Дядя Саша

Эльжбет сидела в парке, мрачно уставясь в землю под ногами: она только что получила очередную порцию издёвок от старшей сестры за то, что немного уступила Доку в соревновании по стрельбе из пистолетов и автоматов. Желание пойти и отвернуть Зофие голову, перманентно существующее в душе оперативницы, заиграло новыми красками и начало крайне настойчиво проситься наружу. — Ты так землю насквозь взглядом пробуравишь, trawnik, — Эла настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как к её скамейке подошёл русский оперативник по имени Александр, буквально на днях ставший бойцом Радуги. До сего момента они ещё не встречались и она знала о его существовании исключительно из сообщения директора организации. — Тебя спросить забыла, kurwa moskalska, — машинально огрызнулась женщина, реагируя на русский акцент, и подняла глаза. — О других переживаю, — русский явно пропустил оскорбление мимо ушей. — А то ведь, неровен час, устроишь на базе извержение вулкана, — глаза здоровяка лучились от сдерживаемого смеха. — А, иди ты на… — огрызнулась женщина, стараясь скрыть за грубостью невольную робость перед этим, богатырского телосложения, высоченным русским мужиком, вполне годящимся ей, 30-ти летней, в отцы. — Туда сходить желающих и без меня хватает, — расхохотался оперативник, а потом абсолютно естественным жестом, словно бы он так делает каждый день, взъерошил, окрашенные в зелёный цвет, волосы Эли своей огроменной пятернёй и ушёл куда-то по своим делам. Женщина, какое-то время, сидела неподвижно, словно в ступоре, а потом медленно подняла левую руку и прикоснулась ей к своим взлохмаченным волосам. Полячка сама не понимала, почему она, успевшая не только увидеть поднимающуюся руку собеседника, но и сообразить, что он тянется к её голове, даже не попыталась уклониться или помешать ему. Её тело словно бы почувствовало, что тот собирается делать и было вовсе не против. Более того, этот ласковый жест, а он был именно ласковым, каким-то образом разбросал метафорические глыбы, отягощающие душу оперативницы, а настроение переместилось с отметки «паршиво» на «нормально». В следующий раз они пересеклись примерно через неделю, когда оперативница, только что вновь поцапавшаяся со старшей сестрой, ожесточённо дубасила боксёрскую грушу в одном из спортзалов. И снова она ему нагрубила, и снова тот в ответ отшутился, а потом погладил по голове и ушел. И вновь Эля не попыталась ему помешать, а её настроение мгновенно пошло вверх. Выслушав подопечную, Гарри, который был одновременно и директором Радуги, и её штатным психологом, какое-то время, молча, смотрел на оперативницу, а потом спросил: — Скажи, Эльжбет, ты ведь, на самом деле, любишь сестру, впрочем, как и она тебя? — Да, — полячка молчала так долго, что психолог уже начал сомневаться, что получит ответ. — Но её постоянные попытки показать, кто тут старший, меня просто угнетают. — Это зависть, — спокойно отозвался Гарри. — З-зависть? — оперативница аж заикаться начала, от изумления. — Я ведь общался с твоей старшей сестрой и очень быстро понял, что её отношение к тебе совмещает в себе любовь и зависть, — мужчина подчёркнуто не смотрел на свою подчинённую, пребывающую в глубочайшем шоке. — Она обожает свою младшую сестрёнку… и дико завидует тому, что ваш отец любил тебя чуть больше, чем её. — Н-не мож-жет быть! — вскинулась Эла. — Он же никогда… — Это ты так считаешь, — парировал Гарри. — А вот Зофиа всегда думала, что отец уделяет тебе слишком много внимания, что, в конце концов, превратилось в «комплекс не любимой дочки». Я понимаю, что тебе трудно в такое поверить, но это, к сожалению, абсолютно стандартная ситуация во взаимоотношениях сестёр. — Предположим, что вы правы, — на этот раз полячка молчала никак не меньше десятка минут, явно прокручивая в голове слова психолога и преломляя сквозь них свои постоянные тёрки с сестрой. — Но что на счёт Александра? — А тут всё ещё проще, — мгновенно отозвался Гарри, словно бы ждавший этого вопроса. — Ты просто получаешь от него то, что вам с сестрой недодал ваш отец. — Недодал наш отец? — непонимающе воззрилась на директора Эля. — Он воспитал вас сильными и независимыми, не