Вой скорбящей Силы

Он проснулся внезапно, словно его грубо выдернули из привычного глубокого медитативного сна чьей-то ледяной рукой. Он резко сел на кровати, настороженно оглядываясь по сторонам и ощупывая комнату вокруг себя не столько взглядом, сколько мысленно. Но ничего не изменилось — те же четыре аскетичные стены, тот же потолок с вмонтированным посредине плоским диском осветительной лампы, которая сейчас посверкивала тусклым красным индикатором выключенного режима, то же зашторенное плотными жалюзями окно, из-под которого пробивались всполохи проносящихся мимо даже в такой ночной час челноков. Однако, несмотря на видимую иллюзию спокойствия, что-то было не в порядке. Мейс чувствовал это в Силе — неприятное, тревожащее, гнетущее ощущение скрутило внутренности темнокожего джедая, холодными когтями хищной птицы впившись в его плоть. Он даже не сразу заметил, как тяжело дышит. Дышит так, будто только что провёл несколько часов подряд в упорной нещадной отработке самых сложных ката Ваапада, а не в собственной постели. Корун глубоко вздохнул, пытаясь привести смятенный этим неожиданным пугающим предчувствием разум в порядок, и протянул руку влево — ладонь ощутила только давно остывшую скомканную простынь. Это тоже было не в порядке. Невольно вздрагивая от ночной прохлады, которая с готовностью домашнего фелинкса вкрадчиво опустилась на его обнажённые покатые плечи, Мейс откинул одеяло, спуская босые ноги на ковер. Он сгорбился, тяжело опустив голову на сложенные руки, и на несколько секунд просто замер на краю кровати, справляясь с внезапно охватившей его слабостью. Сила кричала. Сила беззвучно, исступлённо кричала. Сила захлебывалась стонами умирающего, агонизирующего человека, хрипела, выла и рыдала. И он впервые чувствовал, что не может ничего изменить. Одежда лежала где-то далеко. Корун не стал даже пытаться найти её в темноте, вместо этого накинув на себя одеяло, перекинув свободный конец через плечо, и направился на кухню. Он знал, что найдет его там. Он всегда любил задумчиво смотреть в бесконечную суету ночного Корусканта, когда его мучила бессонница. Это было в порядке. И то, что его стройное, изящное тело прикрывала только одна свободно сползшая с правого плеча исподняя туника — его, Мейса, туника. И то, что он опять тайком ускользнул из спальни к кухонному окну, бесшумно вытащив из холодильника очередную банку энергетика, которая сейчас сиротливо валялась на столе, пустая и ненужная. Не в порядке было то, что его мучила бессонница. Как и то, что сидевший у окна силуэт был окутан едва заметным облаком сладкого химического дыма. Винду подошёл молча, останавливаясь рядом и разгоняя ароматические пары рукой. Забрак, хотя явно услышал шаги за своей спиной, не поднял головы и остался сидеть неподвижно даже тогда, когда Мейс твёрдой рукой забрал небольшое цилиндрическое устройство из покорно разжавшихся тонких пальцев. Корун нахмурился, разглядывая тёплый прибор с металлической насадкой, в полупрозрачном розоватом резервуаре которого лениво плескалась вязкая мутная жидкость. — Снова? Забрак, продолжая пристально наблюдать за с шумом проносившимися за прозрачной панелью окна воздушными такси, сделал неопределённый отмахивающийся жест. Ворот сорочки сдвинулся ещё сильнее, обнажая белёсый шрам рубца, резко выделяющийся на гладкой кофейной коже, который целители так и не смогли скрыть полностью — слишком много времени прошло между пленом иридонца в системе Салукемай и лечением бактой в Храме. — А тебе чего? Пришёл нотации читать? Голос Иита был привычно тихим, разве что чуть более глубоким, чем обычно — сказывалось употребление легконаркотического дыма, который и производило