Когда Тавра встала ногами на подоконник, в комнату зашла ее мать. Рот Аль-Модры Майрин широко открылся, цвет лица слился с белизной волос. А ровно между ними, на чудной девичьей кровати с шелковым покрывалом в цветочек сидела наследница престола Селадон и, если бы она могла, то побледнела еще больше.
Принцесса Тавра была поймана с поличным, возможно, если бы не усталость, в голову пришли какие-нибудь спасительные мысли, а так она понимала, что следует молчать, иначе можно выдать то, о чем мать даже не догадывается. Итак, они смотрели друг на друга так долго, как могут смотреть только те, чьи жизни глубоко и сложно переплелись. Но тут Селадон, эта чистюля девочка-отличница, правильная дочь и верная принцесса как из сказки, сузив, и без того маленькие глазки, выдала:
— Я же говорила, что ничем хорошим твои свиданки в Сера-На не закончатся.
На мгновение Тавре показалось, что это дурной сон, и стоит ей пошевелиться, как она начнет падать в пропасть спиной вперед. Но старшая сестра сидела прямо перед ней и смотрела победно и непреклонно.
— Грымза косокрылая! — Еще немного и Тавра бы вцепилась в ее тщательно уложенную прическу с ниспадающими локонами. Она спрыгнула на пол и сделала несколько решительных шагов к Селадон, замахиваясь, только мать ее опередила и буквально загородила собой путь.
Потом — сплошная сумятица и переполох.
— Я вас ненавижу! До того ненавижу, что убить готова! — кричала Тавра, пока мать удерживала ее за руки.
Аль-Модра оказалась куда сильнее, чем ее дочь думала.
— Селадон, оставь нас! — приказала Майрин.
Косясь на них взглядом, наследная принцесса поспешила к выходу и, жалко улыбаясь, суетливо проговорила:
— Только это моя комната.
Тавра даже задохнулась от омерзения и ненависти.
Мать отпустила ее лишь, когда хлопнула дверь за Селадон. Обессилено она плюхнулась на стул, жестом приглашая дочь сесть напротив.
— Ты всегда была послушной девочкой, никогда не перечила, не создавала проблем.
Испытывая какое-то извращенное удовольствие, Тавра уселась поудобнее, забравшись с грязными ногами на цветастое покрывало кровати Селадон.
Ни один мускул не дрогнул на лице Майрин, но крылья затрепетали. Отлично, пусть посмотрит, какой Тавра стала.
— О, Тра! Ничего, доченька, мы с тобой все наверстаем. — Но Майрин ударила ребром одной ладони по другой, точно определив границы дозволенного.
— Если хочешь, в следующий раз я приду в шапке с бубенчиками.
Тавре вдруг стало ясно, как она выглядит в глазах матери — невежественной, неотесанной мужланкой. Наверняка, ей на нее смотреть противно.
— Есть некоторые вещи, которые я хочу знать, мама. Ты мне расскажешь о них, а я сделаю то, что ты хочешь.
— Или? — Взгляд Аль-Модры, подернутый особой смесью жестокости и сожаления, потеплел от удовольствия.
— Я сбегу на первом же сифском корабле, отчалившим в Серебряное море.
— Ты еще совсем младлинг!
Тавра физически ощутила, как ее затягивает в мир Аль-Модры, в ее тень.
— Кем приходился тебе Кам'Лу?
— Как? Кто тебе?.. — Шок исказил лицо матери.
Тавра была рада это видеть.
Майрин лишь на миг растеряла свой королевский шик, дернувшись. Потом села, прямая, как натянутая струна. Пора было брать себя в руки:
— Это давняя история, Тавра.
— Эта история касается нас всех! Я читала вашу переписку. Старейшина Кадия особо не прятал письма.
— Не знаю, что я в нем нашла.
— Все ты знаешь! Хватит увиливать!
Майрин вздохнула. Дочь утомила ее.
— Это было очень давно. Как минимум несколько жизней назад. Я уже совсем другая.
— Врешь. Ты точно такая же.
Аль-Модра долго молчала. Раньше Тавра никогда бы себе не позволила так с ней разговаривать.
— Зачем тебе эта никчемная история? Тебя это только ранит. — Майрин встала, расправила платье. — Я хотела защитить вас от всего, что связано с Кам'Лу.
— Ты его любила. Изменила папе.
Устало закрыв лицо ладонями, мать уселась рядом. К ужасу Тавры она улыбалась.
— Мы расстались до встречи с вашим с Бреей отцом, милая.
И Тавра не сомневалась. Каждая частица ее сущности кричала, что это правда.
— Но Кадия говорил о ребенке… — Шок был гораздо сильнее, чем она от себя ожидала. — Селадон, — горько прошептала принцесса на грани неверия.
— Как мне тебе объяснить, Тавра? Наша семья — мое единственное везение за всю жизнь, ничего лучше вас у меня нет. Я не хочу давать прошлому ни одного шанса.
