Embrace

— Ненавижу тебя, — тихо упали на пол два слова, растекаясь ядом и отравляя всю комнату. Тихон стоял неподвижно и смотрел в пол, пока костяшки пальцев раскалялись добела. — О, как обычно, я во всём виноват, ну конечно, я же из нас двоих мразь, да? — раскрасневшийся от злости парень стоял у двери и застёгивал огромную куртку, прячась в неё, словно в броню. — Ты не мразь. Но я тебя ненавижу. Ненавижу твой холод, эту чёртову ледяную стену, которую ты вокруг себя построил. — Да неужели? — Мне страшно к тебе прикасаться. Каждый раз ощущение, что тебя нет, это просто оболочка, кукла, ледяная скульптура, на которую заменили живого человека. — Я тебе уже сто раз говорил, — устало выдавил из себя Ник, — меня сейчас нет. И не будет. Тихон сжал кулаки ещё сильнее, чтобы унять накатившую волнами дрожь и невовремя проснувшийся мерзкий голосок: «Видишь? Его нет для тебя. Ты ничтожество, ты всё испортил своими тупыми истериками. Ты заслужил вариться в собственном одиночестве. Так ты и подохнешь». Его перебил Ник: — Ладно, я пошёл. Только не выбегай за мной, как в прошлый раз. Это было глупо, — и выскользнул за дверь, оставив после себя только звук удаляющихся шагов, которые сменились звенящей тишиной, такой колкой, что Тихон ещё минуту стоял неподвижно, боясь порезаться и разлететься на тысячу маленьких кусочков. Голос в голове ликовал: «Я же говорил. Не стоило даже пытаться — ты действительно думал, что тебя кто-то может вынести?». Ему ничего не оставалось, кроме как поверить. Впрочем, слушать его было невыносимо, и у парня был способ заставить эту гниль замолчать. Рука приятно горела ярко-алыми языками пламени, а с пальцев стекала вязкая бордовая смола — Тихон снова разжёг огонь: для этого всего-то нужно было лезвие и немного смелости. Одного пореза оказалось недостаточно, чтобы угомонить едкий, самодовольный голос, поэтому он полоснул второй раз, третий, четвёртый, а потом сбился со счёта, но продолжал, пока демон не сгинул, получив своё. На кипенно-белой раковине поблёскивали сначала капли, а потом ручейки крови. Маленькое жертвоприношение. Хотя нет, как жертва это не ощущалось. Скорее как обезболивающее, снотворное для тьмы, которая застилала глаза, приглушала звуки и заставляла осто ощущать свою ничтожность и беспомощность. Тихон облокотился на бортик ванны, давая умиротворению забрать себя в мягкие лапы. Расстраивало сейчас только одно — на ладони уже стали собираться тёмные сгустки, и это значило, что тело уже начало восстанавливать пробоину и зрелище со всеми оттенками алого закончено. Пора спать. Парень проснулся среди ночи от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит. Тихон замер, стараясь унять дыхание и бешеный стук сердца — опять воображение разыгралось и нарисовало кучу жутких тварей, которые могли бы на него смотреть из темноты комнаты: призраки, трупы, демоны, химеры и прочая хтонь. Мощным усилием воли он выкинул это всё из головы, как со стороны кресла раздался смешок. Внутри что-то оборвалось, перевернулось и рухнуло вниз на четыре этажа. Тихон резко сел в постели, дрожащими руками включил фонарик на смартфоне и посветил вокруг. Ничего. Пусто. Я схожу с ума? Или сплю? Или это было на границе между сном и реальностью? — Нет, ты не сходишь с ума, — раздался бархатистый мужской голос. — но и не спишь. Я здесь, я настоящий. — К-кто ты? Слова застревали в горле, толкались и не давали закричать. — Не бойся. Я тебе не наврежу. Уж точно не физически, с этим ты и сам неплохо справляешься. Моя работа по другой части. — Кто ты? Покажись? — О-о, ты меня знаешь. И я тебя тоже. Мы с тобой уже давно вместе живём. Голос не звучал угрожающе, скорее даже приятно, убаюкивающе, ему хотелось верить, словно говоришь по телефону со старым другом. — Я ни с кем никогда не жил… вместе. Это какой-то глупый сон. Ему захотелось съёжиться, исчезнуть от стыда. В его-то возрасте и ни одних мало-мальски серьёзных отношений? Иногда он думал, как у других так просто получается менять парней, девушек, флиртовать и ходить на свидания, словно в него забыли вложить какую-то важную деталь, которая помогала притягивать нужных людей и не сходить с ума от неопределённости: нравлюсь или не нравлюсь? — Жил, но не знал об этом, глупый. Помнишь, как тебя свалило после того парня… как его звали? Даня? Да, точно. Который предпочёл тебе другого парня побогаче и, как ты считал, покрасивее. Вот тогда-то я и пришёл. Точнее я пришёл, и тебя свалило. Вы, люди, называете это депрессией. Ха. Придумают же. — То есть… Это из-за тебя мне паршиво? — И да, и нет. Ты сам виноват. Забыл себя, позволил этому придурку делать с собой всякие гадости. По крайней мере, он тебя не бил. Уже хорошо. — Так и зачем ты пришёл? Чтобы поглумиться? Со стороны кресла раздался смех. — Нужно же мне чем-то питаться, обожаю человеческие страдания. — А сам-то ты кто? И почему я тебя не вижу? — В человеческом языке нет слова для нас. Можешь считать меня демоном. — То есть ты хочешь забрать мою душу? — Кажется, кто-то Библии начитался. Нет никакой души. Хотя Люцифер занятный персонаж, мне