устройство, зажатое сейчас в кулаке Мейса. Перегонка смеси на основе вполне безобидного рилла и уже более жёсткого гиглдаста, постоянно подогреваемой миниатюрным теплопроводящим элементом внутри колбы, давала этот приторный карамельный запах, противным маревом до сих пор наполнявший комнату. Это было в порядке. Не в порядке был тот факт, что забрак опять вернулся к курению этой дряни, после своего почти восьмимесячного перерыва. — Не по-джедайски это, Иит. Не позорь Орден. Корун неодобрительно сложил руки на груди. Не в порядке была ещё одна вещь. Дрожь, ощущавшаяся в интонациях забрака, не имела ничего общего с последствиями дурманящего дыма. Наоборот, именно она, как догадывался Винду, была той самой причиной, по которой Иит и достал с верхней полки когда-то им же самим заброшенный туда курительный прибор. Дрожь была, вероятно, ещё и причастна к не успевшей до конца высохнуть влажной дорожке на татуированной щеке, которая сейчас тускло блестела в неверном свете проносящегося мимо транспорта. Забрак издал какой-то неопределённый звук, похожий на жалобный всхлип, но тут же спрятал его под напускным грубоватым безразличием, судорожно вытерев мокрые следы рукавом. — Крифф, Мейс… Ты ещё со своей правильностью… Винду пожал плечами. Он задумчиво покрутил прибор Иита в руке, а затем вдруг в порыве какого-то мрачного упрямства сдвинул пластинку активации, в свою очередь тоже неспешно закуривая от тут же задымившего устройства. Тошнотворная сладость неприятно защекотала горло и ноздри, липким ощущением растекаясь где-то внутри. Корун не выдержал и закашлялся. Но вместе с этим испаряющаяся наркотическая смесь работала как надо — жуткий шум в голове оттеснился куда-то на задний план, а когти плохого предчувствия ослабили хватку. Мейс вдохнул гораздо свободнее и затянулся ещё раз. — Не по-джедайски. Но какой смысл, когда эта скроггова война и так извратила саму суть учения джедая? — Ты ведь тоже слышишь это, Мейс? — вопросом на вопрос глухо ответил забрак. — Я знаю, ты не можешь не слышать. Эти стоны и крики. Умирают не только наши братья. Сама Сила вопит на последнем издыхании. Корун выпустил сквозь неплотно сжатые губы колечко белёсого пара. Дурманящая патока притупляла сознание, но стоило чуть напрячься — как в голове с новой силой на разные лады зазвучали дробящиеся на тысячи осколков десятки, сотни голосов, вопящих, не верящих, умоляющих. И, сливаясь в единую жуткую симфонию, они вместе составляли один отчаянный зов — последний вой смертельно раненого гиганта. Вой скорбящей Силы. — Каково это, Мейс? Ты видишь, что произойдет со всеми нами? С Орденом, с Корускантом, с галактикой? — Способность находить уязвимые точки не позволяет явственно предвидеть будущее. Ты сам знаешь, — на лбу магистра пролегла складка — Сила закричала ещё более исступлённо, и на периферии восприятия закружились смутные, призрачные образы, от одного вида которых ему стало дурно. Винду сглотнул и с усилием продолжил: — Сейчас я вижу лишь боль. Очень, очень много боли. Боль обретёт физическую форму, Иит. Боль станет не просто чувством — боль получит плоть, кровь, боль получит собственное тело. Боль станет не понятием — а реальностью, способной найти, выследить, уничтожить. Боль станет человеком. И от одного его имени содрогнется вся галактика. Имя, которое будет обращать в животный ужас всех. Имя… Его имя… Вей… Сила оглушительно взревела, и пульсирующая жгучая боль пронзила мозг коруна таким мощным всплеском, что он пошатнулся и чуть не упал. Сознание заволокла густая плотная ватная пелена, спасительным щитом ограждая от раздирающих его непонятных сумбурных видений. Он не знал, сколько прошло времени — наверное, больше получаса, — прежде