***
Идея возникла в голове как гром среди ясного неба. Одна из моих основных проблем — я не могу ничего придумать из-под палки. Зато стоит оставить меня в покое — и мозг сам выдаёт какие-то фразы, картинки, за которые я могу зацепиться и развить их. Кстати, чаще всего это происходит по ночам, и поэтому у меня сбит весь режим сна. Нам нужно было снять три клипа, лейбл уже утвердил их, оставалось дело за малым — сценарием. Мне хотелось связать их между собой. Потому что, во-первых, это интереснее, а во-вторых — так можно получить большую отдачу: сюжетные клипы всегда набирают много просмотров. Но для этого нужно просто взорвать первым сюжетом разум зрителя. Чтобы он жаждал продолжения. Основная проблема состояла в том, что в песне не за что было зацепиться и развить что-нибудь. Я не представляю, почему именно ее утвердили на первый ролик, но сценарий, который нам дали, был просто ужасен. Даже знать не хочу, кто его писал, человек явно не знаком с нашей группой и не понимает, что вот эта чудовищная романтичная мыльная опера, в духе классических молодежных драм нам абсолютно не подходит. Я, может, и выгляжу, как смазливый подросток, но это не значит, что я такой в жизни. Мне показалось классным, если главным действующим персонажем будет Харальд. Обычно я как фронтмен был в центре внимания, а тут захотелось какого-то разнообразия. И я надеялся, что это польстит Барретту и нивелирует один маленький недостаток, сущий пустяк. Харальду нужно обрезать волосы. Концепт заключался в сценах-флешбеках, где я должен был обрезать кинжалом его волосы. И вот тут-то у него и сорвало башню. Ох, как он прекрасен в гневе! Сначала он ничего не говорил и я решил, что сейчас он согласится со мной. Харальд всегда поддерживает мои идеи. Но нет, видимо, он просто опешил так сильно, что дар речи потерял. Потому что потом он взорвался суперновой. Кричал, что я совсем свихнулся, что мне нужно лечится, что я всегда издеваюсь над ним, что я эгоист, пользуюсь его доверием и вечно пытаюсь выставить Барретта дураком. И в чем-то он был прав — я действительно всегда нагло пользовался тем, что Харальд буквально в рот мне смотрит. Он всегда за меня и я настолько к этому привык, что постепенно стал заходить все дальше и дальше, беззастенчиво пользуясь его доверием. И понятно, что в какой-то момент даже он не выдержит и пошлет меня куда подальше. Но все же это было весьма неожиданно. А потом Питер все усугубил — он засмеялся. И вот тогда Харальд рявкнул, что мы оба сволочи, и еще много крайне непристойных слов и, хлопнув дверью, вышел вон, а дальнейшее уже известно. Посмотрим, как долго он сможет обижаться на меня. В прошлый раз, когда мы, казалось, поругались навсегда, его не хватило и на день. Он позвонил вечером и буркнул, что хочет забрать свои вещи. Его вещей у меня дома больше чем своих, как бы это не звучало неоднозначно. Да, он ночует меня чаще, чем у себя, и что? Собственно, в тот раз Харальд пришел и с постным лицом кидал вещи в сумку, намеренно избегая встречи глазами со мной. Пока я не подошёл сзади и не уткнулся носом в плечо и не попросил успокоиться. Хорошо помню, как он замер от моего прикосновения, я слышал в тишине биение его сердца. А потом, развернувшись, Харальд сказал, что на такого дурака как я даже обижаться невозможно. Вот и сейчас я готов спорить, что через пару часов Баррет нарисуется на пороге моего дома и будет притворяться оскорбленным, пока я не заговорю с ним первый.***
Я ошибся — Харальд не пришел. Он не позвонил ни тем вечером, ни вчера, и сегодня, я надеюсь, он все же появится. Не понимаю — он что, действительно обиделся? А что я такого сказал-то? Мы что, правда поссоримся из-за его драгоценных волос? Дверь хлопнула. Это Барретт — я всегда чувствую его рядом. Мне даже смотреть не нужно — он стоит у меня за спиной. Я не поворачиваюсь. Нет, мы будем играть по моим правилам. — Привет! — в ответ тишина. Харальд молча приближается и протягивает свою руку за блокнотном, лежащим на столе прямо над моим плечом. В этот момент все мои чувства обостряются — я чувствую тяжесть его руки, надавливающей