Асфиксия

Он не может дышать. Он не может дышать, потому что ты целуешь его, и дрожащие лиловые жабры, тонкие пленки которых ты перебираешь пальцами, скользя и легко-легко надавливая, ни черта не помогают на суше. Твой рот механически перекрывает доступ его рта к кислороду, но ты почти уверен: если бы его жабры сейчас были в воде, или в каком там еще дерьме может быть растворено достаточно кислорода, он бы все равно задыхался, пока ты целуешь его. Ну, ты умеешь это делать. Наверное, ты отлично умеешь это делать. Ты не знаешь точно, а ему так или иначе не с чем сравнивать. Ты сжимаешь пленку его жабр чуть сильнее, надавливаешь чуть глубже, и он почти лихорадочно стонет тебе в рот, а его пальцы сжимаются на пальцах твоей руки, пытаясь то ли остановить это, то ли толкнуть твои пальцы глубже, быстрее, болезненнее, заставить тебя сделать ему еще... лучше. Так или иначе, ты не согласен с обоими вариантами. Искры псионики скользят между твоими пальцами, и он судорожным резким движением откидывает голову назад, его пальцы соскальзывают с твоих и почти до крови вцепляются в твое плечо, и стон практически переходит в крик, когда твои губы касаются его шеи рядом с окутанными двухцветными искрами пальцами, и твой язык скользит по темно-фиолетовой влажной расщелине. Твой левый язык. Ехехе. В этом есть что-то очень... гм... интимное, в этих его жабрах. Ты даже можешь понять его со своим вечным шерстяным шарфом. Другие сидвеллеры, наверное, так не загоняются по этому поводу. Какие, к черту, другие сидвеллеры. «Другого сидвеллера» ты знаешь одного, и она не загоняется ни по какому поводу. Она смеялась и шутливо пихала тебя в бок, когда ты лез рукой к ее жабрам. Это было что-то вроде щекотки. Вы были детьми, и ты еще ни черта не знал. Ты медленно проводишь языком в лиловой влажной глубине, чуть надавливая, а его тело дрожит в твоих руках. Его глаза закрыты, зажмурены плотно-плотно, наверное, до цветных кругов и мельтешащих точек. Его глаза закрыты почти всегда, когда вы делаете это. Он ненавидит терять контроль. Ну, он говорит, что ненавидит терять контроль, сейчас, смотря на его дрожащее тело, покрытое потом, на бешено хлопающие и полностью расправленные ушные плавники, покрытое пурпурным румянцем лицо и цепляющиеся за тебя, как за последнюю надежду на спасение пальцы ты не понимаешь, зачем он говорит это. Он вообще говорит слишком много всякого дерьма. Только вот глаза он так или иначе никогда не открывает. Во всяком случае, он ненавидит, когда ты знаешь, что ему хорошо, и это ты тоже знаешь. Он боится терять контроль, считаешь ты, и это ближе к правде. Когда вы занимаетесь этим, ты всегда жадно смотришь, пытаясь даже моргать как можно реже. Твои глаза ловят все, что могут успеть увидеть. Ты обожаешь смотреть, как он теряет контроль. Он запрокидывает голову практически максимально далеко и что-то шепчет, стонет, сбиваясь и закусывая губы. Ты можешь с трудом разобрать свое имя, или, может быть, тебе бессовестно кажется. С какого бы черта ему произносить его? Никто из вас не страдает излишней романтичностью, и зачем ему звать тебя, даже, блядь, повторять твое неполное тупое прозвище, если кроме вас здесь так или иначе никого нет? Ну, ладно, конкретно ты не понимаешь это дерьмо. Ты чертовски ущербен в плане некоторых эмоций. Ты снова позволяешь сине-красным искрам пробежать мимо своих пальцев, и он кричит, и это, разумеется, не твое имя, это просто крик. Ты сомневаешься, что он вообще помнит твое имя сейчас. — С-сооол... ааа... Ладно, окей, хорошо, он его помнит. — Сол... пожалуйста... Сол... хаааабляааадьааа... Он так легко теряет контроль, и ты почти не можешь ненавидеть его. Ваш блэкром сосет. Да какого вообще черта?! Ты кусаешь его, и он резко дергается, пытаясь тебя оттолкнуть. На твоих губах фиолетовая кровь. Ты облизываешь ее, а он все еще не открывает глаза. И обхватывает твою шею руками, которые только что упирались тебе в грудь, закидывая их почти до локтей за