Dominus ... Мater tua!

Елена Павловна недолго скорбела. Грусть в ней моментально переродилась в ярость и захотелось убить его собственными руками. Но он её опередил. Даже сейчас смог уйти от разговора. Окольным путём. Она предупреждала, говорила ему, что он себя доведёт, что он надорвётся! Но кто ж её послушает, кому нужно то её не авторитетное мнение, её какие-то чувства, забота. Да плевать он хотел на неё с высокой колокольни. Вот и пусть лежит теперь там, морж усатый. Ещё, небось, жаловаться начнёт: подушка слишком жесткая, пиджак в плечах маловат, брюки короткие и холодно. Он, конечно, молодец, взял и сбежал, да так, что она его теперь не достанет. Ох, она б достала, ох она б ему поддала за все мученья. Лежит себе и горя не знает, а ей что делать прикажете? Как тянуть на себе отель, ресторан, академию, дом? Как ей жить теперь одной в этой золотой клетке в Подмосковье? Как Маше объяснить, что бабушки то у неё три, а вот дедушка теперь один? А Алиса? Что им всем говорить, как оправдываться? Они ведь точно винят её, она знает, сердцем чувствует. Это Елена Павловна его не уберегла, это из-за неё у него первый инсульт, второй, третий. Это она всё. Сначала муж её первый (вот и надо было его в щеку целовать?), потом платье, которое она так ни разу и не надела, теперь Сочи. Елена же отпустила, Елена же не настаивала. Конечно, да сами бы попытались не пустить. Умные какие. Только и могут, что осуждать, а она мужа потеряла, между прочим. Мужа! Не друга, не любовника, не отца, а мужа. Любимого и последнего. Это ей теперь надо снова учиться жить, это она осталась совсем одна в этом огромном мире, огромном доме, огромном отеле, свалившемся ей на голову вместе с огромной академией. Плюнуть бы на всё и просто обнять его. Напоследок. Чтоб хоть попрощаться. Элеоноре Андреевне было тяжелее. Она ещё не начала злиться. Она потеряла отца своей дочери, дедушку внучки и лучшего повара России, на котором, уж если быть честной (теперь что скрывать то? Все карты разыграны, а ставок больше нет), держался весь её «Новый Элеон». Она и сама не до конца понимала почему плачет: потому что дочь у неё теперь сирота, или потому что не рассказать теперь никому, что шеф-повар — Баринов, тот самый, со звездой Мишлен. Настоящий волшебник, а теперь… какая трагедия. У Лены слёз не осталось: глаза высохли, пока она в больнице жила в ожидании его смерти. Два месяца она наблюдала, ждала, надеялась и верила, а он, сволочь такая, даже в себя прийти не соизволил, чтоб она сказала, как любит, как скучает, как ей тяжело без него. Дать бы ему затрещину! Однажды, совсем скоро, когда она войдёт в тёмную и пустую клетку (дом их в Подмосковье), то разозлится уже на себя. Про покойников либо хорошо, либо никак, а она, дура такая, злилась на него, ругалась, даже материлась, в мыслях, правда, но всё-таки. Он же всегда к ней с такой теплотой и любовью относился… издевался он над ней. Всю жизнь издевался и хихикал, мерзко-мерзко. А ей не хватает. Не только любви и нежности, но и его вечных споров, вечных ссор на пустом месте, после которых только смеяться друг над другом и, обнявшись, идти спать. Кто теперь разнесёт, камня на камне не оставит, от её статьи? Кто ночью, случайно, разумеется, за грудь её ущипнёт или рукой по лицу заедет? Кто храпеть будет и просить котлет в два часа ночи? Кто гномов по участку разбросает, потому что опять в стрелялки играл? Кто? Скажите, пожалуйста. И так грустно ей станет, так одиноко, что она, даже туфель не сбросив, поднимется наверх, не станет включать свет, и рухнет на, теперь уж только её, огромную кровать, на его половину: у окошка, чтоб ночами на балкон покурить выбегать, чтоб она не ругалась, а то ему нельзя — у него сердце больное. Эля же, напротив, вела себя как Бланш Дюбуа под наркотиками. Рыдала, громко всхлипывала, прерывала речь священника трижды и около миллиарда раз вывела из себя Елену, которая сдержанно и несколько холодно принимала соболезнования