___________________
Он недвижимо стоял у входа, сцепив руки за спиной, его лицо было сосредоточенным и угрюмым. Сейчас глава Лань больше походил на своего брата, нежели на себя самого. К слову, как раз о брате и были его мысли: Ванцзи разговаривал с дядей после возвращения с горы Луаньцзан, он покорно пришёл принять наказание и едва ли был способен рассуждать здраво. Лань Цижень же пребывал в праведном гневе, и Сичень боялся, что их разговор не кончится ничем хорошим. Так и случилось. Лань Чжань вышел и спокойно прошел мимо, даже не взглянув, что было совершенно точно плохим признаком. Цзеу-Цзюнь не стал расспрашивать его и сам отправился к учителю. — Дядя, — он ступал осторожно, словно боялся, что может потревожить или вызвать ещё большую бурю негодования. Тому явно нездоровилось, его руки вздрагивали и, казалось, будто он сейчас упадёт без чувств. — Упрямец! — после продолжительного молчания выдохнул Цижень, — Упрямец! — Что он сказал? — То же, что и до этого. Так должно быть. Так должно быть. ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ! Вот его ответ. — Я говорил, что так и будет, — сердце Лань Сиченя похолодело, когда он увидел выражение глаз дяди. — Сичень, почему? Скажи мне, почему? За что он так поступает со мной, что сделал с ним этот человек? — Полагаю, что ничего. Вы сами видели, он отверг его. — Вот именно! Отверг! Ванцзи не мог просто так пойти против клана из-за мальчишки! Против семьи! Ведь не мог? Глава Лань молчал, он не хотел разубеждать дядю и провоцировать пожар гнева, который и так уже полыхал на всю поднебесную. — За что, Сичень? Почему он так поступает со мной? — не унимался Цижень. — Дядя, — Цзеу-Цзюнь взял его за руку и помог сесть, — какое он выбрал наказание? — Никакое, — прокряхтел старый учитель, поднимая руку к сердцу и сжимая пальцами ткань одежд, — Я не позволил ему этого. Кланы ведут борьбу за место под солнцем, Гусу Лань достаточно пострадал и должен вести себя подобающе, чтобы Цинхэ Не, Лань Лин Цзинь и Юнь Мен Цзян не вздумали говорить за нашей спиной, будто мы не можем сдержать наших адептов в узде. Заслуги Ванцзи всегда служили примером, так пусть теперь и наказание послужит. Никто не должен заводить дружбу с порочными людьми, тем более не заходить так далеко! Лань Сичень собирался взять сяо и сыграть «Песнь очищения сердца», когда случайно обратил внимание на записи, выведенные идеальным почерком брата. Наказание. Теперь не только сердце, но и всё его существо превратилось в лёд, страх взмыл от солнечного сплетения и вцепился в горло, заставляя Сиченя задохнуться. Он, едва соображая, что делает, потянулся рукой и схватил исписанный листок, а после того, как перечитал суть наказания минимум пять раз, бросил на дядю взгляд, преисполненный почти священного ужаса. — Примером для всех станет смерть? — О чём ты говоришь? — Лань Цижень даже не изменился в лице, — Это заслуженное наказание. Любовь? К мужчине? Да ещё к такому? Немыслимо! Противоестественно! Неправильно! Оскорбительно для Ванцзи и клана. — Немыслимо? Оскорбительно? — руки главы Лань безвольно опустились, — Так не лучше ли сразу убить его? — Ты недооцениваешь своего брата, он выдержит. — Дядя! — Лань Сичень встал на ноги, — Вы всегда слишком много требовали от него! Так нельзя! — Нельзя? А предавать всё, что дорого, ради утратившего душу существа, можно? — Цижень тоже поднялся, но тут же пошатнулся и кашлянул кровью. Цзеу-Цзюнь поймал его и посадил обратно. — Смилуйтесь… это же… это же… — Он упрямится, и я не стану мириться с этим. Если он придёт и попросит прощения, откажется от своих слов, от выдуманных им чувств, и вернётся к себе прежнему, я смягчу наказание. Погибли наши люди, наши братья, Сичень! Ты, как глава, не можешь покрывать его. Только не теперь. Знаю, ты никогда и не делал этого, но в конкретной ситуации не лучшая идея начинать. Лань Сичень поклонился в первую очередь для того, чтобы