То, что когда-то, как лотос весенний, цвело, стало сегодня осенней коробкой семян

Сердце любовно к прошедшим зовёт временам. Вспомню об этом — и всё оборвётся внутри! [5] Снаружи Пристани Лотосов было шумно, праздник двойной семёрки [1] – Цисицзе – проводили здесь с размахом. На площади, от самых стен и до рынка, были расставлены алтари, украшенные цветами и красной парчой, и возле них уже вились девушки. От разноцветных одежд и мельтешения узорчатых подолов рябило в глазах, точно озеро вдруг вышло из берегов и колыхалось теперь у самых стен Пристани Лотосов. Цзян Чэн взирал на всё это с малой толикой презрения и опасения от ворот. Вэй Ину было до сих пор не по себе в большой толпе, и он, при виде того, что Цзян Чэн не торопится выходить наружу, тоже никуда не пошёл. День тёк медленно и скучно: занятия на тренировочном поле отменили, комнаты, где проводились уроки, опустели, и даже по Пристани Лотосов сегодня нужно было ходить непременно осторожно, чтобы случайно не перевернуть медные тазы, коими щедро был уставлен двор. Девушки – от простых служанок до именитых заклинательниц – вымачивали в них цветы, чтобы на следующий день умыться лепестками и стать ещё краше. Праздник двойной семёрки был, всё же, девичьим. На пристани загодя, ещё с самого начала луны, было не продохнуть от торговцев всякой пряжей, иглами, тканями и товарами для подношения на алтари. Торговые лодки из других земель прибывали каждый день. Юноши Юньмэна же объявили, что для них сегодня праздник иной, и с самого утра ушли в ближайший храм поклониться Куй Сину [2], покровителю учёных, чтобы он ниспослал им успехов в учении. Вэй Ина и Цзян Чэна, как они оба ни упрашивали, с собой не взяли – отговорились тем, что те ещё слишком малы. – Как так вышло, что небесный старец Куй Син родился на Цисицзе? – спросил Вэй Ин. – Два праздника в один день, не многовато ли? – Я тебе вот что скажу, – мрачно буркнул Цзян Чэн, – он, может, и в другой какой день родился, а потом уже мужчины обманом подвинули немного. А всё для того, чтобы им было куда от этого женского гомона сбежать. Звучало глупо, но справедливо. Тут-то их и нашла Яньли. Она была очень красива: в ярко-розовом платье и пурпурной накидке, с цветами, вплетёнными в волосы. Щёки её раскраснелись от быстрой ходьбы. – Ну, всё, – сказала она. – Обряд цицяо [3] – прошения о мастерстве – будет только с первыми звёздами, а до того я свободна. – А сейчас где была? Опять ходила иголками бросаться? – фыркнул Цзян Чэн. – Зачем? – не понял Вэй Ин. – Сестрица Яньли бы ни за что не стала в кого-то иголки кидать! – Ты что, – Цзян Чэн аж рот раскрыл, – не знаешь, что делают в этот праздник? Вэй Ин не знал. Он, когда жил на улицах, видел только алтари да подношения. Они интересовали его больше всего, потому что ночью можно было незаметно стащить пару груш, а если очень повезёт – то и кусок праздничного пирога. Он знал, что девушки просили у Неба мастерства и таланта, и ещё – счастливого брака, и ему было немного стыдно, что кто-то из них, может, недополучил свою толику божественного благословения, как сами боги недополучили подношения. Но пустому желудку было всё равно. Теперь, в Пристани Лотосов, он каждый день наедался досыта, и стыдно ему уже было за своё невежество. Праздники здесь проходили шумно, ярко – те, про которые он слышал, и те, о которых узнал впервые. Сестрица Яньли терпеливо всё разъясняла, а после неизменно добавляла, что осталось совсем немножко – круг замкнётся как раз к Празднику фонарей. Тогда минет год с тех пор, как Вэй Ин попал в Пристань Лотосов, и он, конечно, уже выучится всему, чему следует. Нужно только немножко подождать. Вэй Ин так и загадывал себе: до Праздника фонарей. И тогда он наконец-то назовёт Пристань Лотосов своим настоящим домом, а себя – человеком из Юньмэна. Но вместе с этой надеждой примешивался страх, что дядя Цзян и госпожа Юй до этого дня вдруг решат, что он ни на что не годен, и вышвырнут его прочь. – Они – девушки, то есть – наливают в вёдра воду, – сказал Цзян Чэн. – Из колодца и из озера, и получается вода юаньян. И, видя, что Вэй Ин не понял, подхватил с земли прутик, присел и начертил