно. Бран потерян для него. В гораздо большей степени, чем все остальные. 2. Санса? Алейна почти вылетает из кровати. Кому - кому вообще пришло бы в голову звать её так? Никто не знает. Никто, кроме отца, а он не стоял бы… не стоял бы за окном? Она поворачивает голову налево, и ей хватает присутствия духа, чтобы вцепиться зубами в ладонь и прокусить её прежде, чем поддаться искушению закричать во всё горло. Разбудить Милого Робина таким образом было бы очень, очень плохой идеей. И боги, благословенные боги, это Робб. Он старше, чем она его помнит (чем Санса помнит его, но она больше не Санса, больше не может ею быть), но ему было только четырнадцать, когда она последний раз видела его. Ледяной ветер ерошил его волосы, когда он стоял на воротах Винтерфелла, а сейчас ветер за окном, кажется, даже не касается его. И он истекает кровью из ран - их слишком много, чтобы сосчитать. Впустишь меня? Она смотрит, не в силах отвести глаз, даже если бы хотела, о, она хотела бы, потому что это - она никогда не позволяла себе представлять, как Робб выглядел после того, как его убили, но сейчас она видит это, она видит, и это не - это гораздо хуже, чем она думала. Это Робб, слышит она и видит, как движутся его губы, хотя она не уверена, что кто-то ещё может его слышать. В таком случае Милый Робин уже проснулся бы. Пожалуйста, говорит он, я могу взять тебя с собой. Впустишь меня? Она мгновенно понимает, что это значит. На секунду предложение выглядит соблазнительным - она покинет это богами забытое место, она снова будет Сансой, никакого больше Милого Робина, никаких больше прикосновений Петира, но… Она умрет. И она не... Это не то, чего она хочет. Она прошла через слишком многое, чтобы просто сдаться. Ещё немного усилий, ещё немного терпения, ещё немного времени, и она снова может очутиться дома, а там она сможет начать свою игру. Она не может. Меня зовут Алейна, - шепчет она, и в глазах Робба, прежде чем он исчезает, хорошо различимо разочарование. Она не дает ему до себя добраться. Она не может себе позволить. Ей жаль, ей и в самом деле жаль. 1. Джон? На мгновение Джону кажется, что кто-то произносит его имя. Потом он решает, что это был или ветер, или ворон Мормонта, пролетавший мимо окна, или и то, и другое. Впустишь меня? Подожди. Это был не ветер. И Джон знает этот голос. Он действительно знает его. И он не слышал его годами. Он медленно поворачивает стул к окну. И оказывается лицом к лицу с давно потерянным братом, который выглядит немного похожим на ходока, но не может быть им, потому что ходоки не летают, а Робб - с внешней стороны окна башни, и он слишком… бестелесен, чтобы быть одним из них. - Робб? - шепчет он на грани слышимости. Робб кивает, его ногти чертят полосы по стеклу, и звук заставляет Джона вздрогнуть, как от боли. - Ты мёртв, - нелогично шепчет Джон. Впустишь меня? Он может прочесть этот вопрос на губах Робба, а не услышать его. И боги, Джон хотел бы. Он бы сделал это, только чтобы поговорить с Роббом ещё раз, только чтобы спросить его, как он думал удержать такой груз на своих плечах, потому что теперь он понимает. Он хочет сказать Роббу, насколько ему жаль, что его не было рядом с ним. Но потом что-то останавливает его. Это ужас. Потому что это больше не тот Робб, которого он знал, и, если Джон должен пригласить его по доброй воле, это не может значить ничего хорошего. Пойдем со мной, снова просит Робб. Пожалуйста. Здесь так холодно. Ты мой брат. И Джон - Джон пошел бы, но он не может. На нем лежит ответственность, он должен заботиться о Стене, и он попросту - попросту не может бросить это всё только потому, что скучает по брату так, что это ощущается как потерянная конечность. - Мне жаль, - говорит Джон. - Я не могу. Но если мои слова чего-то стоят, мне очень жаль, что я не был с тобой. Робб мягко, почти что понимающе кивает ему, и потом его ногти проводят по стеклу, и он исчезает после долгого, болезненного, плачущего скрипа. Когда Джон снова открывает глаза, за окном ничего нет, а стекло расколото. 