чем он снова смог открыть глаза, фокусируясь на размывающейся перед слезящимся взглядом реальности. Иит Кот держал его лицо в своих ладонях, слегка надавливая кончиками пальцев на виски джедая и что-то размеренно, умиротворяюще шепча — его губы едва заметно шевелились, а пушистые ресницы на опущенных веках подрагивали от усердия. Он делился с ним своей Силой, повторяя раз за разом какие-то успокаивающие, ничего не значащие фразы, используя их как мантру, чтобы укрепить связь. Мейс мягко положил собственные руки на руки Иита. Тот вздрогнул и отнял ладони. — У нас ведь нет будущего, да, Мейс? Мы все падём от его руки? Человека, который станет Болью, — Иит прикусил губу. В его по-детски больших карих глазах, теперь наконец обращённых на коруна, отражались ставшие вдруг холодными, мертвенными огни ночного Корусканта. — Видения могут быть обманчивыми, — Винду отступил на шаг, окидывая взглядом хрупкий профиль забрака. Что-то хрустнуло в поле Силы. Корун увидел Иита вновь — не того, который сейчас стоял перед ним с тайной мольбой в глазах развенчать только что сказанные им самим опасения. Он увидел другого Иита — сломленного, уставшего, потерянного, движимого одной лишь силой забрачьего упрямства. Отражающего алый клинок, делающего выпад, второй. Где-то далеко раздался тонкий детский плач. Поворот головы, помертвевшее лицо, вскрик — и тело Иита безвольно упало, пронзённое чужим клинком. Человек-Боль. Он здесь. Он доволен. — Мейс? Винду снова рывком выдернул себя из ужасающих картин. Иит погибнет. Его видения верны. Его милый Иит будет лежать в пыли, пока над ним будет стоять Он. Сердце судорожно колотится, грозясь сломать ребра. Этот Иит, который сейчас стоит в его тунике перед ним, который смотрит на него с таким волнением — этот Иит ещё ничего не знает. И узнать не должен. Винду обязан всеми силами сохранить эти последние искорки пока живого блеска в его глазах. Война отняла у коруна почти все силы, но то, что у него осталось, сейчас и вплоть до его последнего вздоха, будет принадлежать Ииту. — Всё хорошо, Иит. Я видел… я видел и иной путь, — произносит он, вытягивая руку в каком-то умоляющем жесте. Он врёт, но что значит его ложь сейчас, по сравнению с тем, что он видел? Его пальцы неуверенно касаются плеча забрака, будто магистр боится, что и этот Иит вдруг тоже окажется призраком, наваждением и вот-вот бездыханно свалится ему на руки. Но этот Иит не исчезает. Этот Иит тянется к воротнику, медленно расшнуровывая, и туника с тихим шорохом падает к его ногам. Этот Иит делает шаг навстречу, и, не отрывая глаз от тёмных глаз коруна, подаётся вперед. Этот Иит целует его, стискивая край одеяла в кулаке. Целует долго, нежно, чувственно, до головокружения и катастрофической нехватки воздуха в легких, словно пытается стать с ним одним целым, словно увидел в Силе что-то такое, что упустил корун, и теперь пытается без слов объяснить ему, как глубоко он ошибается. И Винду думает, что этой ночью прав в своих видениях окажется именно Иит. Он аккуратно, бережно оглаживает тут же доверчиво выгнувшуюся спину забрака, под пальцами ощущая следы, покрывающие его лопатки, змеящиеся вдоль позвоночника, оплетающие ребра — следы пыток, которые останутся там даже если целители и смогут избавиться от видимых шрамов. Те же шрамы, которые ранили душу Кота, останутся с ним навсегда. Мейс знает, что он не в силах ничего исправить, — и именно поэтому он прижимает забрака к себе, и именно поэтому прикосновения становятся торопливей и горячее. Пусть он не может ничего исправить в будущем, но он может делать то, что делает сейчас — защищать Иита от кошмаров. Винду отвечает на поцелуй, и одеяло тоже оказывается на полу.