иероглифы на песке. – Юаньян, – повторил он. – Как «утка-мандаринка», видишь. Утки-мандаринки – это символ пары, и вода у девушек смешивается из озера и из колодца – значит, парная. – А-Чэн, – засмеялась Яньли. – Ты так хорошо всё запомнил! А раньше ведь тоже ничего этого не знал, и я тебе рассказывала. Цзян Чэн вспыхнул, покраснел лицом, но сестрице и слова поперёк не сказал. – Я водила его за руку на площадь, чтобы он посмотрел, – заговорщически прошептала Яньли, повернувшись к Вэй Ину. – И он сначала стоял с открытым ртом, а в конце пробурчал, что это всё девичья блажь. А-Чэн у нас очень практичный – мне это в нём так нравится! Цзян Чэн ещё немного покривился, но потом сдался и прижался к боку сестрицы. Та ласково его обняла и взъерошила волосы. – Мы, девушки, гадаем на мастерство, – продолжила объяснения Яньли. – На воду юаньян каждая из нас кладёт иглу для вышивания, и мы вместе глядим на тень от неё. Если тень будет в форме кисти, значит, мастерица хороша в своём деле. А если будет походить на метлу – значит, сущая неумёха. – А я говорю – глупости это всё! – высунулся из-под сестрицыной руки Цзян Чэн. – Хотел бы я посмотреть на того, кто из-за дурацкой тени назовёт тебя неумёхой! Достаточно взглянуть на твоё вышивание, и сразу понятно, кто в Юньмэне главная мастерица! – Главная мастерица! – радостно подхватил Вэй Ин, тоже повиснув на Яньли. В самом деле – прав был Цзян Чэн, когда говорил, что всё это девичья блажь. Кто же не знает, что мастерицы лучше, чем сестрица, среди заклинательниц не сыскать! Яньли зарделась ещё сильнее. – Спасибо, – сказала она. – Но мне ещё далеко до того, чтобы называться мастером. Хотя, платок в подарок матушке я всё же вышила. Хотите посмотреть? Она достала из рукава красивую коробочку, открыла её и вынула шёлковый платок, расшитый цветными нитями. Вэй Ин присмотрелся: бамбуковый лес, и сквозь него видна река вдалеке. – Это Мэйшань, – сказала Яньли. – Родина матушки. Дом клана Юй называется Бамбуковой Лощиной, мы каждый год ездим туда, чтобы повидаться с роднёй. Как раз после праздника сбора лотосов. Там очень красиво – везде бамбук, и с холма видна река Миньцзян – она такая широкая и быстрая, совсем не похожа на наши озёра. – Здорово, – сказал Цзян Чэн, рассматривая платок – Вэй Ин до того никогда не видел, чтобы тот хоть в какой-то мере интересовался вышивкой, но, видимо, любая вещь в сестрицыных руках становилась волшебной. – Так здорово, как настоящее. И тут Вэй Ин понял, что его задело в словах Яньли. – Сестрица, – он подёргал её за рукав. – А что у госпожи Юй за праздник? Она подняла брови – и вдруг на лице её проступило раскаяние. – Ох! – воскликнула она. – А мы-то забыли тебе сказать! Прости, а-Ин, я из-за хлопот к Цисицзе вовсе не подумала… Она так огорчилась, что уголки губ устремились вниз. Вэй Ину это пришлось не по нраву: печальное лицо сестрицы расстраивало и его, да и Цзян Чэна тоже, до такой степени, что они, глядя на её грусть, даже начинали плакать иногда. Вроде бы и повода нет, а оно как-то само получается. – Расскажи сейчас! – попросил он. – Праздник двойной семёрки – это день, когда девушки просят у Неба семейного счастья. А чьё счастье больше, чем хозяйки клана? Поэтому сегодняшний день в Юньмэне считается праздником госпожи Цзян. То есть, теперь это день матушки, а до того был днём нашей бабушки. Понял? Сегодня люди приносят матушке подарки – не обязательно что-то большое и дорогое, просто как благодарность за то, как она управляет Пристанью Лотосов. Особенно стараются девушки. Считается, что девушкам Юньмэна передастся немного её семейного счастья. Вот и мы обычно готовим матушке какие-то подарки… – А ты что сделал? – Вэй Ин спросил Цзян Чэна. Тот сначала фыркнул, отвернулся – но потом нехотя сказал: – Я из дерева фигурку вырезал. – Ого! – искренне восхитился Вэй Ин. – Как здорово! А я ничего не умею… Что, если госпожа Юй обидится, когда я ей ничего не подарю? Она выгонит меня из клана? Что мне делать, сестрица? – Ну что ты, – Яньли улыбнулась. – Кто же тебя выгонит? А у меня есть идея. Давайте нарвём матушке цветов? Уж это мы сделать точно сможем. Подаришь ей большой