Майрин хотела, чтобы дочь представила как она тогда жила, сбегая из Харара на побережье при первой же возможности. Дома были только королевский церемониал, придворный этикет и бесконечные упреки. Когда у тебя едва окрепли крылья, кажется, что весь мир по плечу. Что с любимым можно жить долго и счастливо в одной лодке на морском берегу. А потом Майрин залетела.
***
— Я не самое внимательное и чуткое существо на Тра, — пояснила скекСа, плюхаясь всем весом на софу, что заскрипели пружины, а сидящей там Майрин пришлось ловить равновесие. Лорд Кристалла на дух не переносила все эти династические разборки. Матросы ее флота высаживались в порту, исчезали на несколько дней, а если рождались дети, вся команда выбирала им имена, и никаких родительских обязательств.
В руках новой Аль-Модры было только что распечатанное письмо от Кам'Лу, последнее, как потом окажется. Он ушел в Серебряное море открывать новые земли. И ни слова о ней и будущем ребенке.
Как ты поживаешь? Как себя чувствуешь? Мне вас не хватает.
Очнувшись от любовных грез, Майрин поняла, что стремилась связать свою жизнь с никчемным моряком, не воспринимающим ничего всерьез, а меньше всего — самого себя.
— М-да, — с высоты собственного роста скекСа отлично видела ровные строки, тщательно выведенные Кадией. Она чуть приподняла треуголку в прощальном жесте. — Наверное, скекЗок поможет. Я с ним обязательно поговорю. Это самое большее, что я могу сделать.
Предвидя открывающиеся возможности, Мастер Ритуалов взял Майрин под свое крыло. Через унум было объявлено о свадьбе. В мужья ей подобрали дворянина с самой завидной родословной, холеного и красивого, как призовой ландстрайдер. Майрин полагала, что он будет заносчив и педантичен, что они терпеть друг друга не смогут, а будущий муж посвящал ей стихи и каждое утро дарил луговые цветы на длинных стебельках. Зная правду, когда он впервые держал на руках Селадон, сказал, что это самый счастливый день в его жизни.
— Вот видите, с ним не стало никаких проблем, — покровительственно улыбнулся скекЗок. Он с нескрываемым удовольствием рассматривал сидящую на троне Майрин.
Аль-Модра тоже старалась улыбаться — скексисы были так добры к ней. Ко всем гельфлингам. Что только должны были подтверждать церемонии десятины каждый трайн. Лорды Кристалла поклонялись ценным вещам — обладать ими значило самим быть ценимыми.
— Вам нравится проводить церемонии десятины? — спросила Майрин. — То есть вы всегда получаете удовольствие от ритуалов?
— Скексис получает удовольствие от того дела, которое умеет делать хорошо, — парировал Мастер Ритуалов. — Лорд Генерал — от успешности военного похода, Лорд Декоратор — от красивой строчки.
Он подошел к постаменту, где лежала живая корона, отражаясь в хрустальных витражах трона.
— Так гораздо лучше, — сказал скекЗок, надевая на Майрин корону.
На зеркальной поверхности были их отражения: старой птицы в золотых одеждах и женщины, каждая разбитая мечта которой залегла тенью на ее лице. Позаботьтесь обо мне, говорило это лицо, я так боюсь одиночества, все для вас сделаю — что захотите.
Майрин очень старалась оправдать ожидания, возложенные на нее скексисами, стать великой Аль-Модрой.
— Спасибо, мой Лорд, — ответила она. — Правда, большое спасибо.
***
Майрин протянула руку для сновидения, но не смогла сконцентрироваться.
— Не бойся мама. — Тавра сделала вид, что ей все равно. Когда Майрин положила ладонь ей на плечо, осторожно увернулась. — Я не забеременею.
— Это выражение оставь своему портовому дружку! — Убийственный взгляд: — Я решила, что оставлю ребенка. Ключевое слово — «решила».
Вряд ли можно было надеяться, что Аль-Модра разбавит свой праведный гнев минутами горьких раздумий и начнет соизмерять имитацию семейного счастья с его истиной ценой не только для себя, но и для близких. Такого от нее нельзя было ожидать.
Как лучше поступить, Тавра не знала. Может быть, ей действительно надо бежать без оглядки, пока мать окончательно не завладела ее сущностью, не слепила ее по собственному вкусу, как Селадон. Но оставалась еще Брея. Какой пример будет перед глазами младшей сестры?
— Ты смотришь на меня, мама, и тебе не нравится то, что ты видишь. — Тавра взяла ее за руки для сновидения. Их ладони одного размера поворачивались то так, то по-другому, словно мать и дочь рассматривали их с разных сторон. — Ее зовут Оника, и она самая замечательная на целом свете.
— Ты никуда не уйдешь, пока я этого не захочу!
Голодный сон рассыпался обрывками воспоминаний.
— Тогда отпусти меня, мама. Я знаю, какой бы ты не была, такого ты мне не желаешь.
