catching

Всё у них по-старому — Кино как кукла: падает, забывая про ноги и руки, бьется ладонью о тумбу и почти воет, когда Борт её ловит. С тумбы слетает рамка-фотка — Борт ловит и её, ставит на место, прежде чем с силой потянуть Кино на себя и рухнуть на кровать спиной. Кино тычется носом куда-то ей в шею, игнорируя запах пота и дезика, ей напрочь снесло башню и хочется рыдать горючими слезами прям на Борт. Она цепляется изо всех сил в Борцухину майку для тренировок, издает протяжный хнык и совсем расслабляется, всем весом вдавливая Борт в покрывало. Когда Борт пытается убрать её прядь с лица, Шинша неожиданно — причем сама для себя — кусает её за ребро ладони, специально цепляет клыком и отпускает, позволяя Борт потрясти рукою, без слов извещая Киноварь о том, что ей, блять, пиздец как больно, а ещё противно от слюней и обидно до слез. Кино подминает её под себя с пущей силой и тычется носом дальше, уже под челюстью — она у Борт такая же угловатая, как у Фосса, урода ебучего, только у Борт пахнет куревом и кровью. Кино принимает это, как должное, в голос стонет от расстройства и рыдает без прелюдий, вжимаясь в Борт, потому что так легче, проще. Потому что Борт в такие моменты не жестит и не взрывается, не пиздит полотенцем и не заламывает руки, чтобы Кино не била себя по башке. Борт пиздец жесткая, любит мочилово и сиги, её зовут не покурить, а прямым текстом «на стрельбище» — однако Кино она не трогает, тушит ей овощи и подает с говниной в шейкере, которую Киноварь послушно пьет. Борт говорит, ей нужен протеин, мешает ей постоянно с любой едой. У Кино бурлит в желудке уже при виде самого шейкера, чего уж говорить о жиже, которая пахнет сырыми яйцами и хер пойми ещё каким дерьмом. Еда у Борт ещё ниче, после Фоссовой жрачки это прям пир, Шинша уминает за обе щеки, пока дают, и тайком жрет всухую бички. Потому что Борт терпеть невозможно, после Борт она вся воняет дезодорантом и «Монстром», как меченая; Кино терпеть не может, когда поддается на её спокойное, блядски такое равнодушное «Шинша, Шинша», после которого больше не может ни злиться на неё, ни беситься. Кино ненавидит ещё пуще, когда у неё руки начинают трястись (общагу нихуяшеньки не топят) и спасение одно — доползти до Борт, прибиться к ней, сунуть руки к ней под майку, на плоский живот. Борт постоянно рычит, — Кино почти воображает, как у неё гортань вибрирует от рыка, — но позволяет оставить там руки, только чтоб ни сантиметра никуда. Кино и самой не сдалась её равнина вместо сисек, а уж тем более что-либо ниже пупка; Кино смотрит с ней сериал, пока не пригреется и не начнет засыпать. Тогда Борт её сгоняет и со вздохом превращается в кухарку: у неё то пол на кухне грязный, то овощи надо приготовить, то мяса, а то захочется вдруг вымыть холодильник. Кино остается на её кровати и уходит под вечер, перемещаясь буквально на метр, к себе в постель. Борт все равно спихнет, а то и обзовет «чмоней», — Кино не обижается, но наутро кидает ответку: называет Борт «сумошницей». Борт на самом деле жилистая, на сумо бы её не взяли, но подъебать — святое дело. Когда Кино опять воет белугой, Борт всегда оказывается рядом, и Шинша с готовностью отдается в объятия-жамканья, дает кормить себя с ложки, лижет с кончика ложки мед, остро пахнущий валерьянкой и ещё какими-то седативными, пока её не сморит сон. На следующее утро Борт всегда колкая и у неё топорщатся волосы, и Кино бесит, что она всегда вынуждена жать её со спины, пока не заплачет, чтобы Борт её простила. А не ей ли надо извиняться за то, что кормит Шиншу снотворными и валерьянкой? Борт никогда не извиняется. Только чешет её иногда, вся мягкая в ореоле из солнечного света, бьющего в окна, и пыли; Кино даже не дергается никогда — Борт