букет, а-Ин. Это будет хороший подарок. – Не просто цветы, – важно сказал Цзян Чэн, – а лотосы. Ничего нет лучше, чем лотосы. – И то верно, – согласилась Яньли. – Пойдём? И они пошли к озеру. Для этого им всё же, конечно, пришлось проталкиваться через толпу на площади. Вэй Ин, испугавшись потеряться и отстать, схватил Яньли за руку, и она крепко сжала его пальцы своей небольшой ладошкой. Цзян Чэн, увидев это, презрительно выпятил губу. – Ты как маленький, – сказал он. – Ничего он не как маленький, – строго одёрнула его Яньли. – А-Ин живёт здесь всего несколько лун, а ты – с самого рождения. Нельзя так говорить, а-Чэн. На пристани тоже было многолюдно – пришлось отойти подальше. Из-за праздника на озеро почти никто не вышел, и на берегу лежало много лодок. Эти лодки, как выяснил Вэй Ин, можно было брать в любое время с единственным условием потом вернуть на место. Он сперва боялся, и когда они с Цзян Чэном сталкивали на воду одну, чтобы поплавать, всегда ждал, что в спину ему полетит такое привычное: «держи вора!» Но никто не кричал, и, в конце концов, Вэй Ин привык. Яньли забралась первой, приподнимая расшитый цветами подол платья. Вэй Ин с Цзян Чэном поднажали, спихнули лодку на воду и запрыгнули в неё следом. С шестом Вэй Ин пока тоже управлялся не слишком умело, но всё равно взял один и принялся послушно отталкиваться им от дна. В том, как листья лотосов легко расходились перед ними, и лодка оставляла за собой тёмный водяной след посреди сплошной зелени, тоже было какое-то особое волшебство. Если долго смотреть вот так, то можно было увидеть, как потихоньку след затягивается обратно. Яньли высунулась из лодки и указала рукой вперёд. – Давайте туда, – сказала она. – Отойдём немного подальше от пристани. Даже с тремя людьми лодка скользила плавно. Вэй Ин с Цзян Чэном весили мало, а уж сестрица – и подавно, но толкаться всё равно приходилось, используя всю свою силу. Наконец, Цзян Чэн вытащил шест, и лодка, плавно замедлившись, замерла. Вокруг них, на больших листьях, покачивались нежно-розовые цветы. – Тут совсем мелко, – сказал Цзян Чэн, посмотрев на мокрую часть шеста, и принялся раздеваться. Вэй Ин тут же поспешил тоже скинуть с себя верхнюю одежду. Вода на седьмую луну днём была всё ещё тёплой, и купаться в ней – одно удовольствие; юноши клана после каждой тренировки с мечами бежали к пристани и прыгали с мостков в воду в том месте, где озеро в начале сезона очищали от лотосов длинными палками с крючьями на концах. А иногда брали лодки и заплывали на самую середину. Вэй Ину и Цзян Чэну было настрого запрещено следовать туда за старшими учениками, и в особенности – плавать на глубине. Но ничего не существовало слаще запретного плода, только вот заканчивалось ожидаемо: трёпкой от госпожи Юй. Яньли, конечно, осталась в лодке – перебралась к самому центру. Она и без того сидела очень аккуратно, стараясь не помять платье и не растрепать причёску. – Давай, как я тебя учил, – сказал Цзян Чэн, протягивая небольшой ножик. Воды и в самом деле здесь было немного – если даже не вытягиваться на носочки, так только по шею. – Выпрямляешь стебель и режешь. Только не рви те, которые уже начали увядать – скоро семена пойдут. Вэй Ин принялся за работу. Цветы он передавал Яньли, которая аккуратно складывала их стебелёк к стебельку, расправляя лепестки. Рядом с лодкой лотосы скоро закончились, так что пришлось отойти на пару шагов – и тут Вэй Ин увидел странное. На толстом стебле, вместо розового цветка, была зелёная корзиночка с выпуклостями. – Цзян Чэн! – позвал он. – Цзян Чэн, что это? – Что там? – Цзян Чэн вынырнул рядом – он никогда не отказывал себе в удовольствии уйти под воду, как истинный ребёнок Юньмэна. – Водная нечисть? Озёрный дух? Вэй Ин показал ему находку, и Цзян Чэн саркастически рассмеялся, да так, что стало даже немного обидно. – А ты сам не видишь, что ли, что он на стебле растёт? – потешался он. – Это и есть лотос, который отцвёл! Смотри, это называется коробочкой, а в ней – семена. Если их достать и очистить от шкурки, то можно есть, они очень вкусные. Через половину луны уже можно будет собирать. Набьём целую лодку, да