Синяки

Джисону всегда не везло в спорте: он был невероятно неуклюжим и практически на каждом уроке физкультуры умудрялся приобрести новый синяк или царапину. По этой причине Хан завел привычку носить с собой заживляющую мазь и пластыри с котиками, которые ему покупала мама, считая их очень милыми. – Ты тоже похож на кота, когда дуешься на меня за то, что я покупаю эти пластыри, – говорила она, смеясь над недовольным лицом сына, – но когда ты улыбаешься, то больше походишь на белочку! Джисон на это только фыркал и обещал, что выкинет их и купит нормальные (на самом деле он никому бы не позволил выкинуть их, но маме это знать было необязательно). В этот же раз только они его бы не спасли. Лежа на траве, он смотрел на небо и думал, почему именно ему каждый раз выпадает честь запнуться о какой-нибудь абсолютно незаметный камень. Подвернутая лодыжка болела, и Хан старался не шевелить ногой вообще, пока дожидался учителя, который пообещал привести ему кого-нибудь, кто доведет его до медпункта. Ему хотелось верить, что учитель проявит сочувствие и найдет кого-нибудь сильного, на кого можно было бы перенести вес, не причиняя неудобств пострадавшей части ноги. Возможно, Джисон даже был благодарен своей неуклюжести, ведь когда еще он смог бы спокойно полежать на траве под теплыми лучами солнца на уроке, который не любил чуть меньше, чем физику и химию? День и вправду был теплый. Не жаркий и не душный, а теплый, блондин сказал бы – идеальный. Редкие облака скрывали от него солнце, и на пару минут он переставал жмуриться, разминая уставшие от яркого света глаза. Время будто шло медленнее и, казалось, еще чуть-чуть и он заснет, но каждый раз провалиться в царство Морфея ему мешали шумные одноклассники. Ему не хотелось, чтобы эта спокойная атмосфера была разрушена, но, к сожалению, его желания никого не волновали, да и лодыжка все еще напоминала о себе неприятной болью. – Хан, поднимайся! Услышав громкий и раздражающий голос учителя, Джисон вздрогнул - он пропустил момент, когда тот подошел к нему. Хан также не заметил и того, кого ему привел физрук, а потому вздрогнул еще раз и удивленно раскрыл глаза, услышав второй голос, который точно не принадлежал ни одному из его одноклассников. – Сомневаюсь, что он сможет подняться сам, – задумчиво сказал не одноклассник, и уже в следующее мгновенье Джисон увидел перед собой ладонь, за которую не раздумывая схватился. – Только аккуратно, хорошо? Хан кивнул и с чужой помощью принял сначала сидячее положение, а после начал подниматься на ноги, но был прерван: внезапно его оторвали от земли и резко подняли на руки. От неожиданности Джисон зажмурился и крепко обвил чужую шею, уткнувшись в нее лицом, недовольно сопя. – Можете идти в медпункт, – снова заговорил учитель, голос которого доносился до Хана будто из-под толщи воды. – Медсестру я предупредил, она должна быть на месте. Физрук замолчал и задумчиво посмотрел на парочку перед ним. Он выглядел так будто хотел сказать что-то, что вертелось у него на языке и даже открыл рот, но сразу же закрыл. Однако, после недолгой паузы он все же подал голос: – Не урони его только, и так с ним проблем не оберешься. Джисон на это только что-то недовольно пробурчал. – Не волнуйтесь, его я точно не уроню, – услышал уверенный ответ блондин. – Он легкий как перышко. После этого не одноклассник начал двигаться по направлению к школе. Когда они оказались на безопасном расстоянии от физрука, Джисон почувствовал, как чужие губы коснулись уха, чтобы прошептать: – Я тебя никогда не уроню, принцесса. Только не принцесса, – вспыхивая до самых кончиков ушей, подумал Хан. Джисон не мог сказать точно, любил ли он или ненавидел эту черту в своем парне, но одно мог сказать точно – Со Чанбин всегда, всегда, черт побери, знал, как заставить его покраснеть до кончиков ушей. В начале их отношений Со сам постоянно краснел от любого прикосновения к Хану, но