на плечо, ощущаю дыхание возле уха, когда он наклоняется, вдыхаю запах его волос, закрывая глаза… Он опять делает это. Он делает это мне на зло. Я сто раз говорил Харальду, что терпеть не могу, когда он расспускает волосы, что это мне мешает. Это и правда мне всегда мешает — я просто не могу думать ни о чем, кроме как о руках, сводимых судорогой от желания запустить их в эти чертовы волосы и притянуть его за них к себе, и… ХВАТИТ! Слегка встряхиваю головой в попытках избавится от появившихся в ней мыслей, пока не поздно и они не повернули не в том направлении. Но в этот момент Харальд выпрямляется, и его волосы легко проскальзывают по моему оголенному предплечью. О нет… С губ против воли срывается стон, все тело покрывается мурашками. — Эдди? Ой, что, тебе не настолько плевать на меня, насколько пытаешься показать? Чертова драма куинн. Если на каком-нибудь интервью меня спросят о моей жизни, я скажу что с появлением Харальда Барретта она превратилась в гребанный сериал. — Все в порядке, не волнуйся, — стараюсь говорить спокойно, но сарказм так и пропитывает каждое слово. Харальд, хмыкнув, отходит и падает в кресло, откинув голову. Думает о чем-то — он любит смотреть в потолок, говорит, что так его ничего не отвлекает. А я смотрю на его острый подбородок и тонкую шею. Как двигается кадык, когда он тяжело сглатывает слюну. Как специально, он поднял руку и тонкими пальцами задумчиво потёр шею. Само собой — он делает это не намеренно, вот только мне не легче. Не могу оторвать от него глаз в такие моменты. — Ты долго будешь обижаться? — Я не обижаюсь, Эдди, — отвечает Харальд, по-прежнему сидя с закрытыми глазами. — Да? А что тогда ты делаешь? Барретт только хмыкнул в ответ. Ага, говори, говори, да только все видели твою истерику пару дней назад. Мы ругаемся из-за его волос — даже думать об этом смешно. — Ты ведь даже не дослушал меня. — Эдди… — предостерегающе говорит Харальд. — Давай не будем начинать по-новой. — Да господи помилуй, ну что ты так упираешься? Волосы не зубы — отрастут. Ладно, окей, тебе не обязательно прямо налысо бриться, просто коротко, чтобы можно было натянуть накладку на твою тупую башку. — ЧТО? ТЫ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ Я ПОБРИЛСЯ НАЛЫСО? Ой, точно, я же в тот раз не дошёл до этого момента — он распсиховался раньше. Блин, что-то я поторопился. Что сейчас будет… — Эдди, — устало трёт пальцами переносицу. — Просто объясни мне, пожалуйста, почему ты так вцепился в эту идею? Может, я не понимаю? Почему ты вообще считаешь, что именно это нам нужно? Если вдруг ты сможешь меня убедить — я соглашусь. О… Такого поворота я не ожидал. Но как я могу передать ему свою уверенность, предчувствие, если можно так выразиться, когда это на уровне ощущений. Я не могу обличить свои чувства в слова. Харальд заметил мою растерянность и, усмехнувшись, произнёс: — Подумай над этим, Эдди. Возможно это просто самая глупая и бессмысленная идея, когда-либо появлявшаяся в твоей голове. Думай лучше и, может быть, придумаешь что-нибудь поудачнее.***
Прошло несколько дней моих тщетных попыток убедить Барретта. Он такой хитренький когда надо — все время ходит и трясёт своими распущенными волосами. Прекрасно знает, что это мешает мне думать, и вообще, он что, пытается показать мне лишний раз то, от чего я предложил избавится, чтобы переубедить? Какую только хрень за эти дни я не говорил ему. Начиная от банального «Харальд, ты не понимаешь, как круто это будет выглядеть!» и до такого тупого, что аж он сам смеялся — «Харальд, тебе не идут длинные волосы, ты на бабу похож». Оба мы отлично знали, что он прекрасен, что я люблю его таким. И то, что я когда-то спьяну сказал ему это явно снова встало между нами. Он не забыл, я не забыл. Возможно, в Барретте пропал прекрасный психолог — его слова заставили меня сделать больше, чем просто подумать. Из-за его слов я стал копаться в себе. Зачем я это делаю? Почему давлю на него? Ну, казалось бы, не хочет и не надо. Но нет же, мне же надо доказать ему, что я самый умный, что никогда не ошибаюсь, все знаю наверняка. Или, может, я