так, что она даже просядет по самый верх бортов! – И всё озеро будет в этих коробочках? – изумился Вэй Ин. Он всё никак не мог выпустить из рук своё сокровище: подумать только, что получается из розовых цветов! Дядя Цзян, когда рассказывал про Пристань Лотосов, говорил и про семена, и про корни – что их собирают осенью, и потом едят – но Вэй Ин даже не мог себе представить, как это выглядит. В Илине, где он провёл не самые свои лучшие годы, бродяжничая и попрошайничая, семена лотосов продавали уже очищенными, в больших мешках. Ему ни разу не удалось ухватить себе горсть. Но коробочки! – Ей можно срезать? – спросил Вэй Ин, поглощённый неожиданной идеей. – Да срезай на здоровье, но они пока ещё невкусные, – пожал плечами Цзян Чэн. Вэй Ин резанул ножом и прижал стебель к груди. – Это лучше, чем цветы, – объявил он. – Цветы мы госпоже Юй уже дарили, а я хочу это! И пока Цзян Чэн застыл, переваривая услышанное, отрезал себе ещё и пару листьев. Сложил всё вместе: выглядело здорово! – Чего? – переспросил его Цзян Чэн. – Ты дурак, что ли? Разве бывают букеты из коробочек? – А мой – будет! – Вэй Ин вытащил из волос ленту, и они тут же рассыпались по плечам. – Смотри, я сейчас повяжу её, и получится красиво. – И ты осмелишься подарить это матушке? – не поверил Цзян Чэн. – Нашей матушке? Это? Вэй Ин, храбрости тебе не занимать! Вэй Ин вдруг потускнел лицом и опустил голову, как будто весь запал у него иссяк за одно мгновение. – Я просто подумал, что коробочки лотосов тоже очень красивые, и так похожи на цветы, – пробормотал он, занавесившись волосами. – Но ты же знаешь, что госпожа Юй всё равно не станет относиться ко мне добрее, а то и вовсе меня накажет. Так какая разница, что это будет? Я уверен, она вовсе ничего от меня не примет. Будет очень жаль, если выбросят целый букет лотосов. Пусть это лучше будет одна коробочка Цзян Чэн тоже сдулся. Госпожа Юй никогда не показывала Вэй Ину хоть какой-нибудь теплоты, хотя и не обижала понапрасну. В первый день, когда он сел обедать за стол в главной зале вместе со всеми, она со стуком положила свои палочки на край чашки и вышла вон. Это было всего раз, дальше они неизменно трапезничали все вместе – но Вэй Ин хорошо запомнил и её жест, и её взгляд. – Эй! – позвала с лодки Яньли, которая не слышала их разговора. – Скоро обед, нам нужно возвращаться. Вылезайте скорее и сушитесь – цветов у нас уже предостаточно. Поделим на троих. – На двоих, – поправил её Цзян Чэн. – Кое-кто решил, что цветы недостаточно хороши для матушки. Яньли, увидев то, что Вэй Ин по-прежнему прижимал к груди, только засмеялась. Подарки было решено преподнести до обеда – тем более, как оказалось, обед задерживался. Поздравить госпожу Юй пришло много людей. Молодые девушки из крестьянок и торговцев, улыбаясь так, что рот не смыкался, приносили ей всякие безделушки, и в ответ госпожа Юй с величественным и строгим лицом, без единого намёка на радость, одаривала их благословениями. Когда главные ворота клана открывали широко нараспашку, обычные люди могли смело заходить в Пристань Лотоса, и оттого она становилась ещё оживлённее, чем обычно. Цзян Фэнмянь стоял рядом со своей женой, мягко улыбаясь. Его в Юньмэне любили все – ни разу такого не было, чтобы кто-то прошёл мимо, не поздоровавшись и не пожелав долголетия и процветания. – Смотри-ка, – сказал он, тронув Юй Цзыюань за рукав. – Кто пришёл. Госпожа Юй перевела взгляд и заметила своих детей; лёгкая улыбка тронула её губы. – А-Ли, а-Чэн, подойдите, – позвала она. Первым приблизился Цзян Чэн: он вручил ей охапку лотосов, которые тут же забрали служанки, и, смущаясь, сунул матери в руку свою фигурку из дерева. Вэй Ин даже не успел заметить, что это было. Яньли подошла после него, протянула платок и удостоилась поцелуя в лоб. – Пусть боги благословят тебя высочайшим мастерством и семейным счастьем, – сказала госпожа Юй. – Ты уже такая взрослая, а-Ли. Будешь участвовать со мной в обряде цицяо сегодня ночью? – Конечно, матушка, – ласково ответила ей Яньли, подаваясь ближе к материнской руке. И тут госпожа Юй посмотрела прямо на Вэй Ина. Тот вздрогнул, ожидая, что она немедля его прогонит