Хрущёвка. Потрескавшаяся краска в подъезде
с негромким шорохом осыпается, падая на
грязную плитку. Неравномерно мигает в слабоосвещённом
помещении кнопка неработающего лифта.
Старая обшарпанная временем однушка. Осень. Три часа ночи. Наивные листы, что случайно залетели в окно квартиры.
Они кружились по полу в такт тихой музыки из трещащего помехами радиоприёмника.
В такт биению сердца, единого на двоих. В такт движениям тех, кто танцует ночью и тех,
кому плевать на весь мир вокруг, пока у них есть они сами. Щёлкает зажигалка. Трещит киноплёнка, показывая вереницу воспоминаний.
7. Весна. Начало марта. Хакуджи. Нет, Аказе, всё снится один и тот же странный сон. В нём чьи-то нежные руки касаются его лица, гладят по щекам, согревая своим теплом. Там на него ласково смотрят глаза с потрескивающими и искрящимися отголосками пламени. Там звучит чей-то тихий, шуршащий осенними листьями, смех. Там Аказа улыбается кому-то, кто прогоняет столь привычную и приевшуюся боль изнутри. И в душе искрой разгорается тепло, будто лозами обвивая сердце, раня своей щемящей нежностью. Аказа просыпается с душащим чувством вины и растерянности, будто он забыл что-то важное.Он потерял что-то очень значимое для него. Но что…?
А тепло тем временем медленно разворачивает свой бутон где-то внутри.
***
11. Середина апреля. Сырость постепенно уходит, оставляя в напоминание, лишь изредка появляющиеся промозглые лужи. Они похожи на маленькие бездны, что тянут свои паучьи лапы оттуда, желая затянуть внутрь. Мальчик дергает головой, чтобы прогнать наваждение. Но натыкается взглядом на огонь. Аказа моргнул, но почти ничего не изменилось.Почти.
Вместо огня стоял мальчишка его возраста. Сколько бы Аказа не пытался прогнать его образ, пытаясь понять где правда, а где игра воображения. Но он как был, так и остался на месте, никуда не исчезнув. Брюнет почувствовал, что его губы кривятся в ухмылке, буквально разрезая лицо чуть ли не ломаной линией.А это уже становится интересно.
Это была обычная драка между школьниками, что будто бы «отстаивали честь школы». На деле же обычные разборки, где ещё даже не подростки сбивали костяшки, дабы дать волю взыгравшим гормонам. Сколько бы они не говорили о высоких целях, все знают сухую и простую, как две копейки, правду. Но никто конечно же говорить об этом даже не будет, лелея собственную гордыню, позволяя ей распалять свою грудь и вести на безрассудные поступки, крича громкие, но всё такие же бесполезные бравады, дерясь не благородно, один на один, а стенкой на стенку, используя грязные приемы, но останавливаясь в первобытном испуге при виде первой крови. В принципе, ничего нового. Аказа — всего лишь дворовый мальчишка, коих сотни в мире. Он просто любил подраться и тренировался на своих ровесниках, сдирая костяшки не в кровь. В мясо. А перед ним стоял всего лишь очередной школьник, ровесник. Аказа не был знаком с ним лично, но узнал его. В их провинциальном городишке не так уж и много богатеньких детишек. Что уж говорить о «богатеньких детишках, имеющих огненную шевелюру». Тц. Наверняка всего лишь очередное дерьмо, возомнившее себя сильным из-за статуса предков, но не имеющего никакого опыта в драках. Тем не менее… Аказа невольно мысленно присвистнул, заметив мозоли на пальцах. Возможно он его недооценивает… Тем интереснее. Перед ним стоял никто иной, как Ренгоку Кеджуро. Отличник, красавец, спортсмен, победитель олимпиад и далее по списку. Одним словом, «сын маминой подруги». Гребаный идеал. Эталон, который ставят в пример не только в его школе или кругу друзей, а чуть ли не абсолютно всем. И увидеть кого-то вроде него на подобном мероприятии было как минимум неожиданно. На деле же абсурдно. Складывалось ощущение, что тот просто случайно попал не в то место, не в то время. Но Ренгоку прямо сейчас стоял напротив него, вызывая на бой. И кем является Аказа, чтобы отказываться от подобного?***
Конец мая. Аказа всё ещё дерётся с Ренгоку после школы. Каждую неделю, в субботу, когда нормальные люди проводят время с семьёй или устраивают сходки друзей, они идут за гаражи, рядом с городской свалкой. Каждый раз они отбивают друг другу почки, вымещая накопившееся за неделю раздражение, одерживая победу с переменным успехом.Это было каждый раз настолько часто, что вошло в их быт, стало приятной привычкой, от которой не хотелось избавляться.