0. Джейни? Она поднимает голову, её глаза красны от слёз (она спит на кровати, которая была их, но сейчас только её, и сейчас она окружена Ланнистерами, и её мать отобрала единственную вещь, которую оставил ей Робб), и она почти что вскрикивает от радости. Он здесь. Прямо за окном. Ох, он весь покрыт кровью, и кровь по всему стеклу, но Джейн не замечает, как встает и прижимает руки к стеклу, там, где остались кровавые отпечатки, и она снова смотрит ему в глаза, и совершенно неважно, что с ним очевидно что-то не так. Как раз сейчас с ним очевидно всё так. - Робб? - всхлипывает она, и его губы складывается в ту улыбку, которой он улыбался ей (только ей), и Джейни думает, что её сердце может разорваться от радости. - О, боги, как я скучала по тебе, - говорит она, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Впустишь меня? Пожалуйста? Голос Робба почти что полон надежды, и ей нет дела до того, что его голос звучит странно, как будто бы не просто идет из его рта. Не то чтобы она вообще задумывалась над этим вопросом. - Конечно, - говорит она. - Конечно, впущу. И она тянется к оконной задвижке, и Робб смотрит на её живот, и на секунду кажется, что он обеспокоен, и она бы спросила, чем, но кто-то стучит в дверь. - Миледи? Что-то случилось? Один из тех идиотских, дурацких стражей, которыми окружила её мать. Она бросает на Робба извиняющийся взгляд и поворачивается к двери. - Ничего. Только сон, - говорит она, пытаясь держать голос ровным. Никакого ответа. Хорошо. Хорошо, теперь она может… Она поворачивается к окну, и Робб пропал. И она возвращается на кровать и плачет горькими слезами в подушку, стараясь не издать ни звука, она ещё не знает, что корона не была единственным, что осталось ей от Робба, и что ее лунная кровь не задерживается из-за всей той отравы, которой напоила её её мать. +1 Интересно, сколько осталось до зари, думает он. Он сидит в изножье кровати, стараясь не двигаться, стараясь даже не дышать слишком громко. Он может чувствовать, как Джейни (нет, ее зовут не Джейни, это не может быть Джейни, Джейни - это то же, что и боль) слабо дрожит на матрасе. (По крайней мере, она спит в кровати. Не он. Вонючка не спит в кроватях, сколько помнит - раньше, он спал. Но больше - нет.) Если он хорошо постарается, что сможет различить привкус горечи на языке, но он пытается этого не делать. Он пытается вообще ни о чем не думать. По крайней мере, ему не приходится спать с собаками, но это не… может быть, это было бы лучше. Он не пытается пошевелить ни единым мускулом - если Рамси проснется - Он даже не хочет думать о последствиях. На сегодня он получил достаточно. Может быть, если бы ему хватило силы воли вонзить нож в своё сердце, но у Вонючки больше нет такой смелости, даже если когда-то она была, и если бы сделал… Теон? Нет. Нет, это невозможно. Он мёртв. Ты не можешь слышать голос Робба Старка. Не можешь. Он мёртв, и ушел, и он тебе никто, Вонючка даже не знает, кто такой Робб Старк, и откуда бы ему знать, откуда… Теон? Это я. Вонючка не меняет позы, медленно поворачивая голову к окну. Идет снег, не очень густой, но всё же, и он слышит мягкий звук, с которым снежинки бьются о стекло. И… Это я, это Робб. Боги. Это действительно он. Бледная рука на стекле, алый всплеск, видный в неверном свете факела, зажжённого в противоположном углу комнаты, яркие синие глаза, которым не следовало бы