спину, обнимая и прижимаясь странно-глубоким способом. Это такая ловушка, да? Или какого черта?! Ты не понимаешь, о чем он думает. И, ну, это иногда бывает с ним. Ты не знаешь, дело здесь конкретно в тебе, или дело в отношениях, которые первый для него раз успели зайти достаточно далеко. Ему же не с чем сравнивать, правильно. Ваш блэкром сосеееееет. Он прижимается прохладными губами к твоей шее, а потом ты чувствуешь резкий укол боли, и по ключицам стекает горячая кровь. Довольно порядочное количество горячей желтой крови. Вау. Ладно, ваш блэкром не совсем сосет. Тебе даже становится немного лучше. Он ухмыляется. Ты влажным грубым поцелуем с языком (хотя правильнее, наверное, будет сказать «с языками», некоторые части твоей анатомии реально странные) и зубами стираешь к чертовой матери довольную ухмылку с его рта. Его руки, все еще заброшенные за твою шею, неуверенно и недовольно сжимаются, когда ты разрываешь поцелуй, притягивая тебя обратно. С твоих губ снова капает холодная фиолетовая кровь. Ты облизываешь пальцы, и он жмурится еще сильнее, слыша влажные звуки. Его ладонь нервно вцепляется в твои волосы. Вцепляется довольно чувствительно, и ты все еще пытаешься убедить себя, что ваш кисмезис не исчерпал себя окончательно. — С-сол? Его штаны стянуты псионикой ниже колен, и твои влажные пальцы скользят между его ног, игнорируя развернувшуюся лиловую выпуклость, которая пытается обвиться вокруг твоей руки. Он вздрагивает и едва слышно стонет, и... Ты понимаешь, что мог бы, в общем-то, и не облизывать пальцы. Ты подносишь их к своему лицу. Твои пальцы почти до костяшек покрыты густой фиолетовой слизью. — Блядь, — повторяешь ты, — бляяяяядь. Даже его плавники по бокам от головы заливаются плотным лиловым румянцем. — Сол, заткнись, не говори ни слова, заткнись-заткнись-заткнись-зааа-а-а... Его бессвязная речь прерывается вскриком, когда твои пальцы снова касаются влажного липкого беспорядка между его ног. Зачем тебе что-то говорить? Ты едва раздвигаешь кончиками пальцев края его темной фиолетовой щели, и он дрожит, и вдруг практически неконтролируемо дергается под тобой, пытаясь рвануть в сторону. Ты хватаешь его за плечи и резко дергаешь назад, даже не прибегая к псионике. — Да что с тобой, черт тебя по... Ты прерываешься посередине фразы, потому что его глаза сейчас открыты, он же должен был, черт возьми, видеть, куда валить от тебя. Его глаза открыты, и ты понимаешь, почему он закрывал их каждый-каждый раз, и тебе нечего сказать. Ты медленно, обхватив руками его плечи, укладываешь его обратно, не отрывая взгляда своих двухцветных глаз от его блестящих оранжевых с начинающей проявляться еще в середине этого солнечного оборота ярко-фиолетовой радужкой. Твои руки скользят по его бедрам, и он снова пытается зажмуриться. — Не закрывай. Он слушается и смотрит на тебя, и в его глазах невероятная, невозможная смесь эмоций, а зрачок расширен настолько, что цветная радужка почти не видна. Ты сглатываешь. Его кожа прохладная и слегка влажная под твоими пальцами, и дело не совсем в поте. У морских троллей с промежуточным цветом крови (к ним ты относишь Эридана, и к ним относятся все сидвеллеры, чьим цветом крови не является тирский пурпур — те единственные тролли с идеально развитой системой дыхания как на суше, так и в воде; это Фефери, а все остальные, ты надеешься, мертвы) остались некоторые рудименты в виде почти утраченного, но все еще теоретически возможного кожного дыхания. Дополнительные ответвления малого круга кровообращения, присущие земноводным с их активным поверхностным кожным дыханием, уже давно почти полностью редуцированы, но влажная слизь, в которой частично растворяется кислород, еще может выделяться специфическими кожными железами. Обычно это практически незаметно, но в моменты, когда сидвеллеру не хватает воздуха, прозрачная влажная слизь начинает выделяться, хотя смысла в ней уже практически никакого. У Эридана это связано с сексуальным