Все повторяется раз за разом.
Но тем не менее… Каждый бой был запоминающийся. Озорно усмехаясь, они с сияющим в глазах азартом атаковали друг друга снова и снова, ловили отражения противника в осколках разбитых бутылок, что создавали забавные зелёные блики, скачущие по стенам и их полных восторга и боевого, почти злорадного задора. Под их ногами крошились обломки бетона, превращаясь в пыль, что стояла клубами тумана еще некоторое время, во время их причудливых боёв. А закатное солнце, подсвечивало чужие огненные волосы, создавая иллюзию живого пляшущего пламени, что в глазах, что на голове соперника. Их бои продолжались, пока кто-то из них не одерживал победу или пока оба валились от усталости прямо на землю, тихо смеясь и хрипя, задыхаясь в попытках восстановить работу легких. Заменяя эмоциональную усталость и боль на физическую, лишь бы забыться.Они еще не поняли, как стали лекарством друг для друга.
Между этими драками Аказа стал замечать, что не то, что активно… А вообще перестал посещать драки между школами. Позже он подумал и решил, что, в принципе, времяпровождение там было для него таким же важным и нужным как телефон пещерному человеку. То есть абсолютно бесполезным. Тогда зачем ему это вообще? Все люди там.. они одинаковы. Одинаково предсказуемы. Слабы.Беспомощны.
Они плюются громкими словами, гордо выпячивая грудь. Восславляют себя, яро признавая свою силу нерушимой на публике. Но давясь собственным бессилием, выхаркивая боль, подобно крови изнутри, плача в подушку, что заглушает их рыдания, когда одни. Они всего лишь глупые подростки, коих даже не сотни. Тысячи. Они тонут в собственных проблемах, полагаясь лишь на мнение сверстников. Выбирают лидеров и тех, кого будут задирать, лишь бы не оказаться ненавидимыми самим. Всего лишь кучка тупых подростков, что отчаянно хотят измениться. Стать лучше и поменять всё в своей жизни. Но бездействуют из-за собственной беспомощности. Ведь вытащить их из всего этого могут лишь близкие люди.Да только вот взрослым плевать.
И Аказа прекрасно осознает, что сам он такой же. Он ничем от них не отличается, но… Но он не хочет быть с ними. Он не собирается становится таким. Он сам станет сильнее. Он сам будет решать каким ему быть. Он не будет зависеть, а потому.. Он должен драться, набираясь опыта с более сильными соперниками. И Ренгоку прекрасно подходил на эту роль. Пока все сверстники глотали сопли, Ренгоку был силён. Он по-настоящему хорошо дрался. И нет, это не касалось его выносливости или веса, что он может поднять, нет. Он был умён, опытен и не знал что значит сдаваться. Ренгоку горел. Смотря в его глаза, Аказа видел пляшущее внутри пламя. Его кулак бил точно и без промаха, а вместо внутреннего духа был толстый и прочный стержень. С ним было интересно и весело драться, в отличие от других людей. Вся эта прекрасно видная и показная простота… но такая опасная, что Аказа чуть ли не захлебывался от восторга. Эта сила завораживала, манила к себе… Аказа даже временами чувствовал себя мотыльком, что летит на огонь, да погибнет в этой схватке, пусть фактически они и были равны. Он уже и не помнил, когда в последний раз так развлекался. И походу это было взаимно. Это были самые обычные отношения, какие могут быть между двумя дворовыми мальчишками. Всего лишь двумя глупыми подростками, которым нужно выпустить пар, чтобы на следующий день, вновь напялив лицемерную улыбку, вернуться в круг таких же как и они сами, жалких людей. Просто драки после школы время от времени. Ничего необычного.Это не должно было зайти далеко. Он даже его имя ведь только не от него самого, а мельком услышал, не знакомясь! Он не собирался заводить друзей.
