Красный

— Я ведь просто вышел за вискарем, — обреченно выдыхает Саске, за горло держа в руках новую бутылку холодной янтарной жидкости. Он решил не оставлять дверь закрытой, когда появилась нужда заполнить пустоту мини-бара в снятом номере-люкс, поэтому сейчас почти не удивляется, видя в гостиной нагло рассевшегося в кресле мужчину — всего лишь бесстрашно подходит ближе и с глухим стуком ставит бутылку на стеклянный столик. — Правда думаешь, что снимать номер в отеле, в подпольном казино которого только что задолжал немалую сумму, было удачным решением? Уже давно за полночь. Яркий теплый свет нескольких люстр уютно растекается по просторной, отделанной в бордо комнате, захватывая такую же темно-красную, откровенно вызывающую мебель. Слишком много бархата, слишком много вульгарности. — Знаешь, чаще всего объект труднее найти, когда он находится под самым носом, — Саске пропадает за аркой, ведущей в просторную кухню, и, отзвенев посудой, возвращается с двумя толстостенными тумблерами под раздобытый виски. Одетый в тонкую водолазку цвета охры и темные брюки с подтяжками, он выглядит неоднозначно. Броско для выхода в люди и максимально обыденно для похода в казино. — Неплохая тактика, однако в такой ситуации — слишком дырявая, не находишь? — Теперь слегка. Предпочитаешь со льдом? — сдержанный кивок в ответ. — В холодильнике. Надо — возьмешь. Саске падает в кресло напротив и тут же принимается за открывание вожделенного BenRiach и дальнейшего розлива. Ровно одна треть в каждый стакан. — Как гостеприимно. — Гостей сегодня не ждал от слова совсем, веришь? — хмыкает Саске и откидывается на спинку кресла. В руке, за самый ободок, он держит неграненый стакан. — Коллектор, полагаю? — Бери выше — владелец. — Чего? — Всего, — мужчина уверенно скалится и тянется за своим стаканом. Даже с некой грацией, что сразу примечает Саске. А еще он примечает, что этот мужчина дьявольски привлекателен: ему идет брючный темно-пурпурный костюм с расстегнутой сверху белой рубашкой; идет эта низко подвязанная лентой длина волос до лопаток, что кажется правда необычным; манерность, вальяжность, раскованность — все это ему дико идет. — Ты пьешь мой виски, — он делает глоток, но сперва выдерживает напиток во рту, перекатывая на языке, — Бенриах, ограниченная партия, тридцатипятилетний релиз. Безжалостное покушение. — Сойдет, чтобы выпить, — Саске пожимает плечами и тоже делает глоток, но без излишнего профессионализма дегустатора. — Тогда тебе нужно было брать вино. Виски слишком благороден для таких целей как просто «чтобы выпить». — Не учи меня пить. Мужчина хмыкает и качает головой, возвращая тумблер на столик. Он закидывает ногу на колено, ставит локоть на подлокотник кресла и подпирает пальцами подбородок, изучающе всматриваясь в Саске. В самые глаза, и обоих это ни капли не смущает. Заставляет напрячься разве что. — Разве на твоем месте не должен быть один из местных потрошителей? — Саске приподнимает бровь. — Я знаю, что с пустыми руками ты бы сюда все равно не пришел, но больше удивляет тот факт, что сюда пришел именно ты. — Прости, что не учел желание быть пристреленным без разбирательств еще в дверном проеме. Впрочем, — мужчина вздыхает и в пару движений поднимается с кресла. Он приближается к Саске и склоняется над ним, упираясь обеими руками в спинку кресла; челка почти касается лба фривольно сидящего парня, пока собранный хвост аккуратно покоится за плечами. А Саске без малейших опасений — даже с вызовом — продолжает смотреть на уверенного в себе владельца-всего, — что-либо объяснять я тебе не намерен. Довольствуйся лишь тем, что мне стало банально скучно, а под руку совершенно случайно подвернулся интересный экспонат. — Весьма бездушно, — понизив тон голоса, щурится Саске и отдаляет от себя стакан с уже наполовину пригубленной жидкостью. До столика не дотягивается, поэтому просто держит его в руке, смотрит в глаза напротив и чувствует медленно растекающийся по крови адреналин. А ведь у этого человека наверняка за поясом пушка, способная одним метким выстрелом вынести мозги к чертям. — У меня нет души, — хриплый шепот. — Трудно оспорить, — Саске только сильнее ухмыляется и выскальзывает из-под согнувшегося над ним тела, без лишнего давления ставя тумблер на стол. Мужчина выпрямляется. Лишь сейчас Саске замечает, что немногим ниже незваного гостя — примерно на полголовы, однако это совершенно не позволяет чувствовать себя хоть каплю слабее. Видимо, все же, самоуверенность — порой даже излишняя — качество