Инспектор: Случайность

— Прошу, разреши мне еще раз Инспекцию, ну пожалуйста, — почти плачущая девушка стояла на коленях перед тем, кто имел право решать. — Ты чуть не ушла на перерождение, тебя же совершенно сломали… — Ну пожалуйста, ну, что тебе стоит? Юная девушка совершенно недавно вернулась из того самого мира, который уже не существует в линейке миров, из того мира, где с ребенком обращались настолько плохо, что тот шагнул в пропасть. Страшный мир, получивший второй шанс на жизнь — без магии. В большом зале сидели наблюдатели, наблюдая за одним миром, индикатор которого мигал желтым и зеленым. Ситуация, с которой они еще не сталкивались. Да и та, которой не повезло… Решение было принято, и счастливая девушка отправилась в этот странный мир — чувствовать, видеть и вершить Суд, когда придет время. *** Последнее, что услышала восьмилетняя девочка, был мальчишеский крик: «Сдохни, тварь!» Потом была лишь тьма и дорога вдаль. Ее жизнь не была плохой или тяжелой, нормальная жизнь, в которой почти никто не давал ей чувствовать, что она сирота. Кроме двоюродного брата, искренне ненавидевшего ее с самого младенчества. Причины она не понимала, но стоически терпела щипки, толчки и удары от него. Не желая расстраивать маму Туни и папу Вера, она не рассказывала об этом. И вот сегодня двое мальчиков, среди которых был ее брат, затащили сопротивляющуюся девочку на крышу школы и сбросили вниз. Лишь на мгновение встретившись, души разлетелись. Одна искорка улетела по дороге вдаль, лишь облетев двоих, застывших в шоке, взрослых. Другая же влетела в изломанное тело, которое тотчас же длинно, тяжело застонало. Взрослые бросились к ней. — Маленькая моя, живи, прошу тебя! — рыдала женщина, осторожно баюкая изломанное тело на руках. Рядом стоял седеющий на глазах тучный мужчина, из глаз которого катились слезы. Яростно и как-то тоскливо завыла сирена скорой помощи, приближаясь. Санитары, в сопровождении врача пытались осторожно вынуть ребенка из рук потерявшей себя от горя женщины. Когда это удалось, машина резко скакнула вперед, унося в себе женщину и девочку, которая отчаянно боролась за свою жизнь. А к зданию школы уже подъезжала машина полиции. Расследование было проведено молниеносно и вот уже двое детей, которым повезло уже в том, что до возраста уголовной ответственности оставался год. Им не угрожала тюрьма, однако родители обязаны были посетить с детьми психолога и психиатра с целью коррекции поведения. Конечно же, оба мальчика были из этой школы немедленно исключены. Забрав своего сына Дадли, мистер Дурсль отправился домой, откуда сразу же позвонил в больницу, начав оживать после слов «будет жить». — Давай поговорим, сын. Почему ты хотел убить свою сестру? — тяжело вздохнув, проговорил Вернон, доставая ремень. — Эт-то с-с-лучайность, — заикаясь, прошептал напуганный его тоном и действиями Дадли. — Не ври мне! — Она сама, я тут не при чем! — Ложь! — тяжелая рука сметает толстого мальчика с ног. — Это все из-за нее! Вы только ее любите! А она! Они никто! Подкидыш! Тварь! Чтоб она сдохла! — кричит мальчик в истерике и неожиданно замолкает, увидев, как из глаз мужчины уходит жизнь. — Ты будешь наказан… — тяжело говорит Вернон, берет сына за ухо и водворяет в чулан. Дверь захлопывается. За дверью рыдает от жалости к себе маленький звереныш, а его отец тихо плачет, сидя в кресле. Как он сумел пропустить тот момент, когда их любимый сын стал настоящим зверем, когда он вместо того, чтобы защищать и беречь сестру, потерявшую близких, принялся ее ненавидеть. К сожалению, уже ничего не поделаешь, оставлять его дома нельзя, а выгнать — невозможно. Дрожащая рука легла на трубку телефона… *** В палате отделения травматологии открыла глаза маленькая девочка, и первое, что она увидела — плачущую женщину. Маленькое сердечко откликнулось на слезы женщины, а магия ребенка ответила ее желаниям. — Мама, мамочка, — шептала девочка, обнимая женщину тонкими ручонками, — не плачь, мамочка, ну пожалуйста… — Генриетта, ложись, пожалуйста… — неверными руками женщина пыталась уложить вцепившегося в нее ребенка обратно на кровать. Но маленькая девочка цеплялась за маму и стирала ей слезы. Она была жива и цела, на удивление врачей. Конечно же, ей пришлось еще денек полежать, но рядом была ее мама, значит, все было хорошо. Пусть мама не родная, но она — мама. И это не предательство умерших родителей, просто так бывает… А мама всегда должна быть — теплая, родная, все понимающая, иногда строгая… Вот и у нее есть мама, самая лучшая на свете! Женщина не могла нарадоваться на свое солнышко, стараясь пока не думать