спрятать застывшие в глазах слёзы, и уже во вторую очередь, чтобы попрощаться. Всё равно он не видел смысла продолжать разговор, а оставаться подле дяди не было сил. Глава Лань вышел разбитым, эмоции мешали сосредоточиться, слёзы обжигали, скапливаясь на ресницах, поэтому он не сразу услышал приближающиеся шаги. — Брат, — Цзинь Гуанъяо поклонился ему в своей обычной манере. — А-Яо, — Лань Сичень поймал его руки и задержал прикосновение чуть дольше, чем следовало, — не нужно, мы это обсуждали. — Глава Лань слишком великодушен, но мне необходимо отбыть в Лань Лин сегодня же, боюсь я… — Гуанъяо как раз поднял голову и встретил потерянный взгляд, полный глубокой горечи. Он сглотнул, выражая неподдельные эмоции, — что случилось? — Ванцзи… — Всё настолько серьёзно? Цзеу-Цзюнь был сам не свой и озвучил наказание, как собственный приговор. — Когда это случится? Я приеду поддержать тебя, и, надеюсь, к тому моменту ты сможешь уговорить Ханьгуан-Цзюня. Пусть молит о прощении, это наказание, действительно, слишком жестокое, но… Лицо Сиченя исказилось гримасой боли. Он безоговорочно верил стоявшему перед ним человеку, но это «но» в его речах всегда приводило в смятение, и сейчас ему совсем не хотелось слышать продолжения этой фразы. — … действия Ханьгун-Цзюня действительно безнравственны с точки зрения не только этики заклинателей, но и собственных правил Гусу Лань. Ты согласен со мной, брат? Тот кивнул, в горле пересохло, и голос потерял своё приятное звучание. — Ты понимаешь, что он считает смерть лучшей альтернативой жизни без… без… — Старейшины Илин? — учтиво помог Гуанъяо, — Что ж, смерть во имя любви не самый плохой уход из жизни. Цзеу-Цзюнь почувствовал, что слёзы готовы вырваться и тонкими линиями сползти по коже вниз, поэтому взял себя в руки. — Прости меня, брат, я не должен обсуждать это с тобой. Итак, ты покидаешь Облачные Глубины? — К сожалению. Мне невозможно отсутствовать вне резиденции главы продолжительное время, тем более, готовится зачистка горы Луаньцзан, глава Цзинь требует моего присутствия. — Я понимаю. Мы отправим на помощь некоторое количество людей. — Ты не возглавишь адептов из Гусу? — Не уверен, А-Яо. Полагаю, мне следует остаться и отговорить брата, убедить его поступить правильно. — Хорошо, — Гуанъяо искренне улыбнулся ему, — брат мудрый и светлый человек, он примет и вынесет любые удары судьбы — Брат переоценивает мои умения, — заметил глава Лань. — Ничуть. Ты перенёс пожар в Гусу и сохранил наследие клана. Я верю, что ты непременно со всем справишься. — Непременно, — повторил за ним Лань Сичень и с трудом выдавил улыбку.***
С отъезда Цзинь Гуанъяо минуло довольно много времени: срок наказания подходил к концу, приближался второй этап, которого Лань Сичень боялся больше всего на свете. Он изо дня в день приходил к брату и уговаривал его вымолить у дяди прощение, но Ванцзи не только не собирался делать этого, а вовсе отказывался вести диалог и упорно молчал. Цижень не уступал ему ни на йоту, и глава Лань оказался в их молчаливой конфронтации, словно муха в медленно сужающемся пространстве без выхода, — ещё чуть-чуть и твёрдые стенки схлопнутся, оставив лишь мокрое место. Накануне наказания Лань Чжань, наконец, покинул свой пост у стены послушания и пришёл к дяде, чтобы принять из его рук дисциплинарный кнут. С кнутом он должен был простоять до рассвета в ожидании своего часа… Цзеу-Цзюнь так и нашёл его утром. Ванцзи стойко переносил всё, что выпало на его долю, и оставался непоколебим, как и всегда. — Если пришёл уговаривать меня одуматься, уходи, — произнёс он, не ожидая, когда к нему обратятся. Лань Сичень в лучах восходящего солнца выглядел как бессмертное создание, спустившееся прямо с неба. В розовых бликах сияние его одежд, правильные черты лица и печальный взгляд могли привести в восхищение кого угодно, но второй нефрит даже не смотрел на него. — Не уйду. Тридцать три удара? Ты в