понять

      Развалиться на диване — всё, чего ему сейчас хочется. Рамуде лениво, немного сонно, оседает на языке противным сахарным вкусом недавно съеденный леденец. Док читает книжку рядом, чинно закинув ногу на ногу и выглядя раздражающе умиротворённым. Он что, вообще не умеет злиться, если, конечно, дело не касается благополучия другого человека? Строит тут из себя святого, чёртов старик. Вскипающую где-то под рёбрами злость приходится стряхнуть — Рамуда достаёт ещё один леденец и от души вгрызается в твёрдую розовую поверхность — раздавшийся хруст заставляет Джакурая мелко вздрогнуть. — Амемура-кун, что-то не так? — Всё в порядке, я просто захотел сладенького~       Несмотря на откровенно приевшийся вкус синтетической клубники с нотками богом неведомой химии, такое вот разгрызание чупа-чупсов, поддерживающих в его теле жизнь, странно успокаивает. Рамуда разжёвывает конфету долго и методично, то и дело поглядывая на равномерно тикающие часы. Ичиро и Саматоки обещали подойти через пятнадцать минут — к четырём часам, если точнее. Так-то, они все договаривались встретиться в четыре, но так уж вышло, Рамуда и Джакурай освободились раньше и теперь сидят здесь.       Ожидание выматывает. Может, это всё из-за плохого настроения, может, он просто начал слишком много думать, а может, банально устал и хочет передохнуть — даже на его фальшивые сахарные улыбки требуются силы. Рамуда почему-то вспоминает Ичиро — тот улыбается искренне и уверенно. Возможно, это из-за недавнего примирения с его братьями?..       Ичиро очень добрый — это Рамуда понимает сразу. Он вообще в людях хорошо разбирается — пришлось научиться — поэтому легко разглядел в чужом яростном взгляде мягкосердечность и искренность. Ичиро Ямада не любит причинять людям боль. Да и кто, собственно, любит? Разве что какая-нибудь сука из Чуоку вроде Ичиджику, но, разумеется, в своих издевательствах над ним они не видят ничего плохого — Рамуда же не человек, так, имитация, самолюбие потешить и поработать пару лет на «благо» человечества, прежде чем сдохнуть, как бродячая шавка, безжалостно отброшенная единственным способным помочь ей существом.       Но не об этом сейчас — объедаться леденцами ему нежелательно, а то опять будут шпынять за «транжирство» (будто у Чуоку ужасно скромный бюджет, и они ну никак не могут позволить себе парочку лишних конфет). Поэтому Рамуда сглатывает растаявшее наконец лекарство, собирается пройтись и размяться — тут-то дверь и открывается. У Саматоки на губах — вот так явление — чуть заметная улыбка, полуприкрытые глаза и расслабленные плечи, Саматоки источает собой одобрение. Непривычная картина, но Рамуда, в общем-то, не слишком и удивлён. Ведь рядом с ним ещё более радостный Ичиро — он-то не стесняется улыбаться в открытую, и его удовлетворённость раздражения не вызывает совершенно.       Рамуда успокаивается, просто глядя на него. Улыбаться выходит чуть легче. — Привет-привет, Ичиро, Саматоки! У нас есть одно дельце... ***       Это самое дельце, изначально казавшееся Рамуде пиком унылости (от них требовалось доставить некоторые поддержанные вещи в близлежащие сиротские приюты), внезапно помогает немного развеяться. Возможно, это из-за дикого энтузиазма Ичиро, с которым он выполнял порученное. Ах, точно, он и сам вырос в приюте. Рамуда не то чтобы об этом забыл — просто из головы вылетело, только и всего. Похоже, в отличие от него, Ичиро действительно рад кому-то помогать.       Саматоки и Джакурай о чём-то негромко переговариваются — Рамуда решает, что это его шанс. Подсаживается к вальяжно раскинувшемуся на лавке Ичиро, смотрит на его довольное уставшее лицо несколько секунд, потом неуверенно тянет за рукав. — Это ты, Рамуда? Чего тебе? Я просто хочу поговорить — сомнительный ответ, поэтому Рамуда продолжает улыбаться и выдаёт то, что интересует его уже долгое время. — Ты же недавно помирился с братьями, да? Я смотрю, ты действительно рад этому. Ох. Плохая тема для разговора. Отступать, однако, поздно — во-первых, ему самому хотелось, а во-вторых, Ичиро уже вскидывается, усаживается поудобнее и смотрит на него сверху вниз, готовый рассказывать. — Ага. Мы с ними поссорились из-за... очень