***
13. Лето. Конец июня. Аказа вышел из обшарпанного, старого как мир здания школы. Он с усталостью посмотрел на трещины в стене. Они образовывали вычурную и причудливую паутину, что казалось бы олицетворяла всю суть данной школы. Сотни переплетений взаимосвязанных между собой событий, где история повторяется раз за разом, где детей подгоняют под стандарты в обществе из мнимой справедливости, да где все, что учителя, что ученики, лишь больше путались в мыслях, застряв, увязая в болоте собственных комплексов, проблем и глухого, невыносимого, ужасающего разум, отчаяния. Медленно рассуждая, мысленно застряв в этой паутине трещин, Аказа сам не заметил, как подошел к воротам. Там стоял никто иной как Ренгоку. Уже заходящее солнце красиво подсвечивало его волосы. «Он похож на огонь», — невольно подумал Аказа, смотря прямо в эти чайные глаза, внутри которых будто бы пляшут языческими танцами черти, и кивком приветствует Ренгоку. Брюнет не особо запомнил в какой момент это произошло в первый раз. И он даже не понял как до этого докатился. Но факт остаётся фактом. Теперь Ренгоку приходил к его школе каждый день, когда у него самого заканчивались уроки. Иногда Кёджуро стоял прямо возле этих заржавевших и скрипящих ворот пару минут. А иногда и несколько часов, как сегодня. Он. Он просто ждал. Ждал*** Это не должно было зайти так далеко.
14. Середина июля. Аказа любит химию. Ему всегда нравилось наблюдать за всеми этими реакциями, иногда опасными, но такими… завораживающими. Он смотрел на взрывы, да огонь и чувствовал, как сомнения, страхи и злость на всё вокруг на считанные секунды ослабляли свою колючую проволоку вокруг сердца, даря долгожданное спокойствие и лёгкость на душе. Но школа, в которой учился Аказа не была новой или какой-то там известной. Просроченные реактивы, лаборатория, закрытая на засов вот уже как лет 20… Удивительно, что здание не рушилось от каждого хлопка дверью… Какая тут химия. Когда Ренгоку узнал об этом, то даже не интересуясь мнением парня, в первую очередь потащил его в химическую лабораторию своей элитной школы. Аказа помнит то пьянящее веселье, распирающий душу почти детский восторг при виде того, как в темном кабинете бегает кусочек натрия, прыгая по воде и горя, как взрывается калий, окрашивая жидкость под ним в розовый, или то, какой столб огня подымался если соединить смесь хлората калия и сахара с серной кислотой. Аказа, чуть ли не задыхаясь, с лукавой улыбкой посмотрел на друга. Отблески пламени плясали, отражаясь в зрачках стоящего рядом Ренгоку. Он был похож на какого-то древнего бога, имя которого бы выводилось рунами и которому приносили жертвоприношения, сжигая тела врагов и юных дев на кострах посреди густых лесов и гордых гор, где тени бы зазывающе плясали, отдавая чем-то забытым, запретным, но от того не менее желанным. Или же. На демона из самой преисподнии. Вот-вот эти глаза засветятся в темноте, зрачок сузится, да запляшет пламя на этих крепких и жилистых руках, обволакивая своим жаром пальцы хозяина. Это завораживало не меньше самих экспериментов, привлекая внимание и захватывая, заставляя чаще биться сердце. В тот момент это пьянящее, неуправляемое, отдающее безумием веселье, казалось бы захватило их обоих. Не отпуская, притягивая взор. Кажется тогда Аказа даже смеялся. Впервые за долгое время. Оказалось, что Ренгоку очень мило краснеет.***