или просто отвернётся. Но госпожа Юй вздохнула, прикрыв слегка глаза, и сделала жест ладонью. – Иди сюда, – сказала она. Вэй Ин, спрятав руку с лотосом за спиной, подошёл поближе. Сейчас идея уже не казалась ему такой хорошей. Но, увидев впервые коробочку лотоса, он был так восхищён и воодушевлён, что решил: это будет поинтереснее цветов, которые они и без того таскали для покоев госпожи Юй и сестрицы Яньли целое лето. Цветы, впрочем, всегда относил один Цзян Чэн: Вэй Ин без лишней надобности старался Юй Цзыюань на глаза не попадаться. – Это подарок для госпожи Юй, – глядя в землю, пробормотал он, доставая свой дар из-за спины и протягивая вперёд. Сперва воцарилась тишина, а потом кто-то из людей вокруг еле слышно зашептался и засмеялся. «Дети семьи Цзян пришли, матери дары принесли: у двоих цветы, а у третьего – только зелень, и что бы это значило?» – А-Ин, – тихонько позвала его Яньли. – Не робей. Вэй Ин, наконец, рискнул поднять голову, поскольку госпожа Юй не торопилась ни брать подношение, ни прогонять его – и изумился. Та смотрела на лотос с недоверием и удивлением, будто не в силах понять, что перед ней такое. Цзян Фэнмянь вдруг издал смешок. – Ну надо же, – сказал он. – Кто бы мог подумать! Госпожа Юй мигом повернулась к нему, и вот теперь уже её глаза метали молнии. – Насмехаться надо мной вздумал? – холодно спросила она. – Из всех людей – ты? – Так больше, кроме меня и тебя, никто и не знает, – с неожиданным тёплым весельем в голосе ответил ей Цзян Фэнмянь. – Моя госпожа примет этот подарок? Юй Цзыюань повернулась обратно, смерила Вэй Ина странным взглядом и забрала лотос. – Пусть боги благословят тебя, – сказала она с особым, но непонятным выражением. – А теперь марш отсюда, вы, все трое. Пусть вам уже накроют обед: нечего детям бегать голодными. К вечеру Вэй Ин решил, что ему непременно нужно извиниться. Как ни убеждала его Яньли, что всё хорошо и матушка вовсе не сердится, ему казалось – надо непременно ей что-то сказать, как-то всё объяснить. Он специально подгадал время, когда обряды ещё не начались, но снаружи уже стемнело, и в одиночестве проследовал к любимому месту уединения госпожи Юй – лотосовой беседке посреди озера. Вообще-то, тревожить покой госпожи, когда она отдыхала, было строго запрещено. Если бы кому-то вздумалось это сделать, то одна из её личных служанок – Иньчжу или Цзиньчжу – непременно бы поймала и выпроводила нарушителя прочь. Цзян Чэн как-то раз пробовал незаметно подкрасться, так Иньчжу, тихо появившаяся из-за кустов, схватила его, подняла в воздух, перекинула через плечо – и попросту унесла. Вэй Ин не рискнул даже проверять, что бы сделали с ним. Но сегодня ему было очень нужно. В свете фонарей профиль госпожи Юй чётко выделялся на фоне беседки, и Вэй Ин замер, не решаясь подойти. Госпожа Юй, видимо, почувствовала его взгляд. Повернула голову, долго и пристально рассматривала, и когда Вэй Ин уже решил сбежать, махнула рукой, подзывая к себе. – Твоя мать, – сказала она вместо приветствия, когда он вошёл в беседку, – однажды тоже подарила мне на праздник двойной семёрки семена лотоса. Вэй Ин замер. Такого начала он не ожидал. – Моя мама? – спросил он и, спохватившись, исправился. – Моя мама, госпожа Юй? Госпожа Юй цыкнула и указала на скамью напротив. – Сядь, – велела она. – Не мельтеши. Перед госпожой Юй стояло большое блюдо со сладостями, которые Вэй Ин до того никогда в жизни не видел: странные и необычные, они не были похожи на те, что продавались в Юньмэне или в Илине. Но он не нашёл смелости как следует ими налюбоваться. – Ты ведь знаешь, что твой отец был из клана Цзян, – сказала госпожа Юй, глядя куда-то в темноту водной глади. – Цансэ, когда стала его спутницей, тоже к нам присоединилась. Она ничего не знала про то, как жить на озере, как собирать лотосы, как править лодкой. Дикий, свободолюбивый ребёнок. Вэй Ин хорошо знал то, что чета Цзян была знакома с его родителями. Что они жили раньше здесь, в Пристани Лотосов. Но о них вспоминали редко, почти неохотно – а госпожа Юй заговорила впервые за всё время. Поэтому Вэй Ин весь напрягся и обратился в слух. – Однажды, когда мы плыли