Более, чем...

      - Ты, ик, хочешь меня закормить до смерти. - Антропофаг осоловело прикрыл глаза, всем своим видом показывая, что участвовать в дальнейшем его придется уговаривать. Конечно, только для вида, потому что пожрать эта махина не откажется никогда - иногда Ей думается, что он мог бы слопать и человека, если бы предложили. Но повыделываться-то надо, закатывая глаза и высовывая наружу кончик длинного языка, чтобы всем своим видом показать, как же он обожрался.       Будь на его месте человек, это было бы не то, что близко к истине... А где-то за ее пределами. Ибо набитое до треска брюхо всё же являлось гарантом того, что людоед уж точно сыт и голодать не собирается. Кто бы ему дал. Да и сам начнет шастать по холодильнику, едва сможет встать после очередного праздника чревоугодия. "Догнаться" чем-нибудь еще, чтобы потом опять жаловаться на то, что ему совсем жить не дают этой вашей едой. И вообще, сами виноваты, что замок на холодильник не повесили, у меня сила воли маленькая, я всегда есть хочу... И еще множество сказанных для вида оправданий. Нет, я вовсе не жру без меры, у меня просто воля отрицательная. Ага, конечно. И мана кончилась.       Довольно забавно, потому что испытывать хоть что-то, похожее на вину, за свою несдержанность никто и не собирался. Да и Она совершенно не собирается осуждать, скорее уж наоборот. Когда собственные диеты не дают в полной мере насладиться вкусной и неполезной пищей, накормить ближнего своего, а тут уж скорее и раскормить - так как чудо(вище) уже не помещается в стандартный дверной проем, протискиваясь на кухню с сердитым рыком, становится делом чести.       Вот и сейчас неосторожно высунутый кончик языка щекочут тонкие пальчики, и, не взирая на недавние слова, пасть покорно распахивается до самой груди - я весь твой, люби меня, но только корми. И обязательно наглаживай второй рукой округлый живот, который скоро в стол упрется, настолько полон. А через полгодика и в пустом состоянии. Но это пока лишь мечты.       - До смерти не стану... - И это кто из них хищник? В Её голосе те еще нотки, пусть и в шутку. Невольно чувствуешь себя жертвой маньяка. Вернее... Чувствовал бы он, если бы этот "маньяк" не был меньше раза в два и легче в три. Если не больше. В почти четыре. А так разве что усмехнуться можно над этим грозным шутливым тоном, который воспринимать серьезно просто невозможно. - А вот до отключки с удовольствием.       И в пасть запихивают прямо руками кусок истекающей расплавленным сыром пиццы. Вот-вот свалятся с нее несколько уплывающих кружков колбасы, но падают аккурат на высунутый язык. Угроза вполне может сбыться, людоед постанывает, проглатывая все это сочное масляное безобразие. Брюхо все же не резиновое, а растяжек на нем все больше, и старых, и новых. Тут уж и впрямь не лопнуть бы от пережора, пока в рот заботливо пихают еще и еще.       Все идет вперемешку, чтобы не приелось. Пирожное с розовым кремом, на котором сияет подтаявшая посыпка и шоколадная стружка. Котлеты в хрустящей панировке, котлеты, из которых течет горячее масло с прозрачным соком, котлеты на косточке, отправляемой внутрь даже не жуя. Заправленный литрами майонеза салат, кажущийся смехотворным на фоне творящегося. Нежнейший пирог с невероятно сладким вареньем. Двухлитровая бутылка газировки, которую антропофаг выпивает на едином вдохе, сдерживая икоту. И мычит, потому что пузо тугое, как барабан, и раздуто до скрипа. Сколько в нем уже? Литров? Килограммов? И сколько влезет еще?       - Еще кусочек. - Его похлопывают по боку, тискают за складку, вывалившуюся из-под футболки, которая окончательно задралась вверх, и теперь натянуть ее на живот можно только по частям. А потом "еще кусочек" превращается в "еще вот эту тарелочку", "еще эту миску", "еще эту вот бадью"... Полную до краев... Глаза у обжоры стекленеют. Кажется, никакой осмысленной деятельностью уже не пахнет. Легкая приятность и довольство едой превращаются в настоящую эйфорию, близкую к предоргазменному состоянию.       Отчасти антропофага немного жалко, сейчас он и с места не сможет сдвинуться, если даже очень сильно захочет. Но как же сладко смотреть на эту чумазую сытую морду, которая радостно что-то трескает, набив круглые щеки и прищурив глаза, а те скоро перестанут за этими самыми щеками быть видны. И знать, что в твоих силах скормить ему еще, пока желудок не станет твердым, как камень, даже сквозь изрядный слой жира поверх. А он будет только рад, пусть уже и дышит с усилием, глотая то воздух, то очередную сладость, и урчит от жадности, как довольный кот.       - Совсем немного осталось. - Сжаливаются над ним и потирают развалившееся между бедер брюхо, отчего людоед опять чуть не скулит и выгинает спину, подставляя ноющий живот под руки. Гладь - не хочу. Не получится даже охватить это громадное чрево, ладони не сойдутся еще в районе боков. Хоть гладить одно удовольствие, кожа горячая, как печка. Да и сам антропофаг изрядно горяч - с виска катится капелька пота. Тело просто не знает, куда ему деть столько питательных веществ, поэтому сейчас обжору можно использовать в качестве грелки.       Антропофаг же и не против, лишь бы его ласкали, наглаживали... И еще вон ту пироженку в меня запихайте, спасибо. И вон тот сочный стейк. И тот... И то.. И это... И еще чего-нибудь сверх всего остального. Неприрывно раздается писк микроволновки, и из неё достают очередной шедевр кулинарной мысли. Или не совсем шедевр, но какая разница, если это все съедобно.       - Ты же моя радость. - Она чуть ли не сюсюкается с ним, когда людоед послушно проглатывает все без остатка и облизывает пальцы, собирая всё, крошки и остатки глазури, чтобы ничего не пропало даром. Дыхание у него с хрипотцой и натужное, что неудивительно, но на похвалу у него хватает сил издать радостный и несколько томный "мур".       Прежде, чем окончательно отключиться.       Ну вот. Сегодняшняя цель достигнута. Завтра, когда он проспится, а брюхо переварит хоть часть из всего съеденного, всё пойдет по новой. И опять антропофаг будет чувствовать себя рождественской индейкой, нафаршированной всей попавшейся под руку ерундой. Впрочем, еще бы он был против. Главное, чтобы однажды не застрял пузом в дверном косяке, а то будет не очень весело.       И это не просто веселье, каждый день превращается в праздник, которому вовсе не нужен повод. И никто не запретит антропофагу насладиться лаской и вкусной едой только потому, что "удовольствия должно быть в меру". Кто вообще это сказал? Если твоё счастье может включать в себя потакание своему аппетиту или наоборот - поощрение чужой несдержанности, то пусть идут к чёрту те, кто призывает жертвовать радостью ради эфемерных норм морали с этикой и чего-то там еще.       Очень хочется указать таким убежденным направление, куда им следует пройти. Но лучше всего им отправиться прямо в пасть домашнему чудовищу, бодро и вприпрыжку. Уверяю, оно не откажается.