Тело

      Кузница с тихим жужжанием завершает свою работу, и все подсистемы Орбитера замирают на несколько едва уловимых мгновений: корабль словно задерживает дыхание, приостанавливая все программы — только для того, чтобы спустя долю секунды вновь их запустить.       Вдох.       Ордис чувствует под босыми ногами гладкий, холодный пол Орбитера, и задыхается от того, как сильно, мгновенно на него обрушиваются ощущения. Слишком много, слишком громко, ярко, быстро — он жмурится и вскидывает руки к голове, чтобы закрыться, спрятаться, заглушить монотонный гул, а в следующую секунду замирает, слепо, невидяще глядя в стену. Все звуки и ощущения исчезают, нет, притупляются, затихают так же стремительно, как и обрушились, и Ордис в растерянности смотрит на свои пальцы. Орбитер вокруг него и внутри него: он по-прежнему чувствует его, ощущает, как мерно гудят мощные двигатели, как с тихим жужжанием работает система жизнеобеспечения, как, наконец, едва слышно бормочет что-то настроенное на волну Цетуса радио. Ордис делает несмелый шаг и касается стен корабля ладонью: те словно отзываются на прикосновение — панели разгораются мягким светом и согревают всё ещё холодную кожу каким-то фантомным, светлым теплом. Ордис делает ещё шаг и краем глаза ловит движение в отполированной до зеркального блеска хромированной дуге дверного проема. Он замирает, не смея повернуть голову. Он боится увидеть в отражении е г о. Того, кого осколками разбросал по вселенной, того, кого утопил в бездонной яме собственных воспоминаний, того, кого боится и кем больше всего на свете желает вновь стать. Он боится. И всё же поворачивает голову, чтобы затем облегчённо выдохнуть. Его волосы — белее снега Венеры, а кожа расчерчена едва заметными полосами в местах, где стыкуются части корпуса. Ордис ведёт пальцами по лбу и векам, по скулам, носу и губам, обводит шею, ключицы и запястья, касается гладкого материала костюма и ему приходится прикусить едва согревшиеся костяшки, чтобы не закричать.       У него есть тело.       у него есть тело       у н е г о е с т ь . . .       Он закрывает подрагивающие веки и выдыхает — жест абсолютно не нужный, но удивительно успокаивающий, — а после вновь поднимает их и впивается взглядом в дверь, скрывающую за собой комнату Оператора. Ордис знает, что тэнно там — он делает к двери шаг, другой, третий, чтобы затем неуверенно, боязливо остановиться перед самыми автоматическими створками: те ещё не настроены под него, не распознают, не узнают, а потому и не спешат открываться. Ордис медлит, не вписывая себя в их память. Ему нужно ещё несколько секунд, чтобы собраться с силами, с мыслями, чтобы вдохнуть как перед прыжком в воду, чтобы придумать, что сказать Оператору, чтобы…       Мимо, словно совершенно его не замечая, вальяжно проходит кават, небрежно цепляя его цветастым хвостом-веером, и Ордис замирает. Створки двери разъезжаются в разные стороны, и тэнно, сидящий возле окна и что-то читающий, чутко поворачивается на тихий, едва слышный звук. А затем поднимается с мягкого тканого коврика и медленно, осторожно подходит ближе. Ордис видит, как чуть напрягаются его пальцы, как Оператор едва заметно щурится, словно готовый в любой момент атаковать. Ордис делает шаг навстречу и заставляет себя поднять взгляд на тэнно — несмотря на то, что безумно хочется убежать, спрятаться, вновь оказаться невидимым, скрытым от глаз Цефалоном, вновь быть лишь бестелесным голосом, вновь... Ордис улыбается. И делает ещё один шаг.       