с ней в одной лодке, она увидела коробочку с семенами лотоса – и ей вздумалось её сорвать. В итоге Цансэ раскачала и опрокинула лодку, и мы обе оказались в воде и вымокли насквозь. Она хохотала так, будто с ней и вправду произошло нечто невероятно смешное, – госпожа Юй в задумчивости провела пальцами по краю чашки с вином. – Ей очень нравились лотосы. Цансэ всегда говорила, что в горных озёрах они не растут, и пока она не спустилась в мир людей – ни разу не видела лотосового озера. Вэй Ин на мгновение представил себе это: лето, озеро, перевёрнутая лодка. Две девушки в фиолетовых одеждах: одна заливисто хохочет, а вторая зло поджимает губы и хмурится. Лицо молодой Юй Цзыюань виделось ему ярко и чётко, а материнское не имело никаких черт, будто стёрли – он совсем её не помнил. Потому откровения госпожи Юй стали настоящим сокровищем. – У неё были короткие волосы, – сказала Юй Цзыюань, будто догадавшись, о чём он думает, – но за несколько лет они отросли. Она всегда убирала их в хвост, а заколку носила одну-единственную все годы. Всё время улыбалась: я терпеть это не могла. И на первый праздник двойных семёрок в Пристани Лотосов она при всех преподнесла мне целую охапку лотосовых коробочек – где только достала столько в начале седьмой луны. Всё озеро, должно быть, избороздила в поисках. Так и стояла, покачиваясь под их тяжестью, а потом сказала… Тут госпожа Юй вдруг прервалась резко, бросила короткий взгляд на Вэй Ина и покачала головой. – Впрочем, это неважно, – сухо закончила она. – Благодаря твоему… подарку мне пришлось вспомнить о том случае. Ну, что, доволен? Услышал всё, что хотел? – Спасибо, госпожа Юй, – с жаром сказал Вэй Ин, не веря в свою удачу. – Спасибо. Спасибо, что рассказали мне про маму. Он пришёл извиниться, а вместо этого получил настоящий подарок – и Вэй Ин теперь от неожиданности не знал, что с ним делать. – Пожалуйста, – без выражения ответила госпожа Юй. Вэй Ин не мог понять: это значит, что их разговор окончен? Он снова посмотрел на блюдо со сладостями: красивые. Интересно откуда они? – Это мне и детям прислали из Мэйшаня, – сказала госпожа Юй, проследив за его взглядом. – Поздравили с праздником двойной семёрки. Впрочем, у меня сегодня нет аппетита: возьми их и отнеси а-Ли и а-Чэну. – Конечно, госпожа Юй, – ответил ей Вэй Ин – разговор и в самом деле подошёл к концу. Он подхватил блюдо: тяжёлое, но не настолько, чтобы уронить. – И съешьте втроём, – закончила госпожа Юй, отворачиваясь. Вэй Ин взглянул на неё, ошарашенный – она в самом деле отдала эти сладости им? Им троим? И ему тоже? Ему можно будет попробовать сладости, которые прислали для госпожи Юй? Увидев, что он не уходит, а только стоит и смотрит, вытаращив глаза, госпожа Юй подняла руку с Цзыдянем, и тот ярко сверкнул в сумерках. – Ну что тебе ещё, – сказала она угрожающе. – Убирайся с глаз моих! Вэй Ина как ветром сдуло: он побежал по мосткам, крепко ухватив блюдо и посматривая себе под ноги, чтобы не навернуться в темноте. На берегу не удержался и обернулся: госпожа Юй сидела, прислонившись к перилам беседки, и неотрывно смотрела на лотосы. Сложно было поверить, что совсем скоро все эти розовые цветы сперва превратятся в зелёные коробочки, которые будут тяжело покачиваться на ветру, а потом примутся коричневеть, пока, наконец, всё озеро не покроется сухими выцветшими зонтиками. Вэй Ин поспешил дальше: ему не терпелось принести сладости Цзян Чэну и сестрице. За всё то время, как он поселился в Пристани Лотосов, сегодняшний день стал самым необычным. Вэй Ину было очень интересно: о чём же таком умолчала госпожа Юй? Но он не думал, что ему когда-либо хватит храбрости заговорить с ней об этом ещё хоть раз. Лето в Юньмэне подходило к концу. Жизнь текла своим чередом, год за годом. Всё уходило, растворялось в прошлом так быстро, как исчезали следы от скользящей по водной глади лодки. Случилось так, что однажды Вэй Ин всё-таки разгадал ту лотосовую тайну, которая озадачила его в детстве, пусть даже разгадка пришла к нему вовсе не когда ожидалась. В первый год после Низвержения Солнца Пристань Лотосов пришлось отстраивать заново. Они втроём – Цзян Чэн, Яньли