родственников третьего колена, седьмой воды на киселе. Эля же знала всех: друзей, пятиюродных племянников по троюродному дедушке, братьев, сестёр, французских однокурсников. Не понятно только откуда, но знала. А вот Елену даже с братом он познакомить не удосужился, а когда все смеялись рассказу про «Зюзю», ей захотелось рыдать, громко и вульгарно, как Элеонора, чтоб они поняли кто тут жена и чей муж умер. Вспоминая похороны с высоты прожитых дней, Елена Павловна даже будет благодарна Элеоноре Андреевне за то, что она взяла на себя всех друзей, родственников, знакомых и незнакомых, за то, что позволила ей просто посидеть и помолчать, подышать и не быть замеченной. Эле было легче среди людей, среди смешных историй. Это как-то отвлекало от трагедии и помогало понять, вспомнить, что с Витей то было весело. Всегда, даже в браке, а уж разводиться как весело было! Ух! Она понимала, что если сейчас все их общие знакомые полезут к Елене, то она взорвётся и выскажет им всё, что о них думает и, гораздо хуже, что она думает о покойнике. Подобное было недопустимо, поэтому Оскар за главную женскую роль в фильме «Поминки Виктора Баринова» получила Элеонора Галанова за роль наркоманки Бланш Дюбуа. Елене подобное было чуждо. Она обменялась парой фраз с Катей, успокоила Машу, которая, насмотревшись на бабушку, тоже разревелась, поговорила с Алисой. Она помнит её пятилетней малышкой, которая пряталась за мусорными баками у «Аркобалено». Она помнит, как привела её к самому доброму и красивому папе на кухне «Моне». Она понимает, что Алиса была права. Господи, когда из девчонки с тигром на лице, которой она махала, пока её будущее нервно поправляло усы, успела вырасти красивая девушка с озорными кудряшками? Слава Богу, что она похожа на мать. Для Эли и Елены похороны длились одинаково долго, но ещё дольше была дорога до аэропорта. Три жены, две дочери и одна внучка ехали в одном лимузине, а потом ещё и на одном самолёте в Москву возвращались. Виктора похоронили в Париже, рядом с матерью и отцом. Так было правильно. Они не смогли бы жить в России, зная, что он тоже там. Слишком тяжело. Просто невыносимо. На протяжении всего пути они даже словом не обмолвились. Мёртвую тишину нарушали только всхлипы Элеоноры, которая тихонько рыдала Елене то в грудь, то в плечо, то в шарфик её сморкалась, и тихое сопенье Маши. Лена с Татьяной даже любезностями не обменялись. Сил не хватило или смелости, кто знает. В самолёте было легче — их раскидало по салону, но, по иронии судьбы, Эля и Лена сидели на соседних местах. Слава Богу, больше никто не рыдал, но плечо Елены Павловны пострадало от головы Элеоноры Андреевны. Она намеренно над ней издевалась, это у неё в крови. Можно убрать фамилию Баринова из паспорта, но Баринова из жизни не вычеркнуть. Он как раковая опухоль — никогда до конца не исчезает из организма. В Москве пути всех членов весёлой компании разошлись. Катя, Маша и Эля отправились в Сочи, Алиса с Татьяной к себе домой, а Елену встречал пустой дом, как в песенке, помните? «Утих беззаботный смех. Тишина отныне и навсегда. Я брожу по пустому дому со слезами на глазах. Вот он где — конец истории. Вот оно — прощание»* Елена продержится сутки, а потом соберёт все вещи, найдёт все его тайники с сигаретами (вел себя как ребёнок) и коньяком, позаимствует пару бокалов и вернётся в квартиру. Однако и там жить будет невозможно. Всё о нём напоминает. Даже уйти нормально не смог — всё равно её замучил, но внезапным спасением стала Элеонора Андреевна. У неё, оказывается, шеф-повар умер и теперь на кухне анархия. Она позвонила Лене поздно вечером или рано утром — ни одна так и не вспомнила — и предложила переехать в Сочи. Отель, конечно, Катин, но они переоформят его на Элю, а Елена может руководить рестораном, но при условии, что останется Бариновой. Смерть смертью, а фамилия значит многое, тем более его фамилия в ресторанном бизнесе. Из Бариновых остались только Елена и Алиса. Видит Бог, Эле