Оператор пристально на него смотрит — долго, внимательно, не моргая, и Ордису становится почти неуютно под обжигающим без огня взглядом янтарных глаз. Оператор пристально на него смотрит — секунду, две, три, а после порывисто, едва не споткнувшись о собственные ноги, кидается в его объятия. Он тёплый, невероятно тёплый и беззащитный под плотной тканью отделанного золотом костюма — и Ордис не знает, куда деть руки и взгляд, куда деть всего себя. Оператор обнимает его — искренне, крепко, прижимая к себе изо всех имеющихся сил, и Ордис несмело, почти с благоговением кладёт руки на его спину, и наконец-то ощущать, осязать его настолько хорошо, настолько восхитительно и невероятно, что кажется, будто так и должно было быть всегда. Оператор цепляется за него — отчаянно, почти судорожно, так, словно не собираясь отпускать ни за что в жизни. И Ордис в свою очередь безмолвно обещает себе не отпускать его никогда.       Они стоят так несколько минут, но кажется, что вечность — Оператор медленно отстраняется, всё ещё касаясь кончиками пальцев предплечий Ордиса. Он берёт его ладонь в свою, ведёт затянутыми в перчатки пальцами по едва заметным стыкам деталей, по золотистым символам Орокин, наконец, по костяшкам — а после тянет руку на себя и прижимает к собственной груди. Ордису не нужно дыхание, но он всё равно его задерживает — слишком трепетен, слишком доверителен этот жест. Оператор коротко, нервно дёргает уголком губ в подобии улыбки и поднимает взгляд на Ордиса. А тот внезапно понимает, что чужое сердце бьётся намного чаще привычного ритма. Ордис держит так руку ещё несколько секунд, а после, обмирая от собственной наглости, притягивает Оператора к себе ближе, вновь в объятия, вновь в тепло. Тот выдыхает и притирается теснее, тычется носом в плечо, ведёт руками по спине и лопаткам, цепляется за материал костюма где-то у загривка и зарывается пальцами в белоснежные волосы. Ордису не нужен воздух, но ему кажется, что он задыхается. От трепета, от щемящей нежности, от любви — спина тэнно под его ладонями чуть подрагивает, и Ордису кажется, что тот вот-вот расплачется.       — Оператор… — Голос срывается, модулятор словно отказывается работать должным образом, но как бы Ордису ни хотелось списать всё на не настроенные ещё должным образом системы, он понимает, что дело совершенно не в них. — Простите меня.       Оператор поднимает голову, и в светлой комнате его глаза светятся всё так же ярко, а на шее, там, где заканчивается воротник костюма, Ордис замечает уходящие под ткань синяки от пальцев Умбры. И ему хочется кричать. Холодные, безэмоциональные слова всё ещё бьют по слуху, отдаются звоном в голове, обжигают нестерпимой виной откуда-то изнутри — потому что Ордис никогда не забудет, с каким ужасом смотрел в пустоту Оператор, слушая его, лишённого всех протоколов, кроме базового.       — Я думал, что потерял тебя навсегда. — Оператор тепло дышит ему в шею и прижимается виском к его ключицам. — Всё в порядке, Ордис. Ты ни в чём не виноват. Это я не должен был подвергать тебя опасности и подключать Витрувиан. — Он чуть отстраняется и виновато отводит взгляд. — Я должен был к тебе прислушаться, но вместо этого…       — Вы преуспели в своём деле, это самое главное, — Ордис грустно улыбается. — Но если я скажу, что продолжать поиски ещё более опасно… Вы ведь снова не послушаете меня?       Оператор не отвечает, молчит и внимательно рассматривает пол там, где бликами отражается падающий из широкого окна звёздный свет. А после отрицательно качает головой.       — Я должен завершить начатое, — наконец тихо отзывается он и отстраняется, делая шаг назад и мимолётно проводя ладонью по ушам ластящегося к его ногам кавата. — Прости, Ордис. Я правда должен.       Ордис кивает. Он надеялся на другой ответ, но... не ждал его. Он слишком хорошо знает своего Оператора.       — Я понимаю. И буду с вами несмотря ни на что. Только… Оператор?       Тэнно поднимает на него взгляд.       — Пожалуйста, будьте осторожнее. Я не могу даже думать о том, что будет, если я вас потеряю…       Оператор улыбается словно одними глазами и тянет руку, чтобы коснуться. Ордис подаётся навстречу и чувствует, как до щеки дотрагиваются чуть прохладные от материала перчаток пальцы. Он старательно запоминает, записывает, запечатывает этот момент в памяти, чтобы в будущем возвращаться к нему снова и снова.       — Всё будет в порядке, Ордис. Обещаю.