и сам Вэй Ин – трудились не покладая рук, а вместе с ними – все, кому посчастливилось выжить и кто присоединился к их клану за годы войны. Начали, конечно, с домов, чтобы сперва обеспечить всех кровом и пищей, потом занялись пристанью, потом рынком. Жизнь понемногу возвращалась в Юньмэн – с заклинателями и их семьями, торговцами, крестьянами, с детским смехом и гомоном толпы, со звоном мечей на тренировочном поле и запахом похлёбки из корней лотосов. Последним отстроили храм предков: мёртвые приглядывали за ними всё это время и не обиделись бы. Вэй Ин и Яньли, сидя на коленях перед алтарём, начищали до блеска памятные таблички. Некоторые были закопчённые дымом и огнём, некоторые и вовсе потерялись – пришлось делать новые. Теперь же храм выглядел почти как прежде. – А-Чэн сказал, что принесёт цветов, и пропал, – заметила Яньли. – Наверное, опять его кто-нибудь поймал по дороге со своими срочными делами. Или донесения по соседним кланам принесли, или торговцы со счетами догнали… – А я говорю – он лотосы пошёл искать, – не согласился с ней Вэй Ин. – Я ему сказал: они все отцвели уже, иди купи орхидей или хризантем на пристани! Принесёт сейчас одни коробочки… Он оборвал себя на полуслове, глупо почесал затылок и рассмеялся. – Ну, не мне, конечно, над ним насмехаться. Я и сам как-то раз госпоже Юй принёс отцветший лотос, ещё и ленту на него повязал. Яньли отложила табличку, свела брови к переносице, а потом лицо её просветлело. – Как же, помню! – воскликнула она. – Ох, как же давно это было, а-Сянь! Вы мне тогда только до груди доставали. А теперь, посмотри-ка, переросли на целую голову. – А-Сяню три годика, – напомнил ей Вэй Ин их давнюю шутку капризным голосом, наклонился и боднул сестрицу лбом в плечо. Яньли засмеялась, ничуть не боясь потревожить покой духов – они условились, что никогда и ни за что не будут плакать перед табличками с именами родителей. Только радоваться жизни, благодарить их и рассказывать обо всём, что у них происходит. Цзян Чэн сперва всякий раз называл брата с сестрой бессовестными, когда они срывались на смех под сводами храма предков, но потом, глядя на них, тоже приучил себя не хмуриться. Никакими слезами и словами раскаяния нельзя было приуменьшить их вину перед родителями, их горе и отчаяние – только лишь растревожить лишний раз их души. – А ведь знаешь, – сказал Вэй Ин, – я в тот раз случайно выведал у госпожи Юй, что я такой не первый. Что однажды моя мать – заклинательница Цансэ – тоже ей подарила букет из коробочек лотосов. Только я так и не узнал, чем история кончилась, госпожа Юй умолкла и прогнала меня прочь. Яньли лукаво на него взглянула. – Оно и неудивительно – сколько тебе тогда было лет. А я вот, к слову, знаю эту историю до конца. Хочешь, расскажу? Вэй Ин жадно подался вперёд, вглядываясь в её лицо. Всё, что касалось его матери с отцом, он бережно собирал по крупицам и хранил в глубине души – от кого бы эти знания ни пришли. – Матушка рассказывала, что госпожа Цансэ принесла ей на праздник целую охапку лотосов, такую, что чуть ли не из рук вываливалась. И когда все начали над ней смеяться, сказала такое: «У лотосов есть бутоны, цветы, корни и семена. Бутоны – это прошлое, их тебе дарили до замужества, в знак твоей юности и непорочности. Цветы и корни – это настоящее, их тебе преподнесли на свадьбе: украсили цветами всю Пристань Лотосов и поставили на стол лучшие блюда из корней. И ты с тех пор укоренилась здесь и расцвела, как госпожа и хозяйка Юньмэна. А семена – это будущее. Нет счастья ни в мастерстве, ни в долголетии, Цзыюань, если земли не плодородны, так что прими мой дар, а вместе с ним – моё предсказание, и будь счастлива». Как-то так всё было. После этих слов уже никто рта не осмеливался открыть. Яньли помолчала, а потом склонила голову и засмеялась в рукав: – И аккурат в четвёртую луну следующего года я родилась. Эту историю я знаю только потому, что спрашивала про своё рождение, так мне было любопытно – и вот, оказалось, меня заклинательница Цансэ предсказала. Ты знаешь, матушка каждый раз ворчала, когда заходила речь про Цансэ, называла её пройдохой и нахалкой, но беззлобно. Мне