о том, что подобное мог сотворить ее сын. Хотя она и не знала, кто хотел убить ее кровиночку, материнское сердце чувствовало… Наконец, им разрешили отправляться домой, посчитав, что ребенок упал в траву и только ушибся, ничего себе не сломав. Такие чудеса бывают. Очень редко, но бывают, любой врач расскажет вам не один десяток таких чудес. Прибыв домой, девочка немедленно попала в руки мужчины, нежно, но крепко обнявшего ее. Странным было отсутствие брата, которого она после произошедшего очень боялась. Поэтому хорошо, наверное, что его не было. После обеда, причем порцию Дадли мама отнесла наверх, наверное, в его комнату, они расселись в гостиной. Сверху спустился и Дадли. Он смотрел на девочку с какой-то яростной затаенной ненавистью, впрочем, на отца Дадли смотрел так же. — Итак, — сказал мистер Дурсль. — Вчера наш… сын, — заминку заметили все, и Петуния всхлипнула, — пытался убить нашу дочь. Мало того, он совершенно не понял, что сделал, и не раскаялся в своем поступке, ведь так? — Тварь… — прошипел Дадли, но дернувшаяся Петуния была остановлена одним лишь взглядом мужа. — Поэтому я решил, что Дадли получит шанс исправиться, пока его отношение к нам не довело до тюрьмы. Петуния уже все поняла и тихо заплакала, а Вернон смотрел только на Дадли. Маленький звереныш смотрел на мать и кинувшуюся к ней девочку безо всякой любви, так, как смотрят на интересную зверюшку… — Я не знаю, где мы так ошиблись, что ты перестал быть человеком, Дадли, поэтому через час ты отправишься туда, где самое место таким зверям, как ты — в исправительную школу. Собирайся. Тяжело поднявшись, Вернон вышел за дверь. Понявший, что его сладкой жизни пришел неожиданный конец, Дадли бросился за ним, что-то обещая и умоляя этого не делать, но… Вернону очень тяжело далось это решение, но он не видел другого выхода, ведь если он ничего не сделает, через год Дадли наверняка окажется в тюрьме. Сына, несмотря ни на что, он очень любил, но любовь — это не всепрощение, это ответственность. Через час Вернон увез зареванного сына навстречу новой жизни, а Петуния тихо плакала вместе с Генриеттой. Девочке было жалко страшного брата, но она привыкла к тому, что папа всегда знает, как правильно, и полностью ему доверяла. И зажили они втроем, время от времени посылая посылки Дадли. Так прошел год, Дадли вернулся на лето… Трудно было представить, что этот подтянутый загорелый мальчик — ее страшный братик. Впрочем, страшным он уже не был. Ощутив на себе то, что другому тоже больно, он больше не был зверем. Обняв и закружив маленькую сестренку, он весь вечер просил у нее прощения «за все». Конечно же, она его простила… У нее теперь был настоящий братик — все понимающий и всегда поддерживающий. Казалось, что произошло чудо… это чудо сотворили воспитатели исправительной школы. И зажили они счастливо… *** Вот и одиннадцатый день рождения у Генриетты, дома называемой на американский манер — Гарри. Конечно же, она знала, кем были ее родители, и не раз бывала на их могилах. Потому пришедшая к девочке Минерва МакГонагалл была радостно встречена и напоена чаем с вкусными эклерами. Дальше была Косая Аллея, куда Гарри отказалась идти без мамы, папы и братика. Семья прошла по аллее, не замечая взглядов волшебников — в чем-то презрительных, в чем-то завидующих, а кто-то откровенно был рад их видеть. Весь день пролетел сверкающей каруселью, и радостный ребенок вечером укладывался спать с улыбкой. Одно только омрачало радость девочки — она там будет без мамы, папы и братика… От этого хотелось плакать, и она плакала. Но почувствовавшая слезы дочери Петунья успокоила и уговорила девочку, ведь пройдет совсем немного времени, и она вернется домой на каникулы. Пролетело время, и вот уже поезд уносит ее в неизвестность. Бойкая и общительная девочка подружилась в поезде с Невиллом, Роном, Гермионой и даже Малфоем, от которого никто не мог ожидать живой улыбки и настоящего тепла. В Хогвартсе ее приняли тепло, и попадание на факультет «Слизерин» никакой негативной реакции не вызвало. Она была тем солнышком, что озаряло всех, вызывая улыбку. Хотя улыбка «Ужаса Хогвартса» — зрелище не для слабонервных. На первом курсе директор обнаружил одержимого и упокоил основу, сделав возвращение Томаса Марволо Риддла невозможным… Когда девочка осознала себя, она поняла — судить здесь некого. Она находилась в доброй волшебной сказке, где люди были разными, но они были хорошими, а плохие спрятались и сидели тихо-тихо, потому что Азкабан — плохое место, и туда никому не хочется. *** — Признавайся, ты это подстроил! — Она заслужила, не находишь? — Спасибо…