светиться в темноте. Но он приглядывается - и видит не только это. Он весь в крови - кровь на его одежде, зияющая открытая рана в груди, алая дорожка, сбегающая из приоткрытых губ, ещё одна яркая алая полоса перечеркивает горло, и, когда он гладит стекло пальцами, они оставляют след, который становится розовым, когда на него падает снег. Теон? Ты впустишь меня? Он знает моё имя, - думает он. Это не твоё имя. Не твоё. Вонючка сглатывает, бросает взгляд на кровать, а потом на окно. Робб всё ещё там, неподвижный, его губы движутся так медленно (впустишь меня?). Вонючка встает, осторожно, чтобы не издать ни звука, осторожно, чтобы не вскрикнуть громко от боли, когда его босые ступни касаются холодного пола. Джейни всё ещё спит. И Рамси тоже. Вонючка сглатывает и, двигаясь мягко, подходит к окну. Когда они оказываются лицом к лицу, глаза Робба больше не светятся, но они всё того же оттенка синего, который он помнит (нет, который помнит кто-то ещё, это не он, это не он). Его рука по-прежнему касается стекла, оставляя кровавую дорожку за каждым прикосновением. Его губы бледны и сжаты в узкую линию, но на секунду Вонючка замечает, как они складываются в подобие усмешки. Но потом она исчезает. Наверное, он её придумал. Но когда он смотрит на Робба вблизи, он знает. - Ты возьмешь меня, - шепчет он - он не может говорить громко. Не может. Глаза Робба вдруг меняются - они уже не так холодны, как были секунду назад. В них появилось что-то мягкое, что-то, чем Вонючку не дарили вот уже очень давно. Впустишь меня? - снова шепчет Робб, и Вонючка не знает, почему никто больше не слышит этого. Это голос Робба, и в то же время нет, но так хорошо слышать его. И Робб кивает, пока говорит. Первое, что он чувствует - это облегчение. Он слишком большой трус для того, чтобы забрать собственную жизнь, но если это произойдет так - тогда это милость. Это та милость, которую, как он думал, он сможет оказать Джейни, и надеялся, что Робб просто придет и заберет его голову, прежде чем узнал, что тот больше не сможет никуда прийти. Но потом - потом он понимает кое-что ещё. - Ты заберешь не только меня, - произносит он одними губами. Глаза Робба скользят влево. Потом вниз. Потом вверх. Он качает головой. Болтоны, думает Вонючка. Фреи. И потом он понимает, что если он откроет это окно - Это моя вина. Если бы я не ушел, если бы я вернулся, если бы я никогда не думал о захвате Винтерфелла, тогда, может быть, он всё ещё был бы жив. Если я впущу его - это не отменит сделанного, но это будет правильно. Я искуплю свою вину. Хотя бы её часть. Кроме… Она не заслуживает этого, кивает он в сторону Джейни. Робб снова качает головой. Ты пощадишь её? Шепчет он снова. Робб кивает ещё раз. Он опять улыбается. Впустишь меня? Больше никто не сможет. Или не смог. Он не замечает, как положил покалеченную руку на оконную задвижку, пока не ощущает, как три оставшихся пальца сжимаются вокруг неё, дрожа. Впустишь меня? О чём он вообще думает? Это всего лишь галлюцинация, этого не может происходить, не может, и, если Рамси увидит его здесь, он пожелает потерять ещё один или два пальца, и он не может, он не может, он… Теон? Да кого он обманывает? Он должен был быть с Роббом. Его место было только рядом с ним, и, если бы он только знал это тогда, множество ужасных вещей не случилось бы. Он должен был умереть с Роббом. Ему исключительно подходит умереть из-за него в любом случае. И чем бы это ни было, это не обман его воображения, он знает. С кровати встал Вонючка. Но именно Теон тянет задвижку вправо и открывает окно - медленно, осторожно, чтобы рама не издала ни звука. Заляпанная кровью бледная рука, чьи прикосновения были так ему знакомы в прошлой жизни, накрывает