абсолютно врожденное и непоколебимое. — Меня нисколько не напрягает твое присутствие и твои действия, загадочный незнакомец, — Саске скептично смеряет его взглядом, оценивающе проходясь по всей статной фигуре, а после развязно проходит мимо, снова на кухню. Уже у арки он слышит тихий, но отчетливо различимый щелчок за спиной, но даже не думает поворачиваться. Только головой вбок. — Но прекрасно знаю что тебе нужно. И использовать эту штуку совершенно невыгодно, не так ли? — Саске оборачивается всем корпусом, без удивления и со сталью во взгляде рассматривая направившего на него дуло пистолета мужчину. Напряжение в комнате стремительно становится физически ощутимым. Угроза жизни уже не кажется просто игрой, — она заставляет начать реально нервничать. В ушах звенит. Саске туго сглатывает вязкую слюну и собирает мысли в кучу, стараясь не терять уверенность и невозмутимость. — Подумай сам: если сейчас тебя убью я или кто-то из моих людей, то замертво упаду следующим, потому что подозреваю, что кто-то из твоих только этого и ждет. Но ты до сих пор жив, а я до сих пор язвлю и цепляюсь за жизнь. Мы одни. Опусти это сокровище на столик, — спокойно объясняет Саске и перебегает взглядом с дула пистолета на глаза угрожающего мужчины. Еще несколько секунд накаляющейся атмосферы, и компактный пистолет ложится на стеклянную поверхность. — Хочешь свои деньги? В ответ молчание. Саске закатывает глаза. Какой же непрошибаемый собеседник! — Сыграй со мной. — Некоторое время назад ты щедро спустил не одну сотню тысяч баксов без намерения их вернуть, а теперь снова полагаешься на удачу? — мужчина изящно выгибает бровь и жестко усмехается. Руки прячет в неглубокие карманы классических брюк. — Парень, твой соперник — я. — А играть мы будем моими картами, — предвкушая великую игру, щурится Саске и исчезает на кухне. Спустя пару мгновений он находит карточную колоду в одном из кухонных ящиков — в прошлый раз он раздавал на четверых прямо за обеденным столом — и возвращается в пропахшую виски и насыщенным мужским одеколоном гостиную, заставая вновь сидящего в кресле гостя. С виду расслабленного, но всеми фибрами ощущается, что малейший выпад в его сторону, — и тебя уткнут носом в колючий палас. Саске удобнее разворачивает кресло и усаживается напротив, доставая из пачки карты и принимаясь тщательно их перетасовывать. Взгляд крепко прикован к мужчине. — Имя. В ответ предсказуемо фыркают и тянутся к еще практически полной бутылке янтарного. Медленный розлив по стаканам проходит в абсолютном выжидающем молчании, и только потом, когда бутылка возвращается на место, Саске удостаивают ответом: — Итачи Учиха. Господин Итачи Учиха. Для тебя просто господин Учиха. — Потрясающее самомнение. Итачи, значит, — качает головой Саске и недолго молчит, будто наслаждаясь послевкусием представленного имени, а затем наконец начинает раздавать карты. — Играем в дурака. Переводной. Без шулерства, но, чувствую, мы оба будем нарушать правила. Выигрываю я — ты убираешься отсюда сразу же. Выигрываешь ты – … и честно получаешь все, что хочешь. Идет? — Более чем, — Итачи в предвкушении облизывает губы и берет со стола свои шесть карт. Пика — масть. — Семь. — Ходи. Саске пометил тузы. На его картах, на его тузах, в самом углу рубашки, стоят почти незаметные оранжевые точки. Вот только он никогда не задумывается над тактикой, полагаясь на примерное запоминание выбывших и возможных карт, а еще на пресловутую удачу. Какая карта выпадет в этот раз — решает совсем не он, а воля случая, поэтому к черту попытки думать вообще. Всегда лезет на рожон. Он переводит шестерку треф червовой, Итачи отбивается тузом и королем. Тишина комнаты нарушается только гудками машин с улицы и давящей, до сих пор звенящей в ушах атмосфере. Здесь все еще решается жизнь Саске, пусть и не шибко страшно. Но глотнуть холодного виски хочется неимоверно. Изредка глаза сами по себе косятся на бутыль. Итачи сидит близко и абсолютно расслабленно — даже в случае проигрыша отсюда он не уйдет просто так, и это понимают оба. От Итачи невероятно вкусно пахнет — насыщенный запах одеколона очевидно принадлежит ему, а Саске еще с самого начала сносит крышу. Что-то качественное и определенное дорогое. Что-то для человека, у которого есть вкус. Две десятки Саске бьются валетом и королем. На новый подкинутый валет — вновь король. — В казино ошивается не так много людей, хотя ночь в разгаре, а отель пятизвездочным не назову. Откуда столько элитного привкуса во внешнем виде? Даже