15. Начало августа. Аказа помнил как ему было плохо, когда его отец покончил жизнь самоубийством или когда Кейзо и Коюки погибли. Как не желал никого видеть, мечтал исчезнуть или же просто хотел пойти к близким людям, которые уже ушли. Как то отчаяние раздирало его изнутри, топило в болоте сомнений и боли. Он помнил, как запутался в этой паутине отчаяния без малейшей надежды на выход. Именно поэтому он был растерянности, когда к нему домой, в квартиру снятую для него каким-то дальним родственником, ставшим его опекуном, пришёл Кёджуро. Он честно никак не мог понять почему. Почему когда мать Ренгоку умерла, и вся его жизнь переломилась, он пришёл именно к нему. Не к своим близким друзьям или семье. А к нему. Почти постороннему человеку. В тот момент, когда он увидел потерянное лицо Ренгоку, обычно горящие глаза, что теперь были так пусты, и сбитые костяшки, покрытые занозами… Он понял, что что-то внутри Кёджуро сломалось. И он впервые ничего не спрашивал и ни о чём не думал. Аказа просто обработал его раны и обнял его, сидя с ним на дешевом, изъеденного молью, в пятнах от еды и крови диване в полном молчании. Оно обволакивало их двоих, будто громадный пушистый змей обнимал в 33 кольца. Аказа чувствовал чужую голову на своем плече и слышал тихое, хрипящее болью в каждом выдохе дыхание. Он уже не мог определить кому оно принадлежит. Они будто стали одним существом с общими конечностями и мыслями. Таким несуразным. Таким уродливым, глупым, нелепым существом. Но. Но почему-то Аказе это понравилось. Тишина подобно воде вливалась в уши и лишь мысли, словно мыши, изредка шуршали на периферии. В этой пустой квартире… Такой тихой и обычно такой одинокой… Были только они. Одиночества или неловкости не было. Только уютная ласковая тишина, что утопила в себе их сознание, даря блаженный покой, словно какой-то волшебник из старых сказок, оставшихся в таком далеком детстве. Сколько времени прошло? Ни один из них не знает. Но вскоре забрезжил рассвет. Своими лучами он пробился сквозь окна, безжалостно разрывая магию тишины и ночи. Он будто вытеснил их, заполняя всю квартиру. Аказа еле подавил вздох сожаления. Он так не хотел, чтобы это все заканчивалось…Но спустя какое-то время хлопнула дверь и Ренгоку исчез.
Глухая тоска вновь обратила на него свой взор, возвращаясь в сердце Аказы. А вместе с ней, безжалостным удавом на шею навалилось и одиночество. Аказа смотрит на кривые тени и думает о том, как всё проще бы было, если бы эта ночь никогда не кончалась. Но он всего лишь глупый самонадеянный подросток, скольких даже не сотни. Тысячи в мире. Он не властен ни над временем… Ни над чем в этом мире абсолютно. На следующий день Ренгоку всё рассказал и больше на эту тему они не разговаривали. Но подобное доверие что-то всколыхнуло внутри Аказы. Подуло на угольки, не зная, что творит.Где-то щёлкнула зажигалка. Маленький огонёк перекинулся на чужое сердце. Не сбежать, не потушить. Только смириться.