глупого недоразумения, — он мнётся, мрачнеет немного, мелькает во взгляде то выражение ярости и бессилия, примеченное Рамудой в самом начале. Интересно. — Там долгая история. — Можешь не утруждать себя лишними разъяснениями, не хочу, чтобы Ичиро грустил~       Теперь он смотрит с благодарностью. Они же ненавидели тебя, верно? — хочется спросить Рамуде — именно это и интересует его больше всего. Как можно настолько любить кого-то, кто так сильно и долго тебя ненавидит? Даже если это... ну, семья. — Знаешь, они очень крутые. То есть, — Ичиро машет руками, улыбается глуповато, но очень-очень искренне, — я готов за них жизнь отдать. — Потому что они — твои братья? — Рамуде нервно. Он давит в себе желание в очередной раз потянуться за леденцом, продолжает улыбаться. Рамуда не уверен, что хочет слушать и дальше. — Наши родственные узы здесь играют гораздо меньше значения, чем может показаться, — Рамуда пытается не выдать своего непонимания — продолжает улыбаться, вежливо ожидая объяснений.       И Ичиро объясняет. Он иногда неловко отводит взгляд в сторону, говорит — они всё детство были вместе. Ичиро защищал своих братьев, они, в свою очередь, отвечали ему безмерными благодарностью и любовью — чистыми и искренними, от всего сердца. Бесспорно, слушать о том, чего никогда не испытывал (и вряд ли испытаешь) сам — безумно интересно. Пусть и приходится давить в себе кучу ненужных вопросов. Говорит, больше у них никого, кроме друг друга и нет, а Ичиро с самого детства плохо переносит одиночество.       Что есть одиночество? Сейчас Рамуду вечно окружают люди. Ранее то были идентичные ему существа — пустоглазые и тонкие, хрупкие до жути. Многие из них умирали ещё до того, как первый раз ступить на землю. Ему же посчастливилось выжить. Термин «одиночество» Рамуда узнал одним из первых. Это когда у тебя нет никого, кого ты бы любил и получал в ответ такую же любовь. Или же когда не хватает с кем-то общения. Понятие расплывчатое — Рамуда не уверен, что понял его, потому что тогда не мог чувствовать вообще ничего. Раз уж на то пошло, он... не то чтобы очень уж одинок. То есть, Рамуда не нуждается в людях. Единственное, что он, валяющийся у них под ногами, способен испытывать — ярость и чистая искренняя ненависть. Рамуда — неправильный, дефектный — что-то в нём дало сбой и пошло не по планам создателей, что-то зародило в душе вопящее ощущение несправедливости и угнетения — а вслед за ними и ядовитую ненависть. ...и тем не менее, он, возможно, самый одинокий человек на всём белом свете. Искренность присуща ему лишь в моменты сводящей тело ярости — касательно любых других чувств Рамуда... не может понять. Да, именно так. Он не может понять, как у всех вокруг получается искренне улыбаться, плакать и признаваться в любви, да даже чувствовать банальное одиночество!       Улыбка Ичиро столь неуверенна, потому что он долгое-долгое время был очень одинок. И недавно снова пережил разрыв. Однако, сейчас его окружают связи, пусть и некоторые из них сквозят фальшью и разорвутся в скором времени, как и планируют сучки из правительства. Однако... Рамуде нравится его слушать. К нему нет отвращения или агрессии, почему-то не отталкивает искренняя улыбка в этом мире, полном лжи и боли. Они знакомы всего ничего, но Рамуда чувствует в этом человеке то, чего нет в нём самом — этих мягкости и доброты, скрывающихся под маской ожесточённого одиночеством и злобой подростка. У Рамуды же за весельем прячется лишь сжирающая душу пустота, и, может быть, крупица ярости, дающая стимул для дальнейшего существования. Ему не понять той душераздирающей любви, с которой Ичиро говорит о своих братьях, но он, наверное, немножечко всё-таки понимает, почему они любят его. — А твоя семья? — Ичиро глядит с любопытством — ожидает откровения за откровение? Ох, к сожалению, он не может рассказать даже крупицы всей правды. — Что ты можешь сказать о ней, Рамуда? Нет у меня семьи, Ичиро. Никогда не было и вряд ли будет. Я не доживу. — Как-нибудь в другой раз, — Рамуда неловко улыбается, закидывает руки за затылок, глядит в расцветающее розовым небо, — это очень долгая история. Но я был бы счастлив, стань ты, Ичиро, моей семьёй.