расчесывает её с нежностью, которой нигде у неё больше не заметишь. Иногда Кино кажется, что она даже овощи ненавидит, так она их крошит; однако вкус у них мягкий, Борт ест спокойно, то вилкой, то палочками. После еды одна из них моет посуду — Борт обычно побеждает в цуефа и благополучно курит, открыв окно. Кино намывает угрюмо, потому что проигрывает каждый раз. И вот Кино снова воет, как много раз до этого, но отчего-то вот рыдать на Борт ей лучше, чем на полу. Ногой Шинша всё-таки попадает по тумбочке, сбивает с неё рамку с фоткой, где они с Фосс сидят на пляже, окунув ноги в воду. Борт тянет на себя одеяло, укрывает Кино, не трогает её больше; Шинша бодает её в подбородок макушкой, всхлипывает ей в шею и старается уж не размазывать сопли ей по коже. Зато слезами мочит будь здоров — Борт аж опять рычит, но уже как-то скорее побежденно. — Я принесу мёда. – сипит Борт, и Кино вздрагивает, чувствуя щекой, как у неё в гортани работают голосовые связки. Шинша держит её пуще, вцепившись в худые плечи, не позволяет встать. Почему-то знает, что Борт ей больно не сделает: может сбросить с себя, но не станет. Кино теперь не слышит рык. Вместо этого она ощущает какую-то вибрацию, будто Борт хочет рычать в своей манере, но почему-то держит рык в глотке. — Шинша. – Борт опять использует свой по-блядски равнодушный тон, надеясь, что клещ-Кино отвалится. Кино только цепляет клыком её кожу, и Борт дергает коленом, но намек понимает ясно. – Шинша. Киноварь поднимает голову, аж брызжет слезами с ресниц — с каких пор Борт умеет так нежно до блевоты разговаривать? У неё в этом «Шинша» ни грамма злости, её «Шинша» какое-то почти кошачье, «Шинша» у неё в этот раз какое-то совсем странное, будто мурчание. Кино замирает, залипает на её виски и лоб, которые блестят от пота. Киноварь роняет ей на лицо слезы, поднимаясь на руках и утирая пот рукавом рубашки. Борт выше её на голову, но почему-то она вдруг сжимается почти до Фоссовых размеров, и Шинша вдруг замечает, что у неё тоже полно острых углов в фигуре, что у неё руки тонкие. Однако сил ей достаточно, чтобы приподнять Кино и усадить, — при этом ещё и сесть. Шинша замечает ещё, что намяла Борт синяков, и за это ей почти стыдно. — Шинша. – повторяет Борт, но тише, с той же нежностью, у Кино аж руки трясутся. Борт не обращает внимания на то, что Кино всё ещё плачет, убирает осторожно прилипшие волосы с её мокрых щёк. Шинша кладет руку ей на щёку, другой роется в затылке, меж черных волос. Потом наглеет достаточно, чтобы снять резинку с её волосищ, помогая себе другой рукой. Борт терпит молча, как во время каждой истерики, Кино почти агрессирует с её дыхания на своей шее, но сдерживается, потому что сама загнала в эту ситуацию. – Кино, я собираюсь заниматься дальше, и мне удобнее с хвостом. Тренировка... — Забей хуй. – выдыхает Киноварь, зачерпывает рукой водопад её волос, и их так много, много, что она то и дело отпускает, чтобы покопаться в черной гуще. Борт больше ни о чем не заикается, только дыхание у неё тяжелеет — Кино чувствует на шее. – Ты что, сраная фетишистка? – она чуть отстраняется и смотрит Борт прямо в лицо, но оно бесстрастно, даже румянца ни капельки, просто кирпич, как обычно. Шиншу это злит, она черпает пряди руками и тянет их вниз — Борт закономерно откидывает голову, шипит. Все же волосы у неё чувствительные, пропорционально длине; Кино замечает, что у неё вся шея пошла красными пятнами. Этого достаточно, чтобы Шинша вышла из равновесия. Она говорит тихо, всё ещё со слезами на глазах, но зло. – Все вы, блять, меня бесите. Фосс из того же слеплен, ублюдок, тоже весь красный. А потом пошел по бабам… пусть. Пусть сидит и дрочит свой маленький хуй, – Кино делает вид, что не замечает, как широко у