***
16. Осень. Начало сентября. Аказа и Ренгоку регулярно гуляют вместе, сбегают с последних уроков, да прыгают по крышам. Среди их друзей и знакомых даже пошла шутка, что если ты увидел Ренгоку, то где-то неподалёку шастает Аказа, и наоборот. Они стали лучшими друзьями друг для друга. Только почему это причиняет такую боль, что будто разрывает грудь изнутри, да прожигает ребра?.. Аказа смотрит на то, как очередная девушка подходит к Ренгоку и зовёт его остаться после уроков «на 5 минут, чтобы поговорить». Она очаровательно краснеет, немного заикается от волнения и мило улыбается. Солнечные блики пляшут в её ресницах, а свет заблудился в её легких, цвета спелого каштана, кудряшках, да осел на лице россыпью веснушек. Она была прекрасна и похожа на ангела. И Ренгоку не откажет ей… Тоска обхватила сердце. Аказа чувствует гнев. Огромную, прожигающую изнутри ярость, требующую крови. Он хочет встать между ними.Он хочет раскрасить красным её лицо об бетон и изуродовать, да прогнать от Ренгоку навеки.
Сказать, что у Кёджуро нет на неё времени.А еще лучше убить, чтобы кровь запеклась на этом очаровательном лице,
«Попросить» не мешаться.а затем чтобы это тело было сожжено на ритуальном костре. Где рунами бы Аказа призывал как древнего бога огня, Ренгоку, лишь привлечь его к себе, остаться вместе только вдвоём.
Аказа поднимает руку… Перед глазами встаёт образ Ренгоку. Его заразительный смех, что заполнял квартирку Аказы, когда Кёджуро приходил к нему. Его мозолистые, но такие нежные руки, что так легко обращались с деревянным мечом для кендо. Длинные золотистые, блестящие на солнце, волосы. Приятный голос, что в начале раздражал, и который теперь Аказа был готов слушать вечно. Эти тупые шутки, безумные идеи, отблески огня и азартные искры в чужих глазах. Его улыбка… Аказа поднимает руку и махнув рукой Ренгоку на прощание говорит: — Ладно, тогда встретимся завтра. Ярость заменяется тупой болью, что будто трупный червяк, разъедает его сердце, и Аказа уходит в сторону гаражей. Он вновь один. Тени сгущаются, медленно заполняя сознание, не давая нормально дышать, но. Через несколько минут он чувствует, как кто-то схватил его за плечо. — Да ну её, я уже со всем разобрался! Мы же договаривались вместе сегодня пойти в игровой центр как никак, — Ренгоку ослепляющее искренне улыбнулся. Аказа наконец-то смог вдохнуть воздух, а боль, двигаясь будто волны моря, на котором он никогда не был, отступила. Кёджуро перевёл свой взгляд на часы, висящие на столбе. Его брови взметнулись вверх, а глаза расширились как у какой-то совы. Может даже филина. — Ой-ёй! Чёрт, теперь из-за меня мы опаздываем на открытие той игры!.. Надо поторопиться! Всё ещё находясь в растерянности, Аказа почувствовал, что его взяли за руку. Ренгоку сжимал в своей горячей, как пламя костра, ладони кисть друга. Что-то внутри Аказы ёкнуло. — Давай быстрее, Аказа! Ренгоку рванул вперёд, не выпуская руки парня, так что Аказе оставалось лишь бежать за ним.По сердцу на краткий миг разлилось тепло.
Щёлкает зажигалка. Маленький огонёк превратился в пожар, горящий всполохами осеннего листопада.
*** Аказа пропустил момент, когда начал влюбиться в Ренгоку настолько, что был готов умереть ради него. ***
Сигаретный дымок вьётся вверх, озорно закручивая узоры вокруг двоих.
17. Середина октября. Первым признаётся отнюдь не Аказа, а Ренгоку.«Пожалуйста, будь моим смыслом».
Просто пустая фраза, что пусть и романтична. Но также и до жути беспечна. Но на его удивление, Кёджуро сам это признал, самокритично отшутившись, что только идиот может признаться строчкой общей любимой песни.Аказа всегда любил самокритику.