хочу доказать это себе? Харальд только посмеивался, глядя на меня. Он буквально сразу понял, что может пользоваться своим положением, что в данный момент все завязано на нем и беззастенчиво стал пользоваться этим. Стал приходить на репетиции, когда сам захочет, а не когда я скажу, командовать всеми, и мной, в том числе. Ох, да он даже пытался поучать меня, как мне правильно петь. Что ж, если Барретт думал, что в такой обстановке я смогу придумать что-то новое, — он ошибся. Давление с его стороны не шло ни в какое сравнение с давлением лейбла. Ведь я уже пообещал им, что все устрою. А на деле я даже не близок к тому, чтобы договориться с Харальдом, не то, что начать снимать что-то. Из-за всего этого я практически перестал спать. Голова раскалывалась, видок у меня, конечно, тот ещё. Иногда по утрам можно писать смешные комиксы с нас с Харальдом. Он весь такой свежий, бодрый и веселый напевает под нос и мечется по моей кухне. А я выползаю в полуживом состоянии, опускаюсь на стул и падаю лицом на стол в надежде разбить лицо и прекратить своё тупое существование. Ни разу ещё не получилось. Все, плевать. Больше не пущу Барретта к себе. Устал видеть его самодовольную рожу по утрам. Вот захлопну в следующий раз дверь у него перед носом — тогда и посмотрим, как ему это понравится. Правда, я и сам не уверен, хватит ли у меня духу. Каждый божий день я проклинал его. Он радостно будил меня, звонками или смс-ками, либо прыжками на мою кровать и ударами подушкой по голове. От него невозможно спрятаться. Чем дольше я не мог ничего ему дельного сказать по нашей работе — тем больше он расцветал с каждым днем. «Ну, ну, — угрюмо думал я, глядя в его сияющие глаза, — посмотрим, кто будет смеяться последним. Я никогда не проигрываю».***
Харальд опять крутится на моей кухне. Я вот не понимаю: он приходит поесть, или меня накормить? Вообще-то, я и сам могу поесть приготовить. Я, между прочим, знаю телефоны всех местных доставок пиццы. И у меня даже скидочные карты есть. С максимальным уровнем. Думаю, этого достаточно для самостоятельной жизни, нет? Сегодня он заявился как обычно, без звонка. В сотый раз я подумал, что надо уже дать ему ключ от своего дома. А то каждый раз открывай, закрывай двери. Сам уже может, большой мальчик. Вообще, я не против — он хорошо готовит. Черт, есть ли у него вообще недостатки? Он же идеален! Может, малость истеричный, но его это не портит. И вот я сижу напротив него, опустив голову на лежащие на столе руки и наблюдаю за движением тонких пальцев, нарезающих сыр. Он делает все молча. Слишком хорошо знает и понимает меня — Харальд сразу смекнул, что у меня опять плохое настроение. Опять чертова голова болит. Барретт молча протягивает мне стакан воды и пачку таблеток. Откуда он знает? Быстро выщелкиваю сразу две из блистера и залпом опрокидываю стакан. Тот только и успевает открыть рот, чтобы остановить меня, ведь так много лекарств пить за раз нельзя, но поздно. Закрыв глаза, откидываю голову назад. Прошло, наверное, около 10 минут, и мне показалось, что я уже засыпаю, но прикосновение прохладных рук к моему лицу быстро вернуло меня в реальность. Харальд стоял рядом, пристально глядя на меня. Его рука переместилась с щеки на лоб. Встречаюсь взглядом с карими глазами. Волнуется. — Что ты делаешь? — Мне показалось, у тебя температура. Но только показалось, — ага, а руку ты случайно забыл убрать? — Нет, я в порядке. Даже голова прошла. Правда! — он что, не верит? Почему он так смотрит? Нехотя Харальд убирает свою руку от моего лица и вспоминает, чем был занят. — Держи, — протягивает мне нож. Выразительно выгнув бровь смотрю на него. Это шутка? Если бы я умел готовить, то не заказывал бы еду в доставках каждый день. Баррет с невозмутимым видом продолжает держать нож, настаивая на том, чтобы я взял его. Спорить с Харальдом нет смысла, и вот я уже, четырхаясь, кромсаю как могу петрушку. ПЕТРУШКУ, БЛИН! На кой черт она ему сдалась? Тоже мне, шеф-повар. Недовольно смотрю ему в спину исподлобья, пока он крутится возле плиты и гремит кастрюлями. — ТВОЮ МАТЬ! Кровь мгновенно заливает руку. — Эдди! — Я же говорил тебе что раз, что не умею готовить! — Эдди, ты же не ребёнок. Да ты сам виноват! — Харальд уже возле меня. — Надо было за руками своими смотреть. — Я и смотрел. — Ага. Эдди, — он снисходительно улыбается, словно разговаривает с ребёнком. Мне это не нравится. — Ты же в курсе, что у тебя на полстены зеркальная панель, и я все вижу? Он берет мою руку, и, я как завороженный, смотрю за его плавными движениями. Подносит ее ближе к лицу и внимательно оглядывает глубокий порез, из которого вдоль пальца стекает тонкая струйка крови. А затем вдруг проводит языком снизу вверх и обхватывает кончик пальца губами. От прикосновения его языка к ране по телу проносятся искры. Меня буквально парализовало — Барретт пристально наблюдает за моей реакцией. Моргаю — и наваждение спадает. Резким движением выдергиваю руку — он даже не пытается меня удержать. — Ты что творишь? Ты сошел с ума? — голос предательски дрожит. Харальд лишь хрипло смеётся в ответ. — Прошу тебя, — уже шепчу, не могу говорить. — Прекрати. Я же просил тебя не начинать снова. — Эдди, ты такой трус! — Заткнись! — огрызаюсь в ответ. Не то, чтобы хочется ругаться с ним, но мне не нравится, когда он пытается мной манипулировать. Он хорошо знает, как и что делать. В этом весь Харальд — очень хитрый, когда ему надо, обходными путями он добивается желаемого. Намеками, взглядами, жестами. Я так, как он, не умею, мне проще подавить чужую волю. Барретт единственный, кто не подчиняется мне и может заставить меня делать то, что сам хочет. — Я знаю, зачем ты пришел. Не стоило. — Стоило. Барретт отходит, довольно усмехаясь. — Я могу и выгнать тебя, если ты будешь наглеть. Он только смеется в ответ, шарясь в ящике возле холодильника. Достаёт пластырь и аккуратно заклеивает мой палец.***
— Ты просто сделаешь так, как я сказал, ясно? Очень быстро мы вернулись к излюбленной в последнее время теме. Барретт сразу же занервничал, как только я намекнул ему, что мне не обязательно получать его согласие. Если лейбл одобрит окончательно мой сценарий, то Харальда никто и не спросит. Пока что я так не сделал, но это лишь вопрос времени. Слишком сильно на меня давят. — Нет! — Харальд злобно смотрит на меня, рукой отбрасывая волосы упавшие на лицо. — Все ты слышал, не тряси своей головой! — Я уже задолбался скакать вокруг тебя, словно вокруг рождественской елки! Какого черта я должен тебя уговаривать? — Потому что на такую тупизну я не соглашусь просто так! — шипит он. — И ты притащился ко мне, чтобы ещё раз сказать об этом? Господи, да я вас всех уже ненавижу. Меня прессуют со всех сторон, ты понимаешь? — Понимаю, но ничем не могу тебе помочь, — складывая руки на груди отвечает Харальд. — А вообще, знаешь, я подумал… Собирай своё барахло и выметайся. Видеть тебя не хочу, — швыряю в него футболку, валяющуюся на стуле уже неделю. Абсолютно точно уверен на 50%, что это не моя футболка. Барретт ловит ее в полете. Он вспыхивает моментально: — Ах вот так? Эдди, ты думаешь, ты можешь все? — его глаза горят от злости и обиды. — Думаешь, можешь играться со мной как тебе захочется? Я так-то человек. Я все чувствую. — Да я заметил! Твои вечные истерики, они у меня вот где! — рукой хватаюсь за горло. Харальд прожигает меня взглядом насквозь. — Думаешь, я совсем тупой? Я знаю, почему ты так вцепился в свою дебильную идею. Вот только у тебя кишка тонка признать это! А ведь мы оба понимаем. — Харальд! — предупреждающе рявкаю на него. Пусть заткнется. — Скажи! Скажи наконец-то! — он ударяет ладонями по столу. Его глаза широко распахнуты. В тусклом кухонном свете они практически чёрные. — ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МОГУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ! — кричу ему в лицо. Он самодовольно улыбается уголком губ. — Потому что я хочу, чтобы ты изменился. Я не должен любить тебя, это неправильно, так не должно быть. Ты же мой лучший друг! — Ты думаешь, тебе поможет, если я срежу волосы? — Не знаю, возможно… Не знаю! — Ты такой трус, Эдди. Ты слишком зависим от чужого мнения, слишком скован и вечно напуган, — Харальд подходит ближе, выжидающе глядя на меня. «Слишком близко, Барретт!» — проносится в голове. Чертов Барретт, я снова попадаюсь в его ловушку. Руки действуют против воли: одной хватаю его за запястье и притягиваю к себе, а вторую запускаю в длинные волосы. Его запах такой знакомый. Он сводит меня с ума, мозг полностью перестаёт работать. Кусаю его губу до стона. Это его, или мой? Он выдыхает мое имя, и я ещё сильнее тяну его за волосы. Руки Харальда крепче прижимают меня к себе. Не могу ничего с собой поделать, не могу противиться ему. Снова…***
Знал ли я, что Барретт гей, когда познакомился с ним? Нет. И даже не догадывался об этом. Да, его поведение порой вызывало вопросы, но тем не менее, я все списывал на истеричный характер. Он вообще любитель устроить сцену на ровном месте. Но постепенно даже я стал замечать, что он не просто так смотрит на меня. По-другому. В свое оправдание могу сказать, что первый раз я был изрядно пьян. Барретт начал дергаться, психовать, я схватил его за руку, хотел успокоить. А он поцеловал меня. Вот так просто. Я не ожидал такого. Когда утром я проснулся в его объятиях, я не мог поверить в произошедшее. Как такое вообще возможно? Я и… Харальд. Парень. Говорят, есть 5 стадий принятия происходящего. Мне так понравилась стадия отрицания, что я предпочитаю ее до сих пор. Я попросил его забыть о произошедшем. Нужно было видеть его боль, разочарование, как его счастливая улыбка потухла. Но я просто не мог переступить через себя. Мы не вспоминали об этом долго, пока я в очередной раз спьяну уже сам не спорол, что Харальд «прекрасен, и я люблю его таким». Логично, что продолжение моих слов я доказал ему в постели. А утром опять пожалел об этом. И снова Барретт принял это. Мои страхи, они сковывали меня все сильнее. Один раз ошибка, два — уже закономерность. Я не мог понять, что со мной не так, как избавиться от этого влечения к нему. А тот как на зло так и норовил снова меня подловить. Боясь потерять контроль, я даже не пил полгода, что сложно, когда живешь один. Ну, как один… Барретт практически прописался у меня. Я не помню, в какой момент он начал приходить и оставаться у меня, но постепенно ночевать у меня дома он стал чаще, чем у себя. Глупый Харальд, думал, я совсем не понимаю, чего он хочет? В третий раз я просто был сильно зол и Барретт оказался рядом. Сколько синяков я оставил на его тонкой коже — не сосчитать. А следы укусов на шее проходили чуть ли не месяц. Он таскался повсюду с моим шарфом, благо была зима и не было лишних вопросов ни у кого. И что же я сделал? Правильно. Снова сказал ему, что «это была ошибка, давай сделаем вид, что ничего не было». Ага, как же. Барретт практически каждый день у меня дома светил следами моей бешеной страсти. А что толку? Какого результата я добился? Вот я снова лежу и обнимаю Баррета, перебирая волосы, рассыпавшиеся по подушке и чувствую, что все правильно. Что я бы хотел, чтобы это не заканчивалось. — Харальд… — Я знаю, Эдди, — перебивает он меня. — Ничего не было. Хоть я и не вижу его лица, но голос дрогнул. Ему больно. Не хочу, не хочу этого. Хочу, чтобы он был счастлив. Только смогу ли я сделать его счастливым? — Нет. Не надо забывать. Сколько бы я не пытался убежать от этого, избавиться — ничего не получается. Я хотел, чтобы ты изменился, стал кем-то другим. Но я знаю, это не поможет. Наверно, пора все-таки признать — мне кажется, что я люблю тебя. Харальд, приподнявшись на локте, потрясенно уставился на меня. После долгой паузы, словно решив что-то для себя, кивнул и вновь опустился на мое плечо: — Теперь ты меня убедил. Я согласен на твою тупую идею. — Что? — не верю своим ушам. — Но зачем? Я же понял, что это бессмысленно, и почему я вообще придумал это. Как же твои волосы? Повернув голову вбок смотрю на него. Он такой… Невероятный. — Главное, что ты наконец-то честен. А волосы… Волосы не зубы, отрастут, так ведь, Эдди? — он поворачивает голову, глядя с улыбкой на меня. Вот только глаза его серьёзны, как никогда. — Ты же будешь любить меня и без них? — Я буду любить тебя любым.