возбуждением. Кожа Фефери гладкая и сухая, у нее нет необходимости в кожном дыхании, ее дыхательная система идеальна. Все ее системы идеальны, ей незнакомы перепады температур или проблемы с дыханием. Твоя кожа шершавая и плотная, неприятная и жесткая на ощупь: ты теплокровный тролль, земной житель, и тебе нужно уметь сохранять тепло. Толстая жесткая кожа помогает уменьшить теплоотдачу и частично позволяет переносить солнечные лучи. Ты практически не мерзнешь. Но, разумеется, ты низшекровка, и дыхание под водой для тебя совершенно невозможно. Хотя ты почти уверен, что это тебе не нужно. Кожа Эридана тонкая и нежная на ощупь (это тоже связано с еще частично возможным кожным дыханием), и покрыта сетью мелких сосудов, пролегающих близко-близко к поверхности, и очень чувствительна, и он постоянно мерзнет, кутаясь в шарф даже в жару. По степени развития дыхательной системы его можно сравнить с земноводными: дыхание возможно как в воде, так и на суше, но затруднено и там, и там. Он не любит жить в воде, и ему не всегда удобно жить на суше. У сидвеллеров с переходным цветом крови столько рудиментов, столько пока робких, неуверенных, не всегда успешных попыток эволюции попробовать новое, которые достигнут своего идеала только в исчезающе редких троллях с пурпурной кровью, столько тупиковых шагов и странных идиоадаптаций. Ты читал все, что только мог найти в интернете про анатомию и физиологию морских жителей со всеми оттенками фиолетовой крови, как только у вас с Эриданом начались эти странные отношения, сначала неудобные и неестественные для обоих, но которые никто из вас не собирался прекращать. Ты успел прочитать много, и сейчас разбираешься в его физиологии лучше его самого, и ты действительно потрясен. Густая сеть мелких сосудов с холодной фиолетовой кровью под тонкой-тонкой влажной кожей, сосуды оплетены нервами, много-много чувствительных кожных рецепторов, реагирующих на температуру, на давление, на прикосновение, на боль. Рецепторов оправданно много — любое поверхностное повреждение кожи, затрагивающее сосуды, может оказаться опасным, и мозг должен быть проинформирован об этом. Он покрывается глубоким лиловым румянцем практически мгновенно и практически без повода, он ненавидит это и еще больше ненавидит то, что совершенно не может это скрыть. Он не разрешал тебе прикасаться к его телу очень долго. Бил тебя по рукам и кусался, как только ты пытался провести руками по его ничем не защищенной коже. Ты списывал это на его вспыльчивость и хреновый характер. Потом ты псионикой лишил его возможности сопротивляться, и у тебя было достаточно времени и возможности, чтобы как следует изучить его тело. Ты был просто разозлен, выведен из себя, ты горел желанием как следует проучить его, и ты не мог ожидать такого. Эридан, лишенный возможности двигаться, но не лишенный возможности чувствовать, Эридан в твоих руках, его почти болезненно дрожащее тело под твоими пальцами, твои пальцы внутри него, его крики и фиолетовая кровь, текущая по губам, стекающая по шее, собирающаяся в ямке между ключицами, когда он безуспешно пытался скрыть их, его тело, сжимающее и обхватывающее тебя против его воли, твои руки, тепло которых, наверное, казалось для него обжигающим, его стоны, бессмысленный шепот, переходящий в беспорядочный крик, твои губы на его влажных соленых губах, жадно ловящие эти крики, губы на его шее, на его теле, везде-везде на его теле, язык на его коже и внутри него, его напряженные трясущиеся плечи и лихорадочно дрожащие бедра. Весь диван был запачкан генетическим материалом, фиолетовым генетическим материалом по большей части, и никто из вас тогда даже не подумал о ведре. Это был первый раз, когда он начал так плотно-плотно зажмуривать глаза. Это был первый раз, когда ты жадно смотрел и пытался запомнить все, отпечатать в своей памяти каждое его выражение, каждый стон, каждую попытку движения. Это был день, когда вы оба поняли, что еще долго не закончите эти