очень жаль, что я так мало тебе могу рассказать про твоих родителей, а-Сянь, я была совсем ещё маленькой, когда они ушли из Пристани Лотосов. – Так вот что госпожа Юй вспомнила, когда я ей отцветший лотос подарил, – пробормотал Вэй Ин и закрыл лицо руками. – Стыдно-то как сейчас об этом думать, сестрица, чего я ей своим подарком пожелал! Яньли толкнула его в бок. – Всё случилось так, как должно было случиться, – сказала она тихо. – В тот год ты пришёл к нам и стал нашим братом, стал сыном наших родителей. Ты – такое же лотосовое зёрнышко, как мы с а-Чэном. Зёрнышко, которое проросло в Пристани Лотосов. Матушка это тоже знала, и потому приняла твой подарок. Вэй Ин открыл рот, но пока он решался, что же лучше сказать, на них сверху упала тень. – Пришлось в лодку садиться и плыть аж до южной отмели! – недовольно заметил Цзян Чэн. – Эй, вы что, ещё не закончили? Я успел за цветами сплавать, а вы что? – Смотрите-ка, какой сердитый пришёл, – в тон ему ответил Вэй Ин. – Ты что, правда за лотосами плавал? Восьмая луна уже пошла! Цзян Чэн в ответ прошёл вперёд, к алтарю, и сгрудил на него свою ношу. Вэй Ин в неверии вытяну шею – тут были и коробочки, и цветы, и даже пара бутонов! Только сейчас он заметил, что фиолетовые рукава одежд Цзян Чэна всё ещё были мокрыми от воды. – Ну надо же! – воскликнула Яньли, поднимая ладонь и ласково проводя пальцами по лепесткам. – Какая интересная осень в этом году – я давно не помню, чтобы на восьмую луну бутоны были, скоро ведь уже праздник сбора лотосов. Ты такой молодец, что нашёл их. – То-то же, – довольно ответил ей Цзян Чэн и сверху вниз посмотрел на Вэй Ина. Тот, не намереваясь оставаться в долгу, поднялся с пола, отряхнул тёмно-фиолетовый подол и уставился в ответ. – Опять вы за своё, – пресекла их поползновения сцепиться языками сестрица и ласково добавила, – Что-то давно я не варила нам супа из корней лотосов. Сделаю сегодня – сами поедим и родителям на алтарь поставим. Она протянула руки: за одну ухватился Цзян Чэн, за другую – Вэй Ин, и вот так, вдвоём, они подняли сестрицу вверх. Уже на пороге храма, когда они почти вышли на улицу, Яньли обернулась назад, к алтарю. – Бутоны и цветы, – сказала она. – Семена и корни. Лотос есть сама жизнь, мы есть сама жизнь – наши родители об этом помнили, и вы никогда не забывайте. Розовые лепестки, казалось, светятся изнутри в полумраке храма предков. Примечания, которые не влезли в примечания. [1] Цисицзе (七夕节, праздник двойной семёрки, фестиваль Циси) – традиционный китайский праздник, который проходит 7 числа 7 месяца по лунному календарю (например, в 2020 году – 25 августа). Японцы заимствовали его как Танабату. Китайский День Святого Валентина. Красивую легенду, связанную с этим праздником, можно почитать тут: https://ru.wikipedia.org/wiki/Цисицзе [2] Куй Син – звёздный старец, в астрономии – первая звезда в созвездии Большой Медведицы. По легенде, умный старец, которого Небо наградило за старания тем, что после смерти сделало звездой. Покровитель учёных. Его день рождения приходится на Цисицзе, и в этот день ему молились люди, которые желали достичь успехов в учёбе или хорошо сдать императорские экзамены на чиновничество. [3] Цицяо (моление о мастерстве) – обряд, который проходили девушки вечером на Цисицзе. Девушки оставляли подношения, просили у божеств мастерства, бросали иглу в воду, продевали сквозь неё нить и т.д. Абстрактное [4]: лотос в китайской культуре имеет множество значений. Про прошлое, настоящее и будущее – один из вариантов трактовки. Также есть версии с чистотой из грязи, пестиками и тычинками – и так далее. Очень многозначное растение. [5] Название и начало взяты из стихотворения Тао Юаньмина (4-5 вв.) Краски цветенья нам трудно надолго сберечь. День увяданья отсрочить не может никто. То, что когда-то, как лотос весенний, цвело, Стало сегодня осенней коробкой семян… Иней жестокий покроет траву на полях. Сникнет, иссохнет, но вся не погибнет она! Солнце с луною опять совершают свой круг, Мы же уходим, и нет нам возврата к живым. Сердце любовно к прошедшим зовёт временам. Вспомню об этом — и всё оборвётся внутри! (Пер. Л. Эйдлина)