Ржавчина

Калинкин хочет сбежать. Оказаться как можно дальше от этого безумного места, где каждый сантиметр напоминает о нём. Где воспоминания накатывают не реже, чем желание испариться, захлебнуться своим страхом, подавиться безнадёжностью. Обшарпанные стены словно кричат убегай спаси, подними с колен, заставь ползти. А кто заставит тебя? Выбьет из рук таблетки, толкнув на диван. Встряхнёт за плечи, прокричав: «опомнись!» *** Вася не берёт трубку уже пятые сутки. Завывающий где-то далеко ветер больше не пугает, напоминая почему-то твой отчаянный стон. Набирать из раза в раз дрожащими руками давно выученный на память номер, кажется, становится неким обрядом. Сомнительной привычкой. — Сегодня как обычно? Молчание. — Жди через 40 минут, когда спустишься - забери. *** На восьмой день скрипящие половицы выводят из себя, а ржавая ванна отдаёт лёгким чувством отвращения. В расширенном дозой сознании всё кружится, вертится и звенит. Ещё бы Шакулина сюда, рядом. Когда ответит на звонки? На какой ноте закончился их последний разговор? Женя помнит только злой, кем-то чем-то разочарованный взгляд. Крик, не кончающийся поток слов, лишённых смысла полных жалости. Почему? Не он советовал ему расслабиться. Забить. Попробовать один разок, как следует повеселиться. Из цепкой хватки вырваться. Ржавчина больше не волнует. *** Павлов навещал. Что-то про жену говорил, как по сыну скучает. Всё время странные взгляды кидал. Просил к врачу специалисту обратиться. Кому обращаться? Зачем? Гришечкина заходила. Плакала, кричала опомниться, пока возможность есть, остановиться. Что так нельзя, скоро совсем беда случится. Пока возможность есть? Случится? Ваш молчал. Вроде и упоминал какие-то связи, пример из жизни, друзей воронежских, бывших. Из всего запомнились только какие-то шарики, что за ролики практически заехали. Уже? Укатили? *** По истечении второй недели абонент находится вне зоны действия сети.