со временем привык, а вот младшего все еще было невероятно легко смутить. Старший обожал смотреть на то, как краснеют до одурения милые щеки его парня больше, чем на что-либо в мире. Тот не понимал, что такого в его щеках и лишь начинал дуться и бурчать что-то про извращенца. Может Чанбин и был извращенцем, но его любовь к щекам Джисона была искренней и самой чистой, о чем он и говорил Джисону, который смотрел на него как на дурака и краснел пуще прежнего. Все еще пряча лицо, Джисон старался не думать о том, что сейчас он выглядит как невеста, которую несут к алтарю, правда без платья и фаты, но с вывернутой лодыжкой. Он надеялся, что его одноклассники не обратят на них внимание, и, кажется, его надежды оправдались, потому что не было слышно ни одного идиотского комментария или свиста. Что было странно на самом-то деле, но Хан решил не зацикливаться на этом, радуясь, что остался незамеченным. Возможно, если бы он оглянулся вокруг, а не прятался в изгибе шеи Чанбина, то увидел бы, что большая часть класса явно смотрела в их сторону, не скрывая усмешки. А еще увидел бы каким взглядом его парень посмотрел на этих придурков, которые, поняв намек, стерли с лица улыбки и отвернулись от парочки. Пока старший нес его до медпункта, в голове у Хана крутился вопрос: откуда Со вообще взялся на его уроке физкультуры? Он точно не прогуливал, потому что это было не в его характере, да и окон у него, вроде как, не было. Джисон решил утолить свое любопытство, а потому наконец перестал прятать лицо и задал интересующий его вопрос самому Чанбину. – Вообще-то, у меня должен быть сейчас английский, но учитель заболел и никого не предупредил, – недовольно проворчал в ответ старший. – Каждый раз одно и то же, неужели нельзя написать или позвонить? Хан был на год младше, и учитель английского у него был другой, а потому он не мог ему посочувствовать. Скорее рак на горе свистнет, чем его учитель заболеет и пропустит невероятно важный урок английского языка. – Хотя, знаешь, наверное, стоит поблагодарить его, – с усмешкой сказал Чанбин и посмотрел младшему в глаза, отчего тот снова вспыхнул. – Я наконец-то смог подержать тебя на руках. Дело было в том, что Джисон не разрешал своему парню брать себя на руки. Связано это было с глупой историей из детства, из-за которой вместе со страхом высоты у него появилась боязнь того, что его уронят. Сам он считал эту боязнь идиотской, но не мог перебороть дискомфорт, который испытывал, когда еще маленьким его на руки брал отец. Он всегда закрывал глаза и утыкался тому в шею – так он чувствовал себя спокойнее. Прямо как сейчас с Чанбином, который держал его в своих сильных и надежных руках. Только вот с отцом он не краснел как помидор. – Лучше замолчи, – пробурчал блондин. – Или можешь даже не мечтать о повторении. Старший с удивлением посмотрел на него. В его глазах читались надежда и радость, он был похож на ребенка, которому мама пообещала купить желанную игрушку. Джисон не понимал, почему Со так хотелось потаскать его, но переборов себя, он решил, что будет не против повторить. Только без подвернутой лодыжки, естественно. Чанбин ничего ему не ответил, видимо, прислушавшись к словам младшего. Вместо этого он быстро чмокнул того в нос, или, скорее, клюнул. Хан хотел было возмутиться: вдруг кто увидит? Но посмотрев на старшего, увидел, что тот довольно улыбается и вообще выглядит самым счастливым человеком в мире, и стушевался. Боже, ну почему он такой? – задался в миллионный раз данным вопросом Джисон. Хан хоть и не понимал замашек Чанбина, но, честно говоря, не был против, потому что на самом деле ему было чертовски приятно. Конечно, он не мог не смущаться, ведь каждый комплимент старшего заставлял его сердце бешено биться в грудной клетке, а глупых бабочек в животе буквально устраивать бунт. Глупый и влюбленный идиот, – мысленно ставит себе диагноз Джисон. В медпункте Со приходится