Всё происходит как-то само собой, будто так и надо. Не было каких-то драм или истерик. Не было ревности, или той же неловкости, как он боялся. Наоборот, им будто… стало легче. Вместо глупых шуточек знакомых и последующего за ним смущения, появилось осознание творящегося между ними. Но тем не менее, в их отношениях мало что изменилось. Только прикосновения становились всё дольше, разговоры тише, а время, проведённое вместе, росло в геометрической прогрессии. А может и не в ней вовсе, Аказа не заморачивался здесь с подсчётом. Ведь правда, какая разница, в данном случае цифры не играли никакой роли, лишь мерно отсчитывались где-то на периферии зрения. Они будто жили в каком-то своём, отдельном от других мирке. Мирке, где были только Ренгоку и Аказа, да их призрачно витающее рядом, видное даже совершенно постороннему человеку, счастье.Этого им обоим хватало сполна, даже для того, чтобы с улыбкой, всегда вместе, переживать все трудности.
Ренгоку и АказаИ иногда почти каждые полчаса целовались.
Всё было просто идеально, пока Ренгоку не споткнулся и случайно прижал Аказу к незакреплённому стеллажу.
В тот момент на голову брюнета упал краситель и большая часть головы осветлилась. На следующий день в свою школу Аказа пришёл полностью перекрасившись в ярко-розовый, обосновывая всё своей любовью к этому цвету. Он никогда не признается, что у него просто бы не хватило денег на другую краску. В знак поддержки Ренгоку покрасил концы своих волос в красный, становясь ещё больше похожим на огонь. Аказе это понравилось.***
19. Конец ноября. В ту субботу они, наплевав про то, что осталось ещё много домашней работы и подготовки к важному тесту в универе, сбежали с последних пар. Аказа помнит, как они побежали наперегонки в парк, гонялись друг за другом, лазали по деревьям. Как их молодые голоса поднимались выше крон деревьев в самое небо и возвращались эхом, будто знаки от духов. Помнит их звонкий смех, когда они забежали в местный магазин, катали друг на тележке, кидая различные продукты туда, чтобы затем убегать от охранников, дабы их не наругали за всё это, но умудряясь все равно своравать какую-то мелкую шоколадку и пачку сока, что позже они разделят на двоих. Помнит, как убежав из супермаркета, и тяжело дыша после этой пробежки, Кёджуро споткнулся и с размаху упал в лужу. И то, как затащил, сопротивляющегося, как только можно, самого Аказу туда же. Они тогда жутко замёрзли и промокли, но пошли в кинотеатр на какой-то дешёвый и просто смехотворный боевик-ужастик, чтобы уйти прямо посреди сеанса в кафе. Ренгоку ещё забавно испачкал нос в кетчупе из бургера, но на смех Аказы в ответ измазал лицо розоволосого в мороженном. И как, задержавшись, они бежали, чтобы успеть на последний поезд в метро в пустом вагоне. Он помнит, как пропахшие улицей и холодом, они вернулись домой в 3 часа ночи, и скинув верхнюю одежду продолжали смеяться и разговаривать несмотря на позднее время. За что им постучали по батареям. Не то чтобы это кого-то волновало. Они, игнорируя возмущения всех вокруг, играли на гитаре, не пропевая, а почти крича строки как популярных, так и уже позабытых многими песен, бесились под музыку из старенького, трещащего помехами радиоприёмника, выкуривая одну сигарету на двоих. А под утро, измотанные, упали на нерастеленный диван, где, накрывшись дешёвым, тонким, с пятнами от кофе, облезающим и пропахшим чаем пледом, уснули в обнимку, переплетясь конечностями так сильно, что потом невозможно встать. Они чувствовали себя грёбаными подростками. Не теми жалкими и обессиленными, что задыхаясь от боли плачут в подушку. А перед которыми открыт целый мир, где есть только они вдвоём, в тишине квартиры, что обязательно наполняется смехом и музыкой регулярно. Это был всего один из многих проведенных вместе дней. Что по ощущению Аказы повторятся еще далеко не одну сотню тысяч раз. В тот день они были пьяны любовью к друг другу.В тот день они были счастливы.