странные и неудобные для обоих отношения. Потом он избегал тебя почти три недели. Потом сам пришел к тебе, не говоря ни слова, и все повторилось практически так же, но уже без трещащих двухцветных искр вокруг его рук и ног. Потом он избегал тебя еще несколько дней. Потом пришел снова. Что-то вроде этого ваши отношения и представляют собой до настоящего времени. Или представляли. Его жабры напоминают открытые раны. Влажная темная фиолетовая щель между его бедер напоминает открытую рану еще больше. Твои пальцы двигаются внутри него, и тебе приходится сжимать кольцо псионики вокруг его выпуклости, чтобы он не кончил сразу же. Ты вытаскиваешь пальцы и дразнишь его, почти невесомо проводя по краям его влажной расщелины, едва позволяя кончикам пальцев проникать внутрь, в мокрый мягкий провал. Он стонет, жалобно всхлипывает, беспорядочно, лихорадочно дергает бедрами, пытаясь насадиться глубже, его острые ногти скребут твою спину и впиваются в нее, и по твоему торчащему позвоночнику стекает грязно-желтая кровь. Он болезненно шепчет что-то и выгибает голову, подставляя тебе беззащитно открытую шею. Жабры влажно хлюпают и дрожат, и внизу все хлюпает и дрожит тоже, когда твои пальцы проникают глубже, и двигаются, надавливая на его узкие гладкие внутренние стенки. Он выгибается дугой в твоих руках, прижимаясь к твоей груди практически вплотную. Его дрожащие тонкие плавники щекочут твою шею. Пальцы одной твоей руки гладят и перебирают жабры, пальцы другой толкаются в пульсирующую глубину его тела, искры псионики вспыхивают в твоих руках, и он кончает практически мгновенно, несмотря на то, что двухцветное кольцо все еще обхватывает его выпуклость, кончает, рефлекторно сжимая бедра вокруг твоей руки почти до боли, откидывая голову и выгибаясь так, что тебе приходится весом своего тела прижимать его к кровати, кричит и захлебывается собственным криком и слюной, смешанной с кровью. Ты чувствуешь, как его тело волнами сжимается вокруг твоих пальцев. Он пытается спрятать взгляд куда угодно, но ты держишь его рукой за подбородок, не позволяя отворачивать голову. Его лицо полностью покрыто глубоким неоднородным фиолетовым румянцем, который яркими рваными пятнами проступает даже на плавниках и шее. По его телу все еще пробегает остаточная дрожь, а пальцы сонно скребут твою спину, и ты мягко гладишь внутреннюю сторону его бедер. Он кажется совершенно жалким и беззащитным в твоих руках. Он смотрит на тебя, и радужка полностью не видна из-за огромного черного зрачка, и в его глазах блестят бледно-сиреневые слезы. Ты влажно целуешь его с осторожностью и нежностью, слишком острыми и неестественными даже для красных отношений, и он полностью расслабляется под тобой. Сейчас ты совсем не можешь ненавидеть его. Все его бедра залиты генетическим материалом, и твоя ладонь покрыта им почти до запястья. Ты рывками гладишь его уже начинающую сворачиваться мягкую выпуклость, и он вздрагивает в твоих руках, кажется, опять возбуждаясь. Ты используешь губы, язык, пальцы, псионику, и через несколько минут он снова на грани. Твои руки держат его дрожащие бедра, разводя их широко в стороны, а твой ненормальный двойной язык медленно исследует его тело изнутри, и он опять трясется, выгибается и стонет, и ты готов задерживать его болезненно-невыносимое состояние на пределе бесконечно долго. Вообще-то, такое, кажется, абсолютно неприемлемо для блэкрома. Тебе, кажется, абсолютно плевать. К черту все эти давно успевшие изжить себя правила и условности. Ваши отношения уже неестественны для них одними лишь цветами вашей крови. Ты приподнимаешь голову и смотришь ему в глаза, все твое лицо перемазано фиолетовой слизью, кровью, генетическим материалом, и он снова болезненно покрывается густым румянцем. Его губы, распухшие от укусов и поцелуев, приоткрыты и судорожно хватают воздух, и ты больше всего на свете хочешь еще раз поцеловать его. Вы целуетесь, и ты медленно, рывками проникаешь в него одним из своих