своём уме? — Мгм, — равнодушие ответа пугало. — Молодой господин Вэй и так совершил ужасную ошибку, к чему добавлять к его ошибкам свои?! Дисциплинарный кнут лежал на прямо вытянутых руках, Лань Чжань стоял на коленях очень ровно, словно не было этих бесконечно длинных дней и ночей у стены послушания. — Я не могу судить, были его действия правильными или ошибочными, но какими бы они не являлись, я готов нести ответственность за последствия вместе с ним. — Ванцзи! — воскликнул глава Лань, но так и не смог продолжить свою ежедневную тираду. — Сичень! — Лань Цижень появился прямо за его спиной, — Оставь его. — Дядя… — Уходи. Если не можешь остаться, уходи, — приказал учитель Лань. Сичень поклонился. Теперь было поздно, и он уже ничего не мог поделать. Удаляясь по знакомой тропинке Облачных Глубин, он едва ли различал, куда идёт, всё застилала пелена слёз… голос дяди послышался издалека, словно проходил сквозь длинное узкое ущелье, и глава Лань невольно обернулся. — Что ты скажешь в своё оправдание, Ванцзи? Осталась ли в тебе хоть крупица совести, чтобы взглянуть мне в глаза и попросить прощения? Помнишь ли ты правило, которое нарушил? Как оно звучит? — строго спросил старый учитель. Адепты клана, исполняющие наказание, взяли дисциплинарный кнут и выстроились позади Лань Чжаня. — Не заводить дружбу с порочными людьми, — отчётливо ответил он, — но осмелюсь спросить дядю, кто праведен, а кто порочен? Где чёрное, а где белое? Лань Цижень буквально взорвался переполнившей его яростью. — Бейте! Цзеу-Цзюнь резко закрыл глаза и пошёл в другую сторону, свист кнута и первый удар отразился в его сердце, оставляя кровавые следы и глубокие раны. Он взял сяо, но не смог играть, пытался медитировать, но за невозможностью сосредоточиться оставил и это дело, — его душа разрывалась на части, разбивалась на осколки и собиралась при каждом ударе. Лань Сичень знал, что до самого конца не услышит от Ванцзи даже стона, не увидит в его лице ни капли эмоций, и с ужасом осознавал — боль этой порочной любви сильнее, чем любая физическая боль, сильнее, чем любое наказание. Он не мог заставить себя уйти достаточно далеко и всё слушал, и слушал, и слушал… на пятнадцатом ударе кнута терпение его лопнуло. Цзеу-Цзюнь отправился к дяде и, не спрашивая разрешения, буквально ворвался к нему. — Хватит! Останови это! Умоляю! Лань Цижень по-прежнему полыхал гневом, посчитав последние слова Лань Чжаня почти личным оскорблением. — Нет. — Дядя! — Сичень схватил его за руку, — Он умрёт! Что ты делаешь? Учитель Лань оттолкнул его от себя. — Веди себя достойно, ты глава клана. Или хочешь к нему? Разделишь его наказание? Получишь столько же ударов, сколько и он? — Дядя! — Цзеу-Цзюнь опустился на колени, — Дядя! — И слышать ничего не хочу. Вон! Удары кнута разносились над Облачными Глубинами, глава Лань уже не знал, кому из них больнее, он не двигался с места, его руки тряслись, а по щекам катились горькие слёзы, которые собирались на подбородке и капали на одежду. В конце концов, Лань Сичень извлёк Шоюэ из ножен и сжал лезвие в ладони, пытаясь унять душевную боль. Это мало помогло ему, но кровь, ярким пятном оросившая Лебин, немного привела в чувство, он снова поднял взгляд на дядю, который стоял к нему спиной, и вдруг понял, что звук ударов затих… Следующие мгновения прошли, будто во сне. Цзеу-Цзюнь едва помнил, как выбежал к брату, как нашёл его без сознания с окровавленной спиной, как нёс в цзинши и обрабатывал раны… всё смешалось в памяти, осталась лишь невыносимая боль, разъедающая изнутри… Он сутки напролёт, отвлекаясь исключительно на важные дела, сидел с Ванцзи, пока тот метался в бреду, произнося одно имя, одно единственное имя. «Вэй Ин»***