положить блондина на кушетку. Пока вокруг того хлопотала медсестра, брюнет рассматривал свои руки, все еще ощущая тепло чужого тела. Он не знал, как описать то, что чувствовал, прижимая Хана к своей груди и, считай, к сердцу, но точно мог сказать, что ему было очень тепло. Не только извне, но и внутри. Младший словно был солнцем, которое могло и греть, и обжигать, но при этом никогда не причинять вреда. Чанбин был уверен, что спроси он кого-либо из знакомых его парня, с чем тот у них ассоциируется, те ответили бы одинаково – с солнцем. Только вот Солнце было большой звездой, а Джисон – маленькой. На самом деле Хан был на один сантиметр выше брюнета, но эта разница не играла никакой роли, потому что для Со, который знал его с детства, тот навсегда останется крошечным. Тем более Джисон был большим фанатом оверсайз одежды, о чем Чанбин узнал, когда тот стал воровать его вещи, в которых выглядел слишком уютным. Погрузившись в свои мысли, Чанбин не сразу заметил медсестру, которая пыталась привлечь его внимание. – Эй, парень, прием! – она пощелкала пальцами у его носа, и он наконец-то поднял на нее свой взгляд. – В общем, тут такое дело, парни, мне нужно сходить к второклассникам, провести беседу о том, как не следует вести себя в школе, чтобы не переломать кости себе и одноклассникам, ну, вы знаете, – женщина берет какую-то папку со стола, которой, кажется, уже не первый десяток лет. – Так что этот плакса на тебе. Обработаешь ему царапины? – Да без проблем. – Перекись и вата здесь, – она показывает на один из шкафчиков. – Надеюсь, что делать знаете. – Знаем, – кивает Чанбин. – Отлично, – медсестра останавливается в дверях и внимательно смотрит на них. – Не дай бог, я приду и чего-то будет не хватать. – Да не нужны нам ваши аскорбинки, – недовольно бурчит Хан, и старший мысленно с ним соглашается. – Приду и проверю, – строго произносит женщина и наконец выходит, оставляя парочку наедине. Брюнет переводит взгляд на Джисона, который больше похож на того, кого пытали несколько часов, чем на человека, вывернувшего лодыжку. – Не смотри на меня так! Ты же знаешь, что я не люблю боль, – младший дует губы, и Со не может не растянуть собственные в улыбке. Естественно знает, кто если не он постоянно заботится о комфорте Хана? Взяв из шкафчика перекись и вату, Чанбин подходит к блондину и садится на колени. Он замечает, что царапины уже промыты, и хмыкает. Видимо, Хан действительно задержал медсестру, раз она остановилась на полпути и оставила остальное на него. Со аккуратно начинает обрабатывать царапины младшего, слыша, как тот шипит словно змея. А ведь, казалось бы, давно должен был привыкнуть, ведь бывает тут чуть ли не чаще самой медсестры. – Терпи, – говорит Чанбин, стараясь причинять младшему как можно меньше боли. Джисон не отвечает, но Со слышит, как громко тот начинает сопеть, и усмехается про себя. Ребенок, ей-богу. Занимаясь царапинами, брюнет не может не обратить внимание на россыпь синяков на коже Хана. Если бы он не знал о неуклюжести Джисона, то подумал бы, что над блондином издеваются в школе. Но, к счастью, это было не так. Будь это правдой, я бы уже свернул им шеи, – злобно подумал Чанбин. Ему не нравился вид синяков на коже младшего. Не нравился факт того, что новые синяки расцветали на его теле еще до того, как сходили старые. Они были уродливыми пятнами на коже Джисона, от которых тот сам всегда старался избавиться как можно быстрее с помощью какой-то мази, о которой узнал в Интернете. Со сомневался в действенности данного средства, не замечая какого-либо прогресса, но выбрасывать не просил, жалея деньги, потраченные на нее. Закончив обрабатывать царапины и убрав все на свои места, Чанбин снова оказался у ног блондина. Тот вопросительно поднял бровь. – Разве ты не закончил? Чанбин ничего не ответил. Даже не посмотрел на Джисона. Все его внимание было сосредоточенно на ногах младшего и его