щупалец, помогая себе пальцами. Он вскрикивает тебе в рот, крик тонет в мягких стонах, он страшно, до предела возбужден и давно готов, но ему все равно больно, и тебе нравится это. Его щупальце пытается переплестись с другим твоим, оставшимся снаружи, но ты перехватываешь его рукой и медленно проводишь от основания до кончика, и он снова беспорядочно стонет, схватываясь вокруг твоей выпуклости внутри него. Внутри он плотный, влажный и гладкий, и ты чувствуешь волны, пробегающие по его телу. Ты двигаешься слишком быстро и резко, не давая ему возможности привыкнуть, за волосы откидываешь его голову назад, и он почти не сопротивляется. Ты снова впиваешься губами в его влажную шею, и он задыхается. Его распахнутый рот лихорадочно и безуспешно ищет воздух, а пульс на шее быстро-быстро стучит и сходит с ума под твоими губами. Иногда ты почти расстроен, что не можешь почувствовать всего этого. У тебя нет жабр, твоя кожа слишком толстая, твои рецепторы расположены слишком глубоко, и твое тело слишком нечувствительно, так как ему не нужно ощущать малейшие перепады давления в условиях недостаточной видимости под водой. Ты можешь смотреть на это, с другой стороны. Ты готов бесконечно смотреть на это. Ты двигаешься внутри него, и сиреневая теплая слизь течет по его бедрам, влажно хлюпает, облегчая движения, его сумасшедшие и практически полностью черные от удовольствия глаза почти закатываются, но он все еще пытается смотреть на тебя, не отрываясь, его плавники хлопают по лицу, и он снова и снова бессмысленно зовет тебя, грызя губы. Ты держишь его лицо в руках и гладишь его налитые и перепачканные кровью щеки. Кровь снаружи, кровь внутри, и ее разделяет тонкая-тонкая пленка кожи. Это кажется тебе таким невероятным и красивым, и ты глубоко кусаешь его, и кровь внутри смешивается с кровью снаружи. Он пытается укусить тебя в ответ, но он настолько вымотан и дезориентирован, что едва может прокусить кожу. Ты недоволен, ты слишком путаешься в глубоком теплом удовольствии, и ты хочешь почувствовать отрезвляющие вспышки боли. Ты почти без предупреждения проникаешь в него вторым щупальцем, двигаясь слишком резко и болезненно, он кричит, его пальцы впиваются в твои плечи на длину всех ногтей, и резкая боль наконец-то проясняет твою голову. Он кончает через минуту, впиваясь еще глубже, раздирая кровоточащее теплое мясо на твоей спине, сжимаясь вокруг тебя снаружи и изнутри, раскидывая бедра максимально широко и почти плача от неконтролируемого резкого наслаждения. На этот раз генетического материала значительно меньше, но он все еще выделяется толчками, пачкая ваши бедра. Он медленно обмякает в твоих руках, пытаясь что-то несвязно прошептать, а ты все еще внутри него и все еще довольно далек от своего предела. Мягкие пульсирующие волны пробегают внутри него и постепенно затихают. Твои движения внутри сейчас неприятны и даже болезненны для его слишком чувствительного, переполненного ощущениями и еще не пришедшего в нормальное состояние после второго оргазма тела, поэтому ты просто медленно гладишь руками его кожу, размазывая липкую фиолетовую жидкость, осторожно водишь губами по его шее. Он пытается что-то сказать и не может. Ты тоже ничего не можешь сказать. Ему не хватает кислорода, тебе не хватает слов. Снова возбудить его — уже дело принципа, это азарт и желание проверить себя. Твои руки горят от искр псионики, и ты касаешься его везде, где можешь коснуться. Он морщится и сжимается от твоих прикосновений, сейчас они слишком неприятны, но ты не останавливаешься. У тебя, черт возьми, есть опыт и хорошая теоретическая база. Тебе надо улучшать свои умения на практике. Ты в некотором роде маньяк в желании бесконечного самосовершенствования в отдельно взятых и интересующих тебя областях, и твои пальцы должны знать его тело настолько же хорошо, насколько они сейчас знают компьютер. Это кажется почти невозможным, но уже через пять минут или что-то вроде того он мягко стонет, когда