Лань Сичень полагал, что самое страшное позади, — Лань Чжань медленно приходил в себя, уже постоянно был в сознании и мог говорить или просить о чём-то, — только Цзинь Гуанъяо разрушил эту уверенность. Он явился с вестью, которая, хоть и была радостной для всего мира заклинателей, повергла главу Лань в шок. Ему с трудом удалось сохранить самообладание и принять гостя, как подобает, а после с тяжёлым сердцем идти к Ванцзи. Он не имел права скрывать и прекрасно понимал, что лучше сказать сейчас, чем не сказать, и стать тем, кто утаил такое важное и трагичное событие. — Ванцзи… Ванцзи… — он, не чувствуя ног, сел на ложе брата и коснулся его плеча. Лань Чжань приоткрыл глаза и разомкнул сухие губы. — Пить, — шепнул он. Сичень безоговорочно подал воду, придержал ему голову и помог сделать глоток. — Что случилось? — слабо спросил Ванцзи. Он уже догадался, что брат принес плохие вести, но всей сути не знал. — Ванцзи… я должен кое-что сказать тебе… — ком подступил к горлу, говорить стало невозможно. — Что? — Молодой господин Вэй… он… Глаза Лань Чжаня распахнулись, он схватил Лань Сиченя за рукав и сел, превозмогая боль. — Что? — надрывно повторил он. При этом всё его тело сковала судорога. — Успокойся, — Цзеу-Цзюнь взял его за плечи и передал часть духовной энергии, избегая касаться ещё не заживших ран, — это было неизбежно… Ванцзи… — Что неизбежно? Что? — Ханьгуан-Цзюнь попытался встать, но упал, ткнувшись носом в колени брата, — Что? Скажи! — его пальцы впились в полы длинной одежды. — Его больше нет. Глава Лань думал, что уже не сможет испытать боль сильнее той, что настигла его во время наказания Ванцзи, но видеть, как он плачет у его ног, оказалось в сотни… нет, в тысячи раз больнее. Лань Сичень опустился рядом с ним и обнял, поклявшись себе, что если однажды старейшина Илин действительно вернётся в этот мир, он не станет препятствовать их общению, каким бы оно ни было, он сотрёт это правило со стены, как только появится возможность, и больше никогда никого не осудит за подобные чувства. Никогда. Они сидели на полу, два брата, два нефрита клана Гусу Лань, обнявшись, как в детстве, и плакали. Сичень гладил Ванцзи по голове и шептал успокаивающие слова, играть «Песнь очищения сердца» он не мог, слишком глубоки были его личные переживания, и по этой же причине ему даже не пришло в голову, что что-то может пойти не так. Цзеу-Цзюнь лишь на долю секунды прикрыл глаза, как льдистая вспышка мелькнула в воздухе, он едва успел отстраниться и увидеть в руке Лань Чжаня Бичень. — Не смей! — Шоюэ в последнюю секунду преградил путь клинку. Глава Лань тут же выхватил Лебин и заиграл, стараясь быстрее с этим покончить. Бичень долго сопротивлялся, но, в конце концов, взмыл вверх, зависнув в паре метров над полом, а после упал и воткнулся остриём в дощатое покрытие. Сичень должен был разозлиться, но не смог, и только сказал, преисполненный глубокого сочувствия, — Ванцзи… говорят, что не осталось и души. Ничего не осталось. Просто прими это. Лань Ванцзи тяжело дышал, опираясь руками о собственные колени — использование меча отняло все духовные силы. Его плечи равномерно вздрагивали. — Ты не понимаешь… ты не понимаешь… — шептал он. — Чего именно я не понимаю? — сурово спросил глава Лань, — Что ты собирался всадить себе в грудь свой собственный меч? Думаешь, я просто так неустанно лечил твои раны, чтобы ты, впервые поднявшись на ноги, лишил себя жизни? Думаешь, господин Вэй хотел бы этого? — Я не верю, я не верю… — Ванцзи… — Уходи. Оставь меня. Не нужно смотреть на меня в таком состоянии. Уйди же! — он нащупал рукой позади себя первую попавшуюся вещь, которой оказался пояс, и кинул в брата, но лёгкая ткань лишь взлетела в воздух и плавно осела к его ногам. — Хорошо. Хорошо, как скажешь. Я принёс лекарства, а… — Цзеу-Цзюнь убрал Бичень в ножны, — это я возьму с собой. На всякий случай, — и как бы не было ему тяжело, он исполнил волю Лань Ванцзи и оставил его одного. Утром же следующего дня, когда рассвет только начал заниматься над Облачными Глубинами, главу Лань ждало новое потрясение. Бичень исчез из тайника, а худшие опасения