Борт распахиваются глаза от удивления. – у меня есть ты. А Ляпис ему не даст, я уверена. Девки тоже классные. Ты классная. Пиздецки. Кино тянет её к себе за волосы. Борт не хочет лишней боли, не хочет больше её злить, поэтому садится ровно, и Киноварь её отпускает. Борт тут же рвется встать, но у Шинши реакция мгновенная и полные ладони её майки, она не пускает Борт на ноги. Несмотря на то, что хрупкая, почему-то она оказывается сильнее Борт, впечатывает её в кровать, игнорируя жалобные скрипы. Борт не злая, отнюдь, у неё глаза искрятся в сумерках и уши горят. Несмотря на это, она намерена бороться за свою свободу, и они борются беззлобно, пока у Борт в глазах не блестят первые слезы — заметив это, Кино замирает. У неё что-то щемит в груди: она заставила Борт плакать. В следующую секунду Борт извлекает выгоду из её заминки и тянет в мокрый неуклюжий поцелуй. Кино почти уверена, что Борт столь же неопытна, сколько взбудоражена: она дышит отрывисто между их губ, отрываясь для вдоха, будто забыла, как дышать носом, бьет Шиншу деснами в десны. Кино отстраняется первой, поправляет волосы — и хихикает. — У тебя никого не было? Совсем? – Борт только качает головой, и Шинша осторожно перебирает её волосы. В полумраке она скорее чувствует Борт, чем видит. Всё это охуеть как неловко, потому что Киноварь разобралась с тем, что чувствует, лишь сегодня, разработала первые несколько шагов стратегии, чтобы быть с Борт, а у неё все так просто. До мурашек. – То-то вижу. Не рвись вперед паровоза, здесь нет ни победителя, ни проигравшего, незачем так упрямствовать... Я совсем забыла, что ты младше. Думала, если я скажу тебе про Фосс, ты не разозлишься, у всех же есть бывшие... Борт тянет её ближе, обнимает; Кино чувствует, как она дрожит, несмотря на то, что кожа у неё донельзя горячая. Борт, очевидно, не хочет говорить: шепчет только «Шинша, Шинша» да хватает ртом воздух. Кино уж девятнадцать лет как Шинша, но она позволяет Борт успокоить себя, если ей надо. Кино терпит, когда Борт припадает к сгибу её шеи, вдыхая так, будто чуть не задохнулась секундой прежде; Кино слишком её любит, чтобы возмущаться, когда Борт залезает руками ей под выбившуюся рубашку, ползет по спине горячущими ладонями. Шинша осторожно вытаскивает её руки, когда замечает, что Борт закрывает глаза. Поцелуя достаточно, чтобы вернуть бедняжку в окружающую действительность. Киноварь даже не бесится с того, что Борт, такая сильная и суровая Борт, оказывается девочкой-пассивочкой, позволяя Шинше лезть языком туда, куда в жизни бы, казалось, не позволила бы. Какая-то новая правда цепляется меж их языков и не колет, только заставляет Борт натурально одичать, что ли. Киноварь, если честно, ждала, что у Борт имеется какой-то опыт; ей же восемнадцать, а не двенадцать лет. Но Борт всё жмется к ней, вздрагивая, как от удара, когда Кино гладит её по спине. Борт дуреха, Кино знает, это давнишняя истина, но ругать за это дурно и бесполезно. Борт постоянно мало, она постоянно лезет за новым поцелуем, но Шинша дразнится, жалит её короткими чмоками то в нос, то в щёки — Борт злится и быстро осваивается, хватая Кино за нижнюю губу прям зубами. Так некоторых учат плавать: кидают в воду, авось не утонет, научится, чтоб выжить. Борт точно так же смелеет, из раза в раз разгребая своё болото дремучих-предремучих стесняшек. У Кино чувства двоякие после Фосса, но Борт жмет её к себе крепко, даже не ворчит и не сердится. В конце концов Борт засыпает прям сидя, ровно дышит, Кино только гладит её осторожно по спине, опускает головой на подушку и пристраивается рядом, немного раздосадованная тем, что Борт сморило в сон так рано. В конце концов у неё самой закрываются глаза. Утром будильнику не под силу их разбудить.