Шитая белыми нитками

У Квинн кожа чайно-фарфоровая, выбеленная, неоднократно битая и тысячу раз перештопанная-переклеенная; временами [почти всегда] нездорово-зудящая, чужеродная, будто не принадлежащая малышке Харли вовсе, но всё же обтягивающая её ломано-сросшиеся кости; цветущая сине-болотными заводями синяков и заштрихованная багровыми царапинами. Такое 'искусство' только Джокеру и нравилось. Айви, покачивая головой [так, что медовые локоны застилают глаза, но когда ей хоть что-то мешало 'исцелить' неугомонного ребенка тире лучшую гимнастку Харли Квинн], сосредоточенно вгоняет иголку под кожу, выходит даже чуточку нежно и почти не больно, возможно, бутылка текилы поспособствовала или это какие-то чудодейственные примочки Пэм; Харли вообще клонит в сон. Теперь Ядовитый Плющ — её личный доктор, а Харли-подружка-Джокера-Квинн — всего лишь размалёванная кукла, с одним образом на все случаи жизни — образом одновременно подстилки и верной псины мистера-социопатичного-пирожочка. Подбитая и сломанная, лежащая на коленях подруги, сплёвывающая собственную кровь. Да у неё давно уже внутри всё к чертям перезаражалось и умерло, но бурая жидкая субстанция почему-то продолжает бессмысленно циркулировать по сосудам, а Айви смотрит так преданно, и в ее хвойных глазах плещется океан сожаления; Харли самой себя жалко. Глупая-глупая кукла на нитках, верящая обещаниям и сладким речам Джокера; Квинн снова купилась на широкие жесты бывшего любовника-напарника, за что поплатилась гордостью. Упала прямо в океан, отделавшись покоцанными рёбрами, несколькими царапинами-порезами, да ушибами мягких тканей [какой-никакой, а всё же доктор]. Не впервые. Айви подлатает, зашьёт снежно-белыми нитками белёсую, как смерть кожу, будто и не было ничего. Но Харли на этот раз так скоро всё плохое не забудет, к Джокеру не вернётся, запрятав обиду глубоко-глубоко, как обычно, что никакой Байкал не сравнится. Не-король Готэма снова тяжёлым лакированным ботинком по хрупким костям и печаткой со всей силы по свежим ранам [бережно сделанные Айви стяжки глухо рвутся]; ублюдок смеётся, как сам чёрт, запрокидывая голову для пущего эффекта. Как будто покалечить и скинуть Квинзель из вертолёта прямо в руки Бэтмена было одной из его гениальнейших идей. Харли почему-то впервые не смешно. В этот раз падать оказалось больнее, чем в бесчисленные предыдущие, словно в ней наконец-то сломалось что-то настолько важное, что осознание ударило в голову похлеще любого кулака. Для Джокера она — приманка, игрушка, приз, и как только становится слишком жарко или скучно, Квинн превращается из предмета обожания в ненужный мусор, давно пылившийся на верхней полке, но непонятно почему не выкинутый вовремя. С Айви по-другому. Она невесомо гладит по волосам и торжественно дарит ей нормальную [экологическую] краску, вместо ужасно дешёвой; не без напоминаний покупает любимую еду из китайского ресторанчика в паре кварталах от дома [их дома]; слушает её пьяные бредни о 'пирожочке' и собственной никчёмности. Ядовитый Плющ смотрит чуть грустно и понимает; ловит каждое слово, умело штопая рваные раны; думает, что от Харли ничего, кроме дыр и заплат не останется скоро — слова застревают горьким комом в горле. Говорить это пьяной и сонной Квинн совсем не хочется, да вообще не хочется. Харли во сне улыбается хищной и кроваво-красной. Мистер Джей Харлс ничего своего не оставил, даже улыбку его копирует, безумную, чуть ли не до ушей; аж воротит. Костюм клоунский откуда-то [то ли из фильма ужасов, то ли из подвала] приволок, мол, надень, он мне нравится, спрячь свою красоту, шитую белыми нитками, она только для меня, другие пусть перед смертью сумасшествием довольствуются и плавными взмахами запятнанной биты. Айви же её маленькое забитое 'я' видит где-то на глубине тысяч метров, отыскать пытается, вывести наружу, как ребенка за руку, но Харли, испачканная в джокеровской грязи и искупавщаяся в кислоте, что, кажется, разъела ей мозг, не хочет этого увидеть, твердит, что без мистера Джея — никто. И всё же доверчиво жмётся к Айви [не к Джокеру], засыпая у неё на коленях под какую-то дурацкую колыбельную [Ядовитый Плющ только одну и знает] и приевшийся шум машин за окном.