подтвердились, выраженные зияющей пустотой комнаты, где до этого момента находился Ханьгун-Цзюнь. Ни один человек в Гусу не видел, как тот покидал город, и абсолютно никто не мог сказать, куда же он пропал. Однако несколько дней спустя Лань Чжань появился снова в совершенно невменяемом состоянии. Лань Сичень был не первым, кто увидел его, поэтому многое ему стало известно со слов адептов клана. В тот же вечер произошёл взлом печати древнего хранилища Облачных Глубин, и глава Лань явился туда без промедления, едва успев расспросить очевидцев: картина, которую он застал, поразила его до глубины души. Вещи, сложенные ранее аккуратными стопками и отсортированные по виду, названию и цвету, теперь валялись вперемешку с осколками кувшинов от «Улыбки Императора», казалось, вином пропахло всё от пола до потолка, — в этой разрухе совершенно невозмутимо стоял его брат и рылся в последней идеально сложеной пирамиде музыкальных инструментов. — Ванцзи? Что ты делаешь? — удивлённо и растеряно задал вопрос Цзеу-Цзюнь. — Флейта, — произнёс тот, — Нужна флейта. — Флейта? — Сичень удручённо покачал головой и прошёл вглубь хранилища, безошибочно выуживая флейту из белой яшмы прекрасного качества, — Вот. Эта? Ванцзи бросил мимолётный взгляд на изящный инструмент, взял его в руку и тут же выкинул за спину, не рассчитав силу. Флейта ударилась о гуцинь, находящийся на самом верху треугольной конструкции из таких же струнных инструментов, и все они благополучно осыпались вниз, наделав столько шума, что клан Цишань Вэнь наверняка возродился и умер ещё раз, не в силах слушать эту какофонию звуков. Главе Лань оставалось только беспомощно наблюдать за творившимся беспределом и тяжело вздыхать. После довольно продолжительных поисков Лань Чжань вдруг наткнулся на вещь, которая сильно его заинтересовала, и он, растолкав охрану, каким-то непостижимым образом сумел ускользнуть от любопытных глаз. Сичень потратил ещё уйму времени, чтобы снова найти его, и, в который раз, оказался потрясён тем, что обнаружил. — Ванцзи, — только и смог произнести он. Ханьгуан-Цзюнь, пока все его искали, вернулся в место своего уединения и стал ждать новых наказаний за свои деяния. Естественно, когда брат нашёл его, тот уже протрезвел и совершенно ничего не помнил, но на его оголённой груди прямо под сердцем красовался свежий ожог от тавро, а в объятьях сидел маленький исхудавший и больной ребёнок. Лань Цижень узнал обо всём раньше, чем Цзеу-Цзюнь успел сообщить ему. Старый учитель ходил чернее тучи и был в таком бешенстве, что адепты боялись заговаривать с ним без необходимости. Лань Сичень всерьёз опасался, что дело может принять совсем дурной оборот, поэтому последовал за Лань Ванцзи, когда тот отправился к дяде. Второй Нефрит едва держался на ногах, но у него хватило сил нести на руках ребёнка и держать лицо. — Дядя, — Ванцзи поклонился, не выпуская Вэнь Юаня. Лань Цижень только тяжело вздохнул. — Я хочу оставить мальчика себе и… дать ему нашу фамилию. Глава Лань, вошедший следом, прикрыл глаза, ожидая строгой отповеди дяди, но тот снова ответил только вздохом и молчанием. — И прошу назначить мне наказание за… — Довольно! — наконец, не выдержал Лань Цижень, — Хватит с тебя наказаний. Хочешь усыновить мальчика, усынови. Хочешь разнести древнее хранилище, разноси. Хочешь пить по ночам, пей. Только, пожалуйста, оставь меня в покое. — Я признаю свою ошибку, учитель, и я сам назначу себе наказание. — Ванцзи! — с укором воскликнул Сичень, но был полностью проигнорирован. Дядя только всплеснул руками и решил перевести тему, обратив свой взор к мальчику, которого Лань Чжань как раз опустил на пол. Мальчик обнимал его ногу и прятал лицо, зарываясь носом в ткань белых одежд. — Как же зовут нашего юного господина? — мягко спросил Лань Цижень, он старался быть менее грозным, потому что было очевидно, что ребёнок уже испугался его. — Ю-юань, — еле слышно ответил тот и