проще было бы научить Алису готовить, чем просить Елену работать на себя. Елена Павловна без раздумий согласилась. Куда угодно, хоть на Камчатку, только бы подальше отсюда. Вещи она не разбирала, спать не могла, поэтому через шесть часов уже была в Сочи. Её радушно встретил вечно счастливый Денис, на такси они долетели до «Нового Элеона» и дальше уж вы как-то сами. С тещей у Дениса отношения были очень плохие, они старались не пересекаться, не здороваться и даже имён друг друга не вспоминали. А вот Елена Павловна ему нравилась. Ну нет, не в том смысле, в котором понравилась Элеонора Андреевна в их первую встречу, а просто, по-человечески, нравилась. Была настоящей тёщей, доброй. Женой тестя она была, несвободной женщиной. Черт, была ведь. А теперь нет. Короче, чемоданы он выгрузит, а дальше пусть портье разбираются, но в щечку на прощанье её поцелует. Не чужие ведь люди. Элеонора Андреевна стояла под навесом при входе в отель, замотанная в шелковый платок, в солнцезащитных очках на пол-лица, она всё равно была так же изящна, как и в любой другой день. Платье в пол, массивные украшения и маленькая сумочка — неотъемлемые фрагменты образа элегантной, состоятельной и независимой владелицы отеля. Она привычно развела руками для объятия, сдержанно улыбнулась уголками губ, но очков не сняла.  — Елена Павловна! — Два поцелуя в обе щеки, будто искренне рады видеть друг друга. Витя назвал бы их приторными снобами, но его тут нет, так что будут целоваться, обниматься и плакаться друг другу на него сколько захотят. — Как я рада вас видеть! — Ну тише, не на людях, а то ещё поверят, что у вас настоящая, вековая женская дружба, как у Апиной и Лолиты.  — Здравствуйте, Элеонора Андреевна. — Её привычно спокойный и тихий тон привнёс в жизнь Эли умиротворение. Она заметила как измотана её собеседница, заметила, как ввалились её щеки, как синяки под глазами стали ярче самих глаз и как тускло Лена смотрится рядом с ней. Её платье комбинация серо-синего цвета, расклешенное к низу, надетое поверх футболки и прикрытое сверху кардиганом до щиколоток, прекрасно скрывало фигуру и делало, некогда цветущую, Елену тусклой тенью Элеоноры. Контраста бы никто и не заметил, если бы они не стояли рядом. Они вошли внутрь роскошного здания и Элеонора взяла Елену под руку, чтоб отвести в сторону, подальше от заинтересованных, но сонных взглядов парочки уборщиц, электрика и хостес.  — Ты уверена, что сможешь работать? — Какая честь, Господи Боже, даже очки сняла. Ой, а глазки то тоже заплаканные, личико опухшее, а в размере синяков они ещё посоревнуются.  — Конечно. Если вы переживаете, что я долго не практиковалась, то это не проблема. Я всё вспомню и, знаете, я же готовила дома для, — У Эли совершенно не было желания выслушивать трогательные истории о муже. Бывшем муже.  — Не переживаю. Ты столько лет была шеф-поваром. Опыт не пропьёшь. — Но они попытаются. Может и глупо слышать в каждой её фразе его голос, его слова, вспоминать, как он говорил с ней тем же грустно-игривым тоном, когда она и правда ещё была шеф-поваром. Может и глупо, ну и черт с ним. — Но я не о том. Ты только с самолёта. Приступишь сегодня или завтра? — В лоб и без компромиссов. Прямо как он. У вас умер муж, Елена Павловна, вы сможете работать в его кабинете, на его кухне, с его людьми? Разве это кого-то волнует? Больше нет. Теперь есть только она. И она дьявольски устала, а от горного воздуха её ещё и разморило.  — Думаю, что завтра. — Елена говорила несколько отвлеченно, оглядываясь, будто старалась сразу запомнить каждую деталь в отеле и сразу же слиться с ним воедино.  — Тогда экскурсия сегодня, а на кухню завтра. — Элеонора снова надела очки, подняла подбородок и гордо застучала каблучками по полу. И зачем ей очки в помещении?  — У меня маленькая просьба. — Элеонора неодобрительно посмотрела на Елену, но она не поняла этого из-за очков и продолжила своим добродушно-радостным тоном. — Не говорите пока никому на кухне, что я здесь. Хочу посмотреть как они готовят без шефа. И пусть мне вечером принесут в номер блюдо дня.  — Так его же и готовит шеф. — Эля не лезла на кухню и всегда была благодарна за это Баринову, но теперь ей предстоит работать с женщиной, у которой на конце фамилии «а» и она пока не понимает чего от неё ожидать.  — Правильно. — Говорит прямо как Элина мама, ей Богу. Нежно-нежно и очень ласково.  — Шеф — вы, Елена Пална. — Она съела буквы в её отчестве. Он тоже так делал. Слишком часто, чтобы у неё получилось так быстро забыть.  — Да.  — Я вас не понимаю. — Когда Лена её бесит — она переходит на «вы».  — Шефа нет, но блюдо дня из меню не убирают и обязательно меняют. Повара, особенно повара, — И как его назвать? Мужем? Витей? По имени отчеству? Или просто «он»? Как правильно говорить об их общем покойном муже? Почему только о таких нюансах не пишут в журналах или на форумах… — Виктора Петровича, — Слышал бы ты её, Витя! И стоило жениться, чтоб она говорила о тебе так же, как в день знакомства восемь лет назад? — Должны уметь готовить это блюдо, потому что шеф-повар может отойти, не успеть, пропасть или не протрезветь. — Немножко злится, но с улыбкой вспоминает о том, как он проснулся в петрушке. Было время. — Мне интересно на что способны эти повара, что они из себя представляют, как готовят, чему научены и с кем мне предстоит работать.  — Вы по блюду дня напишете досье на каждого? — Одно слово: Баринова.  — Нет, что вы, только на тех кто готовил. — Елене страшно захотелось рассказать о том, как во второй день, что они с Витей были знакомы, она поняла кто из его поваров жарил куропатку, кто разделывал, кто соус готовил, а кто молился. Видны и техника, и мастерство, и таланты, а главное — амбиции. Он не брал к себе на кухню без амбициозных поваров. Она хотела просто снова поконкурентничать с ним, как в старые добрые.  — Делайте, что хотите. Кухня в вашем распоряжении. — "Я не лезу к вам — вы ко мне." Она расставила границы. Умно, но бессмысленно и слишком самонадеянно. Элеонора провела Елене весьма тухленькую и совершенно не интересную экскурсию по отелю, вручила ключ от номера и, так, между делом, напомнила, что рабочий день начинается в десять утра. Она помнила, потому что спать в это время ложится. Не только у вас бессонница, Елена Павловна. Её поселили в обычный номер! Не в люкс, не в другую категорию, просто в обычный номер: с ванной, совмещенной с туалетом, маленькой прихожей-гостиной и спальней с одноместной кроватью. Спасибо, что есть шкаф. Елена не привередливая, но оскорбилась. Это не съемная квартира, не люкс, не бизнес-что-то там номер, а обычный, самый дешевый номерок, а она, если вы вдруг забыли, Шеф-Повар! Ну и ладно, ей и тридцати метров хватит. Больше времени на работе будет проводить. Тоже хорошо, а то заняться то нечем. Несмотря на отсутствие джакузи, Елена всё же шиканула и вылила в ванну все баночки с гелями для душа, чтоб было много пены. В Сочи даже утром была страшная жара, а кондиционер работал уж очень плохо, что вынудило её прислушаться к старому и рабочему совету: в жаркий день лечь в горячую ванну и выпить бокал ледяного виски. Помогло. Стало легче, спокойнее и она уснула, положив голову на бортик. Шея будет болеть дня три минимум, но зато она выспится. Без двадцати десять шеф-повар Баринова уже была на кухне. Все повара, видимо, приходят впритык. А вот в «Аркобалено» её су-шеф приходил к девяти, повара в девять сорок стояли за плитами, а шеф позволяла себя явиться ровно в десять, однажды даже в два часа дня, потому что один симпатичный, с шикарными усами, решил накормить их с сыном пиццей. Неловкая вышла ситуация, но смешная. До слёз. Елену смутила расстановка столов, ну да ладно. Они уже привыкли так работать и она сможет. Это их кухня, не её. Однако, стоит заметить, что готовят неплохо. Вчерашнее фрикасе приятно её удивило и даже порадовало, но совершенно не дотягивало даже до уровня «Моне», что уж говорить об «Аркобалено», по которому она внезапно заскучала. Елена осмотрелась, проверила полочки со специями на наличие пыли, потрогала рукой каждую плиту, чтоб удостовериться в том, что всё выключено. В общем, делала всё, чтобы не заходить в кабинет. Она пока… не готова. Рано ещё. Повара начали подходить без десяти десять и группами. Первыми пришли три женщины — это поразило её ещё больше, чем расстановка столов. Её муж работал с женщинами? Либо изменял, либо родственницы, либо у них психологические травмы и им срочно нужна помощь специалиста. Елена с ними пообщалась, оказались милые женщины, правда их опыт работы смутил её, но если Витя их не уволил, значит ничего ещё. Они рассказали ей про Катю. Ну конечно! Как она могла забыть, что он травил дочь на рабочем месте? Елена намеренно не назвалась ни шефом, ни Бариновой, пусть хозяйка её представит, а пока она тихонько выведает все тайны. Половина мужского коллектива опоздала, как и Элеонора Андреевна, но пока многоуважаемая Елена Павловна не будет ругаться. Первый день. Ей ещё надо понять как тут всё устроено. Вопреки ожиданиям Елены, Элеонора не пришла ни через час, ни через полтора. Было уже неудобно и крайне невежливо скрывать кто она такая, поэтому придётся выкрутиться. Похлопать в ладоши и встать у стола заказов. Виктор бы её высмеял, но она привыкла и даже улыбнулась его подколу в своей голове.  — Прошу внимания! Приношу свои извинения, что не представилась раньше. Думала, вас предупредят, — Врет и выкручивается. Училась у лучших, а Эле теперь путь на кухню закрыт. — Но, видимо, нет. В связи с непредвиденной кончиной Виктора Петровича, я буду вашим шеф-поваром. Во избежание ненужных вопросов, Екатерина Викторовна не вернётся. Ой, чуть не забыла, — Она по-детски стукнула ладошкой по лбу. — Зовут меня Елена Павловна Баринова.  — А вы, — Мужчина замялся, его попытались одёрнуть, но этот вопрос волновал его слишком сильно. — Жена?  — Уже нет. — Елена отчаянно пыталась шутить, но все же знают, что женщины не умеют двух вещей: шутить и готовить. — Как вас зовут?  — Спартак. — Не удивил, совсем не удивил. Вот ни капельки.  — Правда? — Врождённый скептик в ней негодовал.  — Да. — Он ответил боязно, будто сомневался. Первый день прошел спокойно, без эксцессов. Заказов было немного, Елена Павловна почти не готовила — только наблюдала за поварами. А она и забыла как это интересно, как легко втянуться и забыть о начальнице, которая за целый день даже не соизволила появиться. Не только на кухне, но и в зале. Горничные шушукались, что она троих уволила и разбила телевизор бутылкой. Но как можно доверять слухам и сплетням такого восприимчивого народа, как горничные? Правильно, никак. А женское любопытство, которое не на шутку взыграло в Елене, не позволило ей не узнать правды. В девять вечера, когда рабочий день был официально окончен и она осталась на кухне одна, так и не сумев пересилить себя и войти в его кабинет, чтоб хоть посидеть, решила воспользоваться ситуацией и поготовить. Как давно она этого не делала! Сколько забылось, а сколько ещё предстоит выучить и вспомнить. Она была в восторге. Порыв поготовить возродился в ней неспроста. Это всё Ольга, которая отдала ей Его нож. Она его наточила, но это мелочи, ерунда — Баринов бы убил, но Баринова помилует, так и быть. На первый раз. Его нож. Она и в руках то его, кажется, не держала ни разу, а чтоб им пользоваться — об этом и мечтать не стоило, а теперь он её. По праву. Хотя, наверное, правильнее было бы отдать его Екатерине Викторовне, но… но, пока она пожадничает и позволит себе нашинковать лук. Всегда любила это делать и водостойкие туши тоже очень любила. Лук. Луковый суп, да. Пусть будет он, а если Госпожа Привереда посмеет отказать, то она силой её накормит, с ложечки, как Машу. Когда суп был готов, Елена, как знаток французской кухни, решила, что правильнее будет подать к нему белое вино. Тем более, если Элеонора разбила бутылкой телевизор — пить то нечего, а