так ли? — ответил вопросом на вопрос, Гарри. — Да, это так, — кивнула полячка. — Он с детства делал из нас солдат. — Ага, — психолог смотрел куда-то поверх головы женщины, крутя в руках зажигалку. — Он явно был очень строгим и требовательным, не так ли? — Не без этого, — она явно не понимала, куда клонит Гарри. — Скажи, о чём ты мечтала? — он смотрел Эле прямо в глаза. — Чего ты хотела от него, как дочь? — Чего я хотела, как дочь? — недоуменно подняла брови та. — Ну, чтобы он погла… — оперативница осеклась, глядя на психолога широко раскрытыми глазами. — Я всегда готов помочь своим подчинённым, но в твоём случае, Александр справляется просто в разы эффективнее меня, — в голосе Гарри слышались нотки сожаления. — И если ты сможешь наладить с ним диалог, твои проблемы с сестрой сразу потеряют львиную долю своего негативного влияния. Оперативница сидела на кухне своей квартиры и отсутствующим взглядом шарила по пустому столу. В её голове творился настоящий бардак, вызванный словами психолога. Мысли метались, словно угорелые и сознание перескакивало с одной на другую, не успевая их толком обработать и привести в удобоваримую форму. Она сама не знала, сколько времени провела в этой своеобразной прострации, однако, в один прекрасный момент, в её голове всплыли два слова, сказанные Гарри: «наладить диалог». Буря в её голове тут же улеглась, словно кто-то щёлкнул выключателем. — Если так подумать, то директор прав, — пробормотала Эля, крутя пальцами локон своих зелёных волос. — Я ведь действительно иногда мечтала получить от отца не окрик или команду, а простую ласку, в виде поглаживания по голове. Просто посидеть с ним и поговорить обо всём и ни о чём. И русский действительно компенсировал нехватку этого, ероша мои волосы, — она поднялась на ноги и начала нарезать круги по квартире. — Быть может дело в том, что для него это действительно обыденная реакция на обиженного ребёнка? — Гарри рассказал ей, что у Александра есть несколько детей. — И когда я на нём срывалась, он просто механически делал то, что обычно делают с детьми в такой ситуации? И что делать мне? Две недели спустя. Тачанкин как раз заканчивал смазывать свой ДТшник, когда кто-то робко постучался в дверь его квартиры. — Открыто! — крикнул он, не отрываясь от работы. — Я… не вовремя? — голос Элы звучал неуверенно. — Я уже заканчиваю, — отозвался русский, поднимая голову и одаривая её добродушной улыбкой. — Если тебя не затруднит, то завари пока чай, лады, ksiezniczka? — Хорошо, — ответила улыбкой на улыбку, сразу успокоившаяся, женщина и, сунув ноги в гостевые тапочки, проследовала сначала в ванную, помыть руки, а уже оттуда — на кухню. Александр действительно очень быстро закончил возиться с оружием и, убрав инструменты и сам пулемёт в специальный сейф, проследовал в ванную комнату, где провёл минут пять, отмываясь от оружейной смазки и смывая с себя накопившуюся за день грязь. Когда он появился на кухне, сразу сократив её объем едва ли не на половину, одетый в свою неизменную тельняшку и разношенные спортивные штаны, у Эльжбет возникло стойкое ощущение, что она приехал в гости… нет, не к отцу, а к дядьке, который, судя по улыбке, искренне рад её видеть. Усевшись за столом, Александр взял кружку, буквально утонувшую в его огроменной лапише и, вдруг став серьёзным, пробасил: «Ну, рассказывай, что стряслось, dziewczeca». Оперативница заснула, едва её голова коснулась подушки. Впервые за долгие годы ей не пришлось капать себе в воду валерьянку или принимать снотворное. Просто час проведённый за распитием чая на кухне у Тачанкина. Просто час разговора по душам с человеком, который внимательно слушает, что ты ему говоришь, не пытаясь подколоть или унизить. Поговорить обо всём наболевшем, услышав в ответ слова сочувствия и ободрения. Спорить до хрипоты о какой-то ерунде, чтобы, в конце концов, просто забыть о предмете спора и перескочить на другую тему. Обидеться на справедливую критику, начать возмущаться… и успокоится, получив ответ искреннюю улыбку и руку, ласково взъерошившую волосы на голове. Она и сама не заметила, что под конец начала называть его «wujek Sasha», на что русский добродушно проворчал: «Вот мне только такой племянницы и не хватало, для полного счастья», но не стал ей запрещать подобное обращение. На прощание же он ей сказал: «Как будет хреново на душе или снова с сестрой поцапаешься, всегда можешь зайти ко мне в гости чаю попить… siostrzenica». Постепенно, совместные чаепития стали для них своеобразной традицией. Порой Эла приходила к Тачанкину не для того, чтобы снять стресс, а просто вместе молча посидеть на кухне, неспешно отхлёбывая из кружек горячий чай. Правда, в один момент по базе поползли было слухи, что не чай они там пьют, но очень быстро исчезли, благодаря вмешательству… Зофии. Старшая сестра поступила предельно просто и прагматично: выпросила у директора право на одно объявление по громкой связи. Получив доступ к заветному микрофону, полячка заявила на всю базу следующее: «Всем баранам, обсуждающим мою младшую сестру я хочу сказать ровно одно: если вам от мужиков нужен только их член — это ваши половые трудности, однако не судите других по себе». За день до объявления. — Скажи, сестра, ты к русскому пошла на зло мне? — Зофия, внезапно заявившаяся на квартиру к Эле, явно пребывала не в своей тарелке. — Ты о чём? — недоуменно подняла брови оперативница. — Ты же знаешь, как я к нему отношусь, — в голосе Зофии явно слышалась злость. — И вдруг моя сестра начинает встречаться с… — Ты серьёзно? — перебила ей младшая сестра. — Ты обвиняешь меня в том, что я делаю что-то на зло тебе? Тебе, которая постоянно пытается меня унизить или оскорбить? — Что ты себе по… — вскинулась, было, старшая и тут же очутилась на полу, получив прямой удар в переносицу. — Я всё делаю на зло тебе, да? — Эла говорила абсолютно спокойно, словно это не она только что врезала со всей дури человеку по лицу. — Даже родилась я только для того, чтобы тебя бесить, да, сестра? — Ты что несешь? — прогнусавила сидящая на полу Зофия, зажимающая кровоточащий нос. — Цитирую твои собственные слова, — холодно усмехнулась оперативница. — Знаешь, мне наплевать на твой «комплекс не любимой дочки», который ты сама себе придумала, но с чего ты решила вымещать на мне злость за придуманные тобой самой обиды? — она взмахам руки прервала попытавшуюся что-то сказать сестру. — Открою тебе страшную тайну, сестрёнка: отец нас никогда не любил. Для него мы были просто двумя существами, которых нужно сделать солдатами. Точно так же он никогда не испытывал никаких чувств к нашей маме, влюблённой в него без памяти и прощающей ему всё, без изъятия. Для него она была лишь инструментом для рождения новых солдат и не более того. — Ты рехнулась?! — на лбу Зофии проступил холодный пот. — Нет, просто приняла реальность такой, какая она есть, — безразлично пожала плечами Эла. — А что касается моих чаепитий с русским, то они начались не вопреки, а благодаря тебе, поскольку мне их прописал Гарри, как наиболее простой способ снять стресс от твоих постоянных нападок. И да, мы с дядей Сашей просто пьем чай и разговариваем, хочешь верь, хочешь нет. — Дядя Саша? — сощурилась Зофия, которая явно что-то уже решила для себя. — Każda chatka ma własne zabawki, siostro, — ответила оперативница и кивнула головой в сторону двери — Выход там. — Этот разговор ещё не завершён, — буркнула старшая, поднимаясь на ноги. — Но мы продолжим его позже. Гарри, занятый чтением какого-то документа, не сразу отреагировал на зашедшего в его кабинет оперативника. Наконец, отложив бумагу в сторону, он поднял на него глаза: — Извини, заработался, — извиняющимся тоном произнёс он и потёр ладонями лицо. — Присаживайся. — Что-то случилось, командир? — спросил Тачанкин, усаживаясь на ближайший к столу стул. — Да нет, просто хотел кое-что уточнить, — ответил директор, отхлебнув из кружки остывшего кофе. — Тебя не тяготит возня с Эльжбет? — А с чего она меня должна тяготить? — на лице русского отобразилось неподдельное изумление. — Она пришла ко мне с очень серьёзной проблемой и попросила помочь. Если бы я считал, что это мне не по силам или будет в тягость — я бы отказался. — Значит, ты готов и дальше содействовать примирению сестёр? — в голосе директора слышалось облегчение. — Конечно, — улыбнулся Тачанкин. — Я ведь «wujek Sasha».