сильнее вжался в ногу своего спасителя. — Хорошо, — учитель тепло улыбнулся и встал, — тогда, добро пожаловать, Лань Юань, — он подошёл, собираясь потрепать ребёнка по голове, но произвёл на него впечатление обратное тому, которое планировал. Мальчик почти повис на ноге Ванцзи, поднял на него жалобный взгляд и сказал. — Мне страшно, папа. Трое мужчин застыли в оцепенении. Воцарилась такая тишина, что можно было услышать звук пылинки, рассекающий воздух в пяти ли от них. Цзеу-Цзюнь многозначительно взглянул на дядю, а тот в свою очередь на младшего племянника, потеряв всякую способность говорить, Лань Чжань даже подозревал, что тот уже никогда ничего и не скажет. — Он… он твой сын? — первым опомнился глава Лань. Ванцзи ответил не сразу, но голос его звучал твёрдо и уверенно. — Мой и Вэй Ина. Лань Цижень пошатнулся, чудом удержавшись на ногах. — Иногда мне кажется, что второй молодой господин Лань хочет отправить меня к праотцам, как можно скорее, — обратился он к Сиченю. — Я приму наказание, дядя, — снова отозвался Лань Чжань. — О, ради всего святого, — взмолился Цижень и замахал на него руками, — Уйди с глаз моих. — Дядя, я хотел просить ещё… Дядя, собиравшийся было уйти вместо племянника, остановился и вздохнул так глубоко, как только позволили его лёгкие. — Говори. Ванцзи не ответил ему, и он, услышав непривычно резкий шум и суету, обернулся. Глава Лань в этот момент помогал брату, — А-Юань потерял сознание. Просьба вылечить мальчика осталась невысказанной, но ему, конечно, помогли. Впрочем, Лань Чжань этого не знал, ибо провёл сутки, стоя на коленях у входа в Облачные Глубины, домой поплёлся на рассвете следующего дня и там, едва переступив порог, свалился в руки Лань Сиченя и потерял сознание на несколько минут. — Зачем, Ванцзи? Вот скажи мне, зачем? — спросил тот, когда он очнулся. Сичень обрабатывал ожог от тавро, действуя очень осторожно. — Я хотел почувствовать его боль, испытать всё, что испытал он при жизни, что любил и от чего страдал, потому что… — Ванцзи резко смолк, кашлянул и выплюнул сгусток крови. Кровь так же пошла и из носа. — Не говори, береги силы, — взмолился Цзеу-Цзюнь. Лань Чжань отрицательно покачал головой. — Юань? Юань… в порядке? Их взгляды пересеклись, светлый и тёмный, умоляющий и заботливый... — Да._________________
Лебин последним протяжным звуком завершила печальную мелодию, Лань Сичень вздохнул и почувствовал, что сердце его обрело покой. С тех пор прошло много лет, но клятву самому себе он не забыл, и пусть теперь в Мо Сюаньюе ему удалось безошибочно разглядеть старейшину Илин, никаких действий, как глава клана, он совершать не собирался. Угрозы, которой все боялись, на самом деле никогда не существовало, да и сейчас её наличие было под огромным сомнением, и, если уж на то пошло, справедливый и мудрый Цзеу-Цзюнь не имел никакого желания препятствовать брату и готов был хранить его тайну настолько долго, насколько тот сам и пожелает. Мир действительно не поделён на чёрное и белое, а понятие о праведности и неправедности слишком относительны, чтобы кто-то мог судить о них с позиции знатока. Лань Сичень встал, убрал сяо за пояс и вышел на улицу — в Облачных Глубинах царила ночная тишина, лёгкий ветер играл ветками деревьев, волосами и одеждой, нежно касался кожи… — мужчина сделал несколько шагов в сторону и повернулся… в цзинши тускло сияла лампа и светлая ткань с окна вилась по воздуху… Сегодня впервые со смерти старейшины Илин он видел брата счастливым, и что бы там, за закрытыми дверями, сейчас не делали Ванцзи и Мо Сюаньюй, ему не пришло бы в голову их осуждать или нарушать уединение. Глава Лань улыбнулся и тихо, почти неслышно произнёс. — Я не забыл твою боль, Ванцзи, и я рад, что за годы страданий и разлуки, ты всё-таки обрёл, что искал. Будь счастлив, младший брат. Просто будь счастлив. Ветер подхватил его слова и унёс, затерявшись с ними в цветочных облаках сакуры…