ты проводишь рукой, охваченной красным трещащим псионическим ореолом, по тонкой выделяющейся линии, сбегающей вниз от его жабр. Насколько ты знаешь, эта штука называется боковая линия (или, в общем-то, уже ее остатки), орган осязания, ориентировки и равновесия у морских организмов, который в наполовину утраченном состоянии сохранился и у него. Эридан иногда случайно упоминал, что раньше она была гораздо заметнее. С возрастом она почти редуцировалась и уже не может выполнять функции органа равновесия, реагируя на перепады давления едва ли более заметно, чем в общем все тело. Но в ней еще много-много рецепторов, чертова куча странных рецепторов, которые более чем чувствительно реагируют на самое случайное прикосновение. Анатомия морских жителей действительно поражает тебя. Твои щупальца несогласованно двигаются, сплетаясь у него внутри. Они довольно автономны как в плане поведения, так и в плане ощущений, поэтому твое удовольствие иногда довольно труднодостижимо. Ну, твоя анатомия местами тоже очень странная. Он хнычет и сжимает ноги за твоей спиной, притягивая тебя за бедра. Движения, начинающиеся мягко, медленно и осторожно, сейчас агрессивные, быстрые и беспорядочные, потому что ты тоже довольно близко, и о его удовольствии ты заботишься в последнюю очередь. Он пытается руками схватить свое щупальце, но ты не позволяешь ему, псионикой откидывая руки и соединяя их за его головой, кажется, делая это слишком неаккуратно и выворачивая ему локоть. Тебе плевать, перед твоими глазами расцветают черные круги, и тебе более чем хорошо. Ты шипишь, уткнувшись лицом в его шею. Ты перестаешь держать его руки, и он все делает правильно, соединяя их за твоей шеей. Вы оба потные, мокрые и скользкие, ваши тела перемазаны кровью, слизью, слюнями и генетическим материалом, он кричит, но ты практически не слышишь его криков, в ушах шумит, тело слишком переполнено ощущениями и невозможным, идиотским восторгом, когда он снова конвульсивно сжимается под тобой и вокруг тебя, и вы прижимаетесь друг к другу так плотно, что ты уже ни черта не можешь понять, где чьи конечности, где вообще чье тело. Твое удовольствие мешает тебе думать, а в его удовольствии есть что-то очень болезненное. Когда он стонет, это настолько лихорадочно, что похоже на стоны от боли. Боли настолько сильной, что он не может ее терпеть. Тебе, в общем-то, плевать. Плевать-плевать-плева-а-а... Псионика трещит между вами, и сейчас ваши тела покрыты светящимся сине-красным коконом, это дико, похоже, будто вы оба горите в этом двухцветном трещащем огне, тебе действительно жарко, ему, наверное, еще хуже, ведь твое тело теплее его на пару десятков градусов, а температура твоего псионического поля соответствует температуре тела, и, наверное, для него это действительно похоже на пламя. Он кричит, стонет, по его лицу стекают слезы, кровь, слюни, он прижимается к тебе и обхватывает тебя так сильно, что это больно для вас обоих, он трясется, выгибается и вздрагивает под тобой, он смотрит на тебя с бессмысленным и лихорадочным обожанием, смешанным с такой же бессмысленной и лихорадочной ненавистью, каждый толчок, каждое движение заставляет его запрокидывать голову, но ты держишь его лицо в своих руках, и он все еще смотрит на тебя, и он пытается произнести что-то, но не может даже найти губами достаточно воздуха, он выглядит жалким, отчаянным, бесконечно красивым, и ты чувствуешь, как быстро-быстро пульсирует его тело, когда он снова оказывается на грани. Он все равно кончает раньше тебя, и ты догоняешь его несколькими движениями, и ты не слышишь его крика. Ты, кажется, также кричишь, и свой крик ты не слышишь тоже. Ярко-белая вспышка сменяется густым серым туманом, и туман постепенно рассеивается. Рассеиваются искры псионики, и ты понимаешь, что все бумаги, все мелкие вещи валяются на полу, скинутые и разбитые твоей неконтролируемой вспышкой. Он лежит под тобой, его лицо почти умиротворенное и спокойное, а глаза