его щёку. Пальцы холодны как лёд, но их прикосновение мягкое как ласка, и это самое нежное, что ему случалось ощущать на протяжении месяцев. - Мне жаль, - говорит он громко, потому что больше не имеет значения, молчит он или нет. - Спасибо тебе. Прикосновения руки Робба по-прежнему невыносимо нежны, пока он пропускает пальцы через то, что осталось от его волос. - Я знаю, - отвечает он, и это звучит и похоже на него, и непохоже, и другая его рука до боли сжимает правую ладонь Теона, и Теон чувствует кровь во рту, но думает, что это совсем не больно. Когда совсем скоро от ужасного холода просыпается Джейни Пуль, стынь ползет от мертвеца на другой стороне кровати (его глаза открыты и расфокусированы, его кожа синеет) и другого мертвеца напротив окна (улыбка на его губах, и она может разглядеть щели между его зубами). Джейни кричит. Кто-то слышит её. Немногим позже она увидит собственными глазами, что из всех, кто был на свадьбе Рамси, только лорд Мандели, люди из Белой гавани, Амберы и несколько других, кто не был на Красной свадьбе, ещё живы. Все остальные вглядываются в потолок мертвыми, расфокусированными глазами. Кроме Русе Болтона, у которого пробита грудь в том самом месте, куда он ударил Робба Старка. Эпилог - Ты должна сжечь его, - каркает Бессердечная, и Санса впервые думает, что в этом существе осталось что-то от её матери. Она не хотела верить Бриенне или Джейме Ланнистеру, когда они сказали ей, но она всё равно согласилась пойти с ними, потому что, чем это существо ни было, на кону стояли жизни, а они, в конце концов, спасли ее. К этому моменту Санса действительно устала быть Алейной. - Кого? - шепчет она, не понимая. - Твоего брата. Моего сына, - говорит Бессердечная, между словами - несколько секунд паузы, чтобы они не слились и не стали неразличимы. Ее горло покрыто засохшей кровью. И Санса вспоминает. О том, что она видела, и о том, что она слышала о свадебной ночи Рамси Болтона в Винтерфелле. - Робб? - спрашивает она. - Я знаю, что это он, - говорит существо, которое однажды было Кэйтилин Старк, и глаза которого уже не так холодны, как были. - Его смерть сделала его таким. Сожги его. Его всего. Или он не остановится. -- Тем вечером она сглатывает и смотрит на Ланнистера. Он единственный, кто может дать ей ответ. - Вы уже слышали её. Мне нужны кости моего брата. Ланнистер вздыхает. - Я думаю, вам понадобятся все кости. - Насколько я поняла её слова, одной действительно не хватит. Ланнистер качает головой. - Разве вам не сказали, что они сделали с его трупом? Да, сказали, и ей не нужно думать об этом… Но потом она понимает, что имеет в виду Ланнистер - - Вы предполагаете, что… - Миледи, я крайне сомневаюсь, что они позаботились о том, чтобы сохранить его голову. Она может быть где угодно. И кто сможет узнать её сейчас? О, нет. - Кроме этого, - перебивает Бриенна, - что ж. Длинная Джейни из гостиницы рассказала мне о некоторых слухах. От нескольких путешественниках с Севера. - Что они говорят? - Что в Винтерфелле призраки. - Чем это отличается от того, что мы уже знаем? Бриенна качает головой. - Миледи, призраки. Не один призрак. Говорят, что второй - это другой молодой мужчина с темными волосами и луком в искалеченных руках, но это всё, что они о нем рассказывают. Я думаю, что сожжение только костей вашего брата не положит этому конец. Санса не уверена насчет покалеченных рук, но темные волосы и лук напоминают ей кого-то, кого она раньше знала. Она знает, что попытается найти эти кости, но она также уже сейчас понимает, что шансы положить этому конец призрачны. И хотя вечерний воздух свеж, но пока ещё не холоден, она не может не вздрогнуть, когда дрожь пробегает вниз по позвоночнику. Конец.