эта странная лента для волос выглядит на сумму как раритетные ролекс. — Дочернее общество. Раньше это место было основным — я отсюда начинал, — но сейчас основное ближе к центру Вегаса. Деньги — главное. Мало кто здесь думает о долгосрочных перспективах, стремясь продать подороже и побыстрее. Обосноваться в центре Син-сити, если есть достойный начальный капитал, — не так уж и трудно. Итачи исподлобья бегло оглядывает Саске, пытаясь понять зачем он вообще начал говорить, и не является ли это отвлекающей стратегией. Мужчина плотно обхватывает свои карты двумя руками. На указательном блестит аметист. Бубновая десятка на восьмерку. Новая пиковая — Саске забирает. — Осуждаешь продавцов? Не думаешь, что вырученную сумму они могут вложить в ценные бумаги и поднять их вдвое, может, втрое? Итачи хмыкает, делая новый ход. — Нет. Лас-Вегас устроен по-другому, тебе ли не знать, — снова зырк на Саске. — Продают, чтобы все спустить в своем же проданном казино. Круговорот денег. Обилие красного цвета режет глаза. Становится душно, желание выпить возрастает; лежащая рядом пушка задает опасный настрой. Саске хмурится и сглатывает, Итачи облизывает губы и ведет плечами. — Когда проигрывал последний раз? Саске переводит семерку, Итачи отбивается пиковым валетом и червовым тузом. Саске кидает бубновый туз и буквально слышит свое сердцебиение. У мужчины осталось три карты, у Саске — четыре. — Когда последний раз волосы не доставали до плеч. Пиковая дама на туз, на две новые дамы — пиковые туз и король. Колода закончена. Итачи пуст. Саске судорожно выдыхает через рот, не поднимая глаз с оставшихся в руках восьмерки и десятки. Мужчина терпеливо молчит, давая Саске возможность осмыслить только что проигранное все и принять поражение — и участь, — в очередной раз открывает бутылку и хлещет прямо из горла. Хмуря брови, он делает три-четыре глотка и возвращает виски на стол, чувствуя обжигающее тепло и сладкий привкус. Хороший виски. Жаль, пьется так убого. — Достаточно, — устало выдыхает Итачи и рывком поднимается с кресла. — Теперь играем по моим правилам. В два шага он оказывается рядом с замершим на месте Саске и хватает его за запястье, утягивая наугад в сторону спальни. На мягком удобнее. Предательские восьмерка и десятка разлетаются по вычурному красному ковру. До спальни они добираются сумбурно — Итачи зажимает Саске абсолютно у каждой стены и каждый раз этим действием выбивает у него из легких воздух — Саске не сопротивляется, списывает растущее возбуждение на наваждение и особо не запарывается над причинно-следственными. Выпитый алкоголь бьет в голову, и перед глазами все начинает медленно, но верно расплываться в одно переливающееся от светлого к темному красное пятно — Итачи нашаривает рукой выключатель, теплый свет расползается по досягаемым углам спальни. Итачи не любит долго возиться с одеждой, и пока губы заняты чужими с установкой хотя бы не переборщить с укусами, он опытно расправляется с пряжкой своего ремня, а затем странной системой пуговиц на брюках Саске. Тот насмешливо скалится в это зверское подобие поцелуя и полностью игнорирует возможность помочь. Когда на Саске остается только водолазка — Итачи едва ли не рвет ее в нетерпении; когда последняя пуговица рубашки мужчины оказывается расстегнута — ее даже не сбрасывают на пол, несдержанно хватая Саске за талию и бросая на живот на высокую двуспальную кровать. Мягкий сатин приятно ощущается обнаженной кожей. Теперь Саске удивляется откуда у постоянно крутящегося среди людей человека столько страсти и дикости и думает — Итачи ставит парня на колени и вынуждает его упереться руками в отделанное кожей изголовье кровати — думает чего еще возможно ожидать от легендарного победителя в дурака. Саске пропускает момент шелеста открытия упаковки резинки, плевка и растирания, и лишние вопросы отпадают разом, стоит Итачи без растягивания и какого-либо предупреждения вогнать член до гребаного конца. Саске успевает только шумно хватануть ртом воздух и уткнуться носом в собственное плечо — мужчина не разменивается на паузы и, не давая партнеру привыкнуть, сразу набирает размеренный темп. Он не отрывает взгляда от красивых сведенных лопаток и не может удержаться, чтобы не провести по ним ладонью — на это лишь изящно ведут плечом. Саске чертовски сексуален. До сих пор неснятая белая рубашка оголяет напряженные рельефные плечи Итачи. Стойкий одеколон пахнет еще ярче. Они оба чертовски сексуальны. Выпрямленные руки Саске каким-то образом умудряются не