синяках. Странно, что тот не догадался, что было на уме у старшего. В конце концов, не в первый раз же. Картина в голове блондина прояснилась, когда лицо старшего начало медленно приближаться к левой ноге. – Чанбин, прекрати! А что, если кто-нибудь зайдет? Давай не сейчас, хорошо? Ты же не хочешь, чтобы мы оказались в неудобной ситу-… Губы Со заставляют Джисона замолчать на полуслове и снова покраснеть. Он откидывается на кушетку, вперив взгляд в потолок, надеясь, что дальше старший не зайдет. Оправдываться перед медсестрой за разврат в храме знаний Хану не хотелось. Да и, честно говоря, вряд ли у него получилось бы придумать оправдание Чанбину и его губам на своих синяках. «Вы не поверите, но губы моего парня обладают лечебными свойствами, поэтому, пожалуйста, не думайте о чем-то неприличном!» Хан хихикнул. А потом закрыл лицо руками, потому что губы Со резко приблизились к внутренней стороне бедра, хотя еще секунду назад были под коленной чашечкой. Чанбин не то, чтобы целовал, скорее, чмокал разноцветные участки кожи, иногда задерживаясь на каком-то конкретном дольше необходимого. Джисону хотелось выть, потому что это не то, чем можно было заниматься в месте, куда может зайти кто-угодно в любую секунду. Он боялся быть застуканным несмотря на то, что ему нравились поцелуи старшего. Чанбину же нравилось то, как Хан дрожал от его действий, как краснел и закрывал лицо ладонями, как боялся, что их увидят, но при этом наслаждался каждой секундой. Возможно, Со действительно был извращенцем, потому что при всей нелюбви к синякам на худых ногах младшего он очень хотел прикоснуться к каждому из них. Прикоснуться и руками, и губами. Ноги Джисона вообще были чем-то святым для старшего, они казались ему идеальными. Он был уверен, что ни у кого другого не было таких ног как у Хана, и этот факт заставлял его довольно улыбаться. На самом деле, Чанбину абсолютно не хотелось придавать сексуальный подтекст тому, чем он сейчас занимался. Ему просто захотелось чмокнуть каждый синяк Джисона и ничего больше, честно. Младший может и не знал, но у Со тоже были свои границы дозволенного. Поэтому приблизившись к внутренней стороне бедра младшего, он поднял голову и посмотрел на Хана. – Мне остановиться? Джисон убрал ладони от лица и перевел недовольный взгляд на Чанбина. – Ты это спрашиваешь только сейчас? Нет, я не злюсь, но, чтоб ты знал, я не буду в восторге, если медсестра застукает нас и начнет учить основам полового воспитания, – Хан замолчал и снова повернулся лицом к потолку. Со уже хотел было извиниться, ругая себя за импульсивность и слабую выдержку, но услышал тихий голос блондина: – Поэтому такими вещами мы будем заниматься только, будучи уверенными, что от чужих глаз нас защищает дверь, закрытая на ключ, ясно? Джисон снова повернулся лицом к Чанбину, который сначала опешил от слов, которых не ожидал услышать от младшего, потому что тот был слишком стеснительным, чтобы говорить на эту тему, а потом мягко улыбнулся, увидев чужое красное лицо, закушенную губу и робкий взгляд. – Хорошо, Хани, я понял. Со все с той же мягкой улыбкой подошел к Хану, смотревшему на него снизу-вверх. Он не хотел причинять неудобства или боль Джисону. Не хотел, чтобы тот злился на него или ненавидел за опрометчивые поступки, которые могут привести к нежелательным последствиям. Джисон заслуживал всего самого лучшего в этом мире, а потому Чанбин всегда старался быть для него заботливым и внимательным партнером. – Я люблю тебя, Хани, – он поцеловал младшего в лоб, а потом в нос, на что тот только фыркнул и обвил руками плечи Со, притянув того к себе. – И я тебя люблю, Со Чанбин. Наверное, целоваться в школе было также неправильно, как и целовать чужие синяки, но в данный момент это не имело никакого значения даже для Джисона, который не хотел рисковать, потому что поцеловать сейчас старшего было намного важнее. И Со был с ним солидарен.