нравится его идея стать свободным. Только вот его за это с неба-то и попёрли, — меланхолично протянул демон. — Ага, свобода воли… — Так а свою-то ты зачем сковал и посадил на цепь? Тихон только пожал плечами. — Я устал. — Ты забыл. Себя забыл, когда отдал слишком много другим и не получил ничего взамен. Ну нахрена так делать, Тиш? По спине пробежал неприятный холодок — так его называла только мама. — Я знаю. Ты прав. Это тупое стремление получить тепло толкает… Оно поглощает, застилает глаза, я начнаю требовать и не задумываюсь о том, посильно ли это другому. Лажа какая-то. Глупые воздушные замки. — Не такие уж и глупые, — мягко заметил демон. — Без надежды жить томно и серо. А так уж ли серо? Никаких сломанных ожиданий, разбитых надежд и фрустрации после того, как всё обернётся прахом. Тихону иногда казалось, что так было бы проще, не нужно было бы собирать себя по кусочкам после очередного шторма, в который попадает его корабль, снова и снова разбиваясь о скалы. Нет, какая-то его часть понимала, что он часто торопил события, поднимал все паруса и нёсся на попутном ветре, окрылённый ощущением, что на него обращают внимание. Не любое, конечно — он ненавидел оказываться среди людей, которые смотрят на него и чего-то ждут. Например, когда его поздравляли с днём рождения, он никогда не знал, куда деть руки, которые вдруг превращались в бессмысленные отростки, живущие своей, неподконтрольной ему, жизнью. Спрятать в карманы? Слишком самодовольно. Скрестить на груди — закрыто. Так и оставались они болтаться где-то рядом с телом, пока внутри была только одна мысль: «Спасибо, спасибо, давайте уже покончим с этим». Демон вздохнул — или усмехнулся — кто их там разберёт. По стенам потекла тишина, вязкая, как мёд, и такая же приторная. — Я очень давно ни с кем не обнимался, — прошептал Тихон неожиданно для себя. Несмотря на свою любовь к объятиям, он всегда боялся быть их инициатором. Ему казалось, что с ним что-то не так, что люди не захотят к нему прикасаться, что от него как-то не так пахнет или оспины на лице — остаток подростковых угрей — вызовут отвращение, и его оттолкнут. Или что он как-то не так стоит или что его тело недостаточно мужественное, ведь сейчас мода на подкачанных ребят, которые проводят минимум три дня в спортзале, тягая железо. Только недавно Тихон стал потихоньку привыкать и мириться со своим телом, и временами он казался себе вполне привлекательным, возможно, даже красивым. Месяца два назад он сидел в уютном кабинете с диваном, яркими рисунками и ковром, о котором мечтали многие ребята во времена его детства — с маленькими улочками, по которым можно было бесконечно ездить в своём воображении. Они с психотерапевтом, приятной женщиной лет 30 на вид, пробовали новый формат, создавая реальные жизненные ситуации. Одной из таких был момент, когда ему нужно принять комплименты и похвалу в свой адрес. «Ты красивый» — прозвучала фраза, после которой в нём что-то прорвалось и хлынуло наружу вместе с рыданиями. Он никогда ни от кого не слышал этой фразы — симпатичный, милый, фактурный, но не «красивый». Забавно, как эту фразу всегда оставляют для моделей, звёзд и прочих публичных персон, которые вкладывают в свою внешность десятки, сотни, а то и миллионы. Но назвать красивым друга или — не приведи господь — новоиспечённого ухажёра кажется чем-то неуместным, как будто ты заведомо врёшь человеку: другой никогда сразу не примет это и будет считать, что ты ему льстишь или хочешь затащить в постель. Демон откашлялся, вернув парня в реальность. — Я не знаю, кого мне обнимать, когда этого настолько не хватает, что по телу как будто пляшут разряды тока. А внутри открывается бездна, которую не восполнить ничем другим. — Помнишь то время, когда мать оставляла тебя одного? — Помню, — в тёплой кровати снова стало неуютно. — Погоди, а откуда ты… — Тогда я появился во второй раз. Я помню этого мальца, который забивался в шкаф в страхе, что мать его бросила, и орал на пол-улицы. Дети вообще странные и не умеют думать. Наверное, это и не нужно, когда рядом есть взрослые. — И что с того? — внутри поднималась злость. — Зачем ты об этом вспоминаешь? Демон усмехнулся: — Детям нужно, чтобы с ними были рядом. И обнимали. Иначе потом вырастают сломанные взрослые. — Этого уже не исправить. Я не могу вернуться и помочь себе — если ты не заметил, машины времени не существует, как и маховика времени или ещё какой лабуды. — Побывать в прошлом нельзя, тут ты прав. Но помочь себе вполне можно. — И как же? — Ты же уже взрослый. Придумаешь, как успокоить ребёнка. Хочешь подсказку? — Давай, — в Тихоне боролось желание насупиться и любопытство, но первое ничего бы не дало. — Ему нужно то же, что и тебе, глупый, — похоже, демону нравилось дразниться. — А пока… Хочешь, я с тобой побуду? — Ты же… у тебя нет тела. А поговорить я и с собой могу. — У меня свои методы. Ложись спать, я скоро приду, — и, судя по всему, исчез, потому что Тихон перестал ощущать его присутствие. Голова снова налилась свинцом и, закутавшись под одеяло, парень уснул, едва коснувшись подушки.