закрыты, и ты видишь, как практически невесомо дрожат его покрытые сиреневыми слезами ресницы и плавники. Веки двигаются, когда ты проводишь рукой по его щеке, и он, кажется, без сознания. Он приходит в себя оттого, что ты слизываешь пот и слезы с его лица, и он смешно, по-детски морщится. Он лениво отталкивает тебя и пытается недовольно отвернуться, и ты смеешься, а он слишком исчерпан, чтобы смеяться. — Идиот, — шепчет он, — идиот-идиот-идиот-идиот-идиот... если ты думаешь, что я... А потом, не договорив, окончательно отрубается в твоих руках, сонно свернувшись в клубок. Ты смотришь на него и пытаешься понять что-то, а потом встаешь, на неустойчивых ногах идешь на балкон, вдыхаешь холодный воздух и смотришь на небо. На тебе ни черта нет, и генетический материал застывает на коже неприятной зудящей коркой, и ты, должно быть, представляешь из себя любопытное зрелище. Он будет избегать тебя еще неделю, а потом, заглянув в троллиан, ты увидишь несколько десятков непрочитанных сообщений, и в каждом из них будет темно-фиолетовым текстом в нижнем регистре написано, как он ненавидит тебя. Ты удалишь их все, не отвечая. Потом он появится в твоем доме, отпихнет тебя с дверного проема, ничего не объясняя, грубо и чувствительно толкнув в плечо, пройдет в твою комнату и скажет, что забыл где-то здесь шарф. Ты скажешь, что шарф должен висеть на спинке стула рядом с твоим компьютером, если ты его еще не выкинул к чертям, а ты не помнишь, успел ли это сделать. Он увидит совершенно целый и невредимый шарф на стуле, скажет, что ты неконтролируемый мудак, чмо и идиот, возьмет его и молча пойдет к выходу. Замрет перед самым порогом, словно ожидая чего-то. Ты спросишь, облокотившись рукой о стену, что ему еще нужно и не забыл ли он что-нибудь еще. Через несколько секунд молчания он скажет, что, нет, он больше ничего не забыл, а вот ты, кажется, забыл где-то мозг, и забыл его давно и конкретно. Ты даже не станешь спорить, а он уйдет, громко хлопнув дверью. Он снова появится у твоей двери через десять минут, и ты молча и резко втащишь его за плечи внутрь, не давая ему ничего сказать, и прижмешь его к стене, затыкая рот сначала рукой, а потом губами. За эти десять минут ты как раз успел помыться и скинуть все лишнее дерьмо с дивана. И он снова забудет у тебя шарф. И несколько своих колец. Шарф ты повесишь на спинку стула, а кольца выкинешь с балкона, давая ему новый повод ненавидеть тебя и забыть у тебя в следующий раз что-нибудь еще. Сейчас ты смотришь на небо, и ты окончательно запутался в себе, и тебе, кажется, вполне неплохо в этом состоянии. Ты уходишь с балкона и осторожно закрываешь дверь. ______________ Термины и понятия, которые могут быть не всем знакомы, в порядке их появления в тексте для тех удивительных людей, которым слишком лень даже скопировать непонятное слово и вбить его в гугл. Кожное дыхание земноводных: http://medbiol.ru/medbiol/pozvon1/0003ac5c.htm Железы земноводных: http://medbiol.ru/medbiol/pozvon1/0000980d.htm#0003ac5c.htm Рудимент: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ogegova/210118 Идиоадаптация: http://bioword.narod.ru/I/I018.htm Боковая линия (орган боковой линии): http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_biology/698/%D0%91%D0%9E%D0%9A%D0%9E%D0%92%D0%90%D0%AF Вообще, все это есть и на Вики, где и советую смотреть. Ссылки на Википедию слишком растягивают разметку страницы в некоторых браузерах, и их каждый сможет найти сам, так что здесь даже не вижу смысла их приводить. Вообще, да, я придерживаюсь хэдканона о том, что строение троллей с пурпурной кровью в целом напоминает строение рыб (с дополнительно возможным и по непонятным причинам никак не затрудненным дыханием на суше), а морские жители со всеми промежуточными цветами фиолетовой крови представляют из себя аналог амфибий, системы которых универсальны, но не до конца совершенны. Хэдканон даже не лично мой, просто, ну, физиология амфибий действительно забавная.