подкашиваться и крепко держаться за мебель; он закусывает губы на каждом толчке и прогибается в пояснице, подаваясь навстречу проникновенным движениям — если уж секс, то удовольствие должно быть на двоих. Внезапно сорвавшийся с губ тихий стон распаляет уже отсутствующее в реальном мире сознание — к черту идет размеренность и к черту идет любование — животная натура берет верх, Саске хватают за волосы, оттягивая назад под недовольное шипение; Итачи двигается резко и глубоко — кажется, теперь он совершенно забывает о состоянии парня, доставляя удовольствие в первую очередь себе. Особо грубый толчок — Саске откровенно стонет и ни капли не стесняется, его талию сжимают сильные пальцы — серебряный перстень холодом впивается в кожу, — вынуждая двигаться в такт. Шлепки разгоряченных тел становятся почти незаметными на фоне сбитого шумного дыхания и редкого поскрипывания кровати. В один момент движения полностью прекращаются и Саске оттаскивают за бедра назад, утыкая лицом в постель — он почти успевает выказать недовольство грубым обращением, но его затыкают новым проникновением — Итачи всем телом прижимается к нему сверху — боже, какой же он горячий! — и томно шепчет в самое ухо: — Нравится? Тебе нравится? — он прикусывает мочку. — Мх… продолжай, — практически невнятное мычание в простынь. — Попроси меня. — Что? Ты шутишь? — непонимающе усмехается Саске и пытается обернуться на трущегося об него мужчину, на что тут же получает болезненный шлепок по бедру. — Чшш, ты… — М? Итачи дает знать, что это он, все-таки, сейчас полностью контролирует ситуацию, и после нового смачного шлепка Саске раздраженно рычит: — Да трахни меня уже… ублюдок. С губ нетерпеливо срывается стон. Саске сжимает в ладонях бордовый сатин, и перед глазами снова все плывет — он выпил не так много, однако на это уже становится глубоко насрать — в комнате невероятно душно, жарко, между двумя обнаженными телами жарче в тысячу раз — Итачи ставит руку рядом с головой Саске и молится, чтобы она не подкосила в самый ответственный момент, потому что адекватно наблюдать за красиво перекатывающимися мышцами очевидно тренированной спины — верх всяких сил. Он двигается грубо, рвано, прижимается бедрами к Саске всякий раз, когда входит особенно глубоко. Саске прокусывает щеку. Мужчина сбито дышит, лихорадочно сжимает разлохмаченные волосы парня на затылке — который уже ничего не понимает и без остатка отдается процессу — и вновь тянет на себя; Саске то ли стонет, то ли рычит — или все вместе — и морщится на новый сильный толчок — да, то, что нужно, ни капли нежности, пожалуйста. Хочется кончить, безумно хочется — левая рука бесконтрольно тянется к еще с самого начала возбужденному органу и сжимает у основания — если мучиться, так до конца. Итачи, кажется, верно сходит с ума, шестеренки слетают разом, он упирается ладонью в поясницу парня и — не жалеет, не жалеет, совсем не жалеет — ритмично, жестко вбивает его в постель — чертов зверь; Саске сжимает зубами покрывало, мычит — от боли, удовольствия, совсем не разобрать — и сознанием отсутствует в реальном мире абсолютно — хорошо, боже, как же хорошо. Губы искусаны в кровь — и она отлично сочетается с общим интерьером, для этого ведь он такой красный? Итачи откидывает голову назад, нераспущенные волосы липнут к взмокшей спине и падают на смятую рубашку, и он сдерживается, но уже почти на грани — сейчас, сейчас, сейчас все… Ногти чертят полосы на талии, Саске громко шипит, дергается и чувствует, как Итачи прижимается бедрами вплотную и изредка мелко содрогается, рвано выдыхая куда-то в сторону — по телу проходит тянущее напряжение, и Саске пачкает свою ладонь вместе с измятым постельным бельем. Сладкая истома не заставляет себя ждать, и Итачи измотанно падает рядом с уткнувшимся лицом в простынь парнем, отбрасывая на пол завязанный презерватив и стараясь перевести дыхание. В комнате все еще душно, однако температура тела постепенно приходит в норму и больше не пылает огнем, как прежде. Саске перекатывается на спину и упирается взглядом в ярко освещенный потолок. Это было ново. Это было дико. Он тихо усмехается и поворачивает голову к мужчине, около минуты рассматривая его расслабленные черты. — К сожалению, господин Учиха, это тянет только на малую часть задолженности, — на него смотрят в ответ. — Придется сыграть в дурака еще несколько раз. Итачи убирает с лица прилипшие к нему пряди, что выбились из хвоста, и улыбается краешком губ. — Согласен перевести сумму в кредит. — Беру под проценты.