запить надо. Обязательно. Она стащила из бара бутылочку белого вина, пока барвумен (или как там называется девушка бармен?) куда-то пропала. Вежливо выпросила у Михаила Джековича ключ-карту, которая подходит ко всем дверям всех номеров в отеле, и поднялась в роскошный и чрезмерно пафосный номер люкс, в котором обжилась её хозяйка. Хотя какая уж она ей хозяйка? Они не в рабовладельческом строе. Начальница, коллега, бывшая жена мужа, просто Элеонора Андреевна, Эля. Стучаться Елену Павловну отучил супруг, безбожно вламывающийся в ванную комнату, пока она принимала душ. Приложила карточку к черному прямоугольничку на двери и вошла.  — Добрый вечер, Элеонора Андреевна. — Женщина восседала на диване, будто это трон. Закинув ноги на подлокотник и смотря в экран разбитого телевизора, она казалась самой несчастной и одинокой на всём белом свете.  — О, — Она протянула. — Элен Па-а-а-ална, — Ой, они что, во Франции? — Зачем пожаловали?  — Привезла вам ужин. Вы целый день ничего не ели. — Ей необходимо было о ком-то заботиться, она жизни без этого не видела. Элеоноре претила эта чрезмерная материнская забота. Она взрослая девочка, в конце то концов!  — Что там? — Просто интересно и ничего более. Очень уж манил её этот серебристый купол, закрывающий тарелку.  — Луковый суп. — Элеонора подняла брови и посмотрела на Елену с нескрываемым удивлением. Синие-синие глаза отливали лиловым и поблескивали от слёз. — Я не знала любите ли вы, но если нет, то могу приготовить что-то другое. Вы только поешьте.  — Люблю. — На большее сил не хватило. Она очень любит, очень, но только тот, который готовит Витя. Только тот и никакой другой. Но Лена же почти Витя, так что она рискнёт. Элеонора поднялась со своего лежбища и села за стол, который уже любезно накрыла её новоиспеченная подчинённая.  — И презент. — Она словно фокусник, достала из-под подноса тележки бутылку позаимствованного вина. — А то, вдруг, суховато. — Прекрасное, истинно поварское, оправдание желанию выпить не в одиночестве. Сухой суп. Виктор Петрович в гробу перевернулся.  — Чудесно! — Элеонора Андреевна оживилась. — Садись, чего ты стоишь, как неродная. — Действительно, пора уже сродниться. Они столько лет делили мужа, что точно давно родные друг другу люди. Елена медленно, даже слишком, присела напротив Элеоноры и достала из кармана штопор. Пока она мучила бутылку, а её собеседница наслаждалась фирменным супом Баринова, диалог продолжался.  — А у тебя неплохая фигура. — Между делом, обычная женская солидарность или комплимент, кто уж разберёт этих двоих. — Оказывается. — Ну конечно, куда без издёвок.  — Спасибо. — Елена всё никак не могла достать пробку из горлышка и казалось, будто она вот-вот раскрошится.  — И зачем ты прячешь её под этими серыми балахонами? — Как только он на ней женился? Ужас просто.  — Да ничего я не прячу! — Пробка с характерным звуком выскочила. Видимо, от напряжения. — Очень удобно, между прочим. Не всем же дано корсетами утягиваться и облегающие платья носить. — Бедняжка аж подавилась.  — Что, так заметно?  — Корсеты? — Вино плавно перекочевало из бутылки в бокалы. — Конечно.  — Спасибо большое. — Неприкрытый сарказм, где-то они это слышали. — Очень вкусно. — И резкая перемена настроения. Какая честность. Внезапно. Елена удовлетворённо кивнула. — Я всё хочу спросить.  — О чём? — Поднимают давно закрытые темы и, кажется, понимают, что кончилось время паясничества.  — Че ты мне выкаешь? — Удался супчик то. — Ты ж старше. Какая я тебе Андреевна? — А, нет, показалось. Паясничать они только начали.  — Вы были начальницей моего мужа, а теперь стали моей. Я просто обращаюсь с уважением. — Очень серьёзно и строго, как мама, которая вот-вот отчитает маленькую девочку Элю. — И на брудершафт мы с вами не пили, чтоб вы мне тыкали! — Как удачно вино оказалось в бокалах. Элеонора рассмеялась.  — Если твоя проблема только в этом, то давай выпьем.  — Давайте. — Особое, последнее ударение на «те», в последний раз. Элеонора с трудом, опираясь на стол, поднялась.  — Только пересядем на диван. Я не могу сидеть на этих жестких стульях. — Она спокойно, покачиваясь, пошла к прежнему месту обитания, но резко обернулась, чуть не врезавшись в Елену Павловну. — Что, и целоваться будем?  — Конечно, иначе ведь не считается. — Она засмеялась и подтолкнула бывшую соперницу в спину, чтоб двигалась быстрее.  — Ох, — Сколько боли, сколько отчаяния, браво! Браво! — Ну ладно.  — Спасибо за снисхождение, ваше Величество.  — Всегда рада. — Она поклонилась, но не в ту сторону и махровый халат немного задрался.  — Идите, Элеонора Андреевна, и прикройтесь. Взрослая женщина, а ведёте себя, как ребёнок. — Они сели на диван, приготовились переплести руки, но столкнулись с первой, на сегодняшний вечер, проблемой. Елена левша. Брать бокал в правую руку — дело гиблое, они так с Витей сервиз перебили. — Я не смогу правой. — Непривычно даже, что приходится об этом говорить. А вот Виктор всегда понимал.  — С тобой столько проблем. — Она картинно закатила глаза и тяжело вздохнула, но взяла бокал в левую руку. — Как он только с тобой жил?  — Могу спросить вас о том же.  — Тебя! — Она опять её бесит. Вот убила бы, честное слово.  — Мы ещё не выпили, Элеонора Андреевна. — Ледяное спокойствие. Понятно, как он с ней жил.  — Господи, твою мать! Давай уже! — Елена засмеялась и они наконец переплели руки. Элеонора сделала маленький глоток и хотела было закончить на этом, но получила по локтю. Пить надо было залпом. Белое вино. Баринов, небось, научил. Как бы там ни было, они осушили бокалы и Элеонора притянула к себе Елену, обхватив её лицо руками, будто их снимают и нужно показать только себя, спрятав партнёра. Елена в долгу не осталась и тоже закрыла лицо Эли руками. Если бы им было что терять, то они бы обязательно подумали, прежде, чем вытворять подобное. Но что было в люксе — останется в люксе. Быть может, в Элеоноре говорило и действовало вино, выпитое в течении дня. Быть может, отчаяние или тоска. Однако она не остановилась на традиционном касании губ и углубила поцелуй. Полезла языком в рот к жене бывшего мужа. Какую пошлятину они тут развели, ужас кошмарный, но весело. Елена ответила. Просто так. Потому что не было здравого смысла, не было трезвости рассудка, не было норм морали. Было вино. Была Элеонора. Была Елена. Ещё немного и одна из них точно лишится рассудка. Елена стала прикусывать губы начальницы, соперницы, просто Эли, да так, что губа треснула и они обе почувствовали малоприятный вкус железа. Жаль, их это не волновало, потому что помимо простых поцелуев, они ещё и смеялись, сдавленно, тяжело, задыхаясь. Кто-нибудь нажмите кнопку «стоп»! Когда сдерживать смех стало совсем невозможно, они одновременно отпустили друг друга. Елена развязала фартук и кинула его на пол, расстегнула верхнюю пуговицу кителя, потому что он сильно её душил и похлопала Элеонору по ноге, закрытой плотной тканью халата.  — Очень приятно, Лена! — Она протянула руку, чтоб соблюсти хоть какие-нибудь нормы.  — Очень, Эля! — Они пожали руки и закрепили союз. Когда украденное вино кончилось, а у Елены заболела спина от неудобного дивана, они перекочевали на пол и к половине третьего ночи опустошили мини бар. К трем стало скучно и захотелось ещё. Намешали они страшно, то повышали, то понижали, то опять повышали, то Лена демонстрировала навыки бармена и мешала коктейли. Получалось отвратительно, но значения это уже не имело. К четырем они спустились в бар. Она всеми силами пыталась уговорить хозяйку отеля одеться, но не получилось, не сработало. Хоть халат крепко завязали на два узла, и на том спасибо. Про китель забыли, да и кто уж их видит то, ладно. Бар они обворовали. Кажется, даже разбили Витин любимый коньяк. Лена продемонстрировала умение пить бренди из горла, Эля восхитилась и заказала грязный мартини. Безопаснее было стоять по разные стороны барной стойки. Лена мешала, ей на работу через пять часов всё-таки, Эля пила, ей на работу не надо. В шесть, когда Елене полегчало, а Элеонора узнала все марки шампуней, масок и бальзамов для волос, которыми пользуется её новая подруга, они вернулись в номер — укладываться.  — Расскажи мне сказку, я тебе за это дам выходной. — Именно так выглядит злоупотребление служебным положением.  — Эля, прошу тебя, спи, а то я тебе снотворного в суп подсыплю. — Угрозы пошли в ход на сороковой минуте заведомо проигранного матча.  — Расскажи! Это приказ!  — Какая же ты змея.  — Кстати, — Она поднялась на локтях и, кажется, протрезвела. — Я ещё муженьку твоему говорила, но он же меня игнорировал! Добавьте угря в меню! — Эля стукнула кулачком по подушке и прослезилась.  — Я не смогу это сделать, если ты не уснёшь. Мне на работу через четыре часа, имейте совесть, госпожа начальница.  — Хоть полежи со мной. — Потом было что-то нечленораздельное и неопровержимое. Лена подчинилась и легла, а Элеонора, снова безбожно воспользовавшись служебным положением — положила голову ей на плечо. Они так и уснули, в обнимку, под чудесную, добрую сказку Елены о принце и принцессе, которые были конкурентами дольше, чем любовниками. В восемь утра порядочный шеф-повар Баринова проснулась, оценила масштабы трагедии и вернулась в свой, пока ещё, целый номер. Из Элиного люкса они выкинули шкаф в окно. Кто бы знал причину, но за ним полетел телевизор. Диван поднять не получилось. Какая неудача, прямо катастрофа вселенских масштабов. Елена Павловна приняла душ, выпила аспирин, запила его тремя чашками кофе, накрасилась, уложила волосы и успешно скрыла все следы бурной ночи. В десять, как штык, она уже строила поваров, ругалась, так, для вида, чтоб знали как рыбу пересушивать, а к одиннадцати нашла в себе силы зайти в его кабинет. До неё смелости ни у кого не хватало. Там даже не проветривали. Спертый воздух смешался с остатками его одеколона, флакон которого она нашла в верхнем ящике стола, рыбка Аркадий подозрительно плавал по поверхности воды. Непочатая бутылка коньяка и гранёный стакан стояли рядом с запылившимся монитором, справа от которого была её фотография в его любимом красном платье. Он даже где-то там, на небе, заботится о ней и её похмелье. К двенадцати действие аспирина кончилось, но он и тут ей помог — второй ящик, а в нём две упаковки. Никогда ещё она так его не любила. В третьем ящике лежала начатая пачка сигарет и огниво, то самое, которым он ей краба испортил. На глазах появились слёзы, те самые, что не приходили к ней ни на похоронах, ни после. Она закурила. В память о нем, его сигарету. Последнее, что у неё от него осталось. Нож Елена твёрдо решила отдать Кате. Ей нужнее, а у Лены будет Аркадий десятый и четыре сигареты в желтой пачке. Большего ей не требовалось. К часу дня их останется три, а бутылка коньяка будет открыта. Элеонора ворвётся в, теперь уже точно, Еленин кабинет в половине второго и громко хлопнет дверью.  — Филоните, шеф? — И как она такая свеженькая и бодренькая? Ведьма, не иначе.  — Не шуми. — Елена тяжело вздохнёт, положит правую руку на лоб и затянется. Ей казалось, что от его сигарет легче.  — Головка болит? — Она по-хозяйски села на диван.  — Пока кто-то спит, другие работают.  — Да вижу я, как ты работаешь. Всем бы так.  — Уволь меня за это. — Они ещё повраждуют, у них вся жизнь впереди.  — И уволю, допросишься. Дай мне тоже.  — Что? — Елена открыла глаза и заметила, что её собутыльница не так уж свежа, как казалось.  — Сигарету.  — Ты разве куришь? — Она достала пачку и ловко вытащила из неё предпоследнюю махорку. Теперь в память о нём остались только хабарики в пепельнице.  — Как и ты. Помянем.  — Да, пора бы. — Елена достала второй бокал и плеснула в него янтарной жидкости. — Не чокаясь.  — Не чокаясь. — Элеонора взяла бокал и моментально осушила его, вторя новому шеф-повару нового лучшего ресторана в России. Кажется, они обязательно сработаются, если Елена таки соизволит добавить угря в меню.