***
20. Зима. Конец декабря. Скоро Новый год, так что в город вернулся Санеми и Тенген, которых, конечно же, поехал встречать в аэропорт Ренгоку. Лучше бы Аказа не отпускал бы его одного. Серьёзно. Так было бы в сто раз лучше. Проблема состояла в том, что Тенген был ходячим, чертовски огромным, наглым, бесстыдным, а от того не менее идиотским справочником флирта и подкатов. Как тупых, так и интересных. Хотя последние, к сожалению, он выдавал лишь раз в полгода. И то, по отношению исключительно трёх своих жён и Санеми. Кстати о последнем. В сердце Аказы ещё теплилась надежда, что он не позволит Узую сказать хотя бы ту часть подкатов про розовый цвет волос и про ангелов, но… Но внезапно вспомнил, что жёстко подшутил над Шинадзугавой в их последнюю встречу. Так что, наверное, сам виноват… Но чёрт возьми! Ренгоку и тупой флирт, что он узнаёт от Тенгена и затем использует на протяжение всего дня — это самое худшее комбо из всех возможных! И сейчас, про худшее комбо, Аказа совершенно не шутил. Кёджуро говорил все эти подкаты уже несколько грёбаных суток. Суток. Чтобы Аказа ни делал, а Ренгоку тут же подыщет к этому действию свой дурацкий и бесячий флирт. Аказа, тяжело вздохнув и отпив глоток кофе, стал лениво поливать фикус, что им как-то вручил Гию. Никто не знает почему именно Томиока вручил его им и почему конкретно это растение. Санеми сказал что-то про проигранный спор. Но все прекрасно видели весёлые искорки в глазах Шинобу, когда Гию вручал подарок. Было понятно кто его уговорил. Вдруг парень почувствовал, как кто-то подошёл к нему со спины, а затем нагло положил свою дурацкую голову ему на плечо. — Аказа… — довольно промычал Ренгоку, охватывая своими ручищами талию Аказы. — М? — парень немного лениво отклонил свою голову назад. — Как там рай, когда ты уходил? — прозвучал будто гром посреди неба, вопрос с хитрецой, звучащей в голосе. Бровь Аказы дёрнулась. — Я не ангел, — резко отчеканил он, моментально напрягаясь. — Аа… Так ты инкуб. Неудивительно, учитывая насколько ты прекрасен~, — прошептал Ренгоку прямо в ухо парню и зарываясь в короткие волосы на затылке. Аказа вздохнул, пытаясь успокоиться и не покраснеть. Не, конечно флирт, несмотря на свою тупость и был приятен ему… В первый раз. Но когда ты слышишь его постоянно, то это начинает уже раздражать. На протяжение всего дня Аказа услышал сотни вариаций флирта. Начиная от татарских признаний в любви, да вопросов про родителей, и заканчивая мечтаниями о «женитьбе на его ключицах/шее/заднице» и так далее… Поэтому, когда они вдвоём легли спать, то Аказа был готов чуть ли не танцевать от облегчения, что очередной день подкатов закончен. Парень с блаженством прикрыл глаза, пока чужие руки обхватили его, обняв со спины. — Хэй… Кстати, — тихо прозвучал в тишине квартиры, шелестящий будто осенние листья, голос Ренгоку. — М? — уже немного сонно протянул Аказа. — Всё хотел сказать… — Розоволосый напряг слух, чтобы не пропустить явно важную информацию. — Знаешь, сегодня я побывал уже на 52-й странице порнхаба, но так и не нашёл красивее тебя. В голову безудержно смеющегося Ренгоку резко прилетела подушка. Тот забрыкался, пытаясь скинуть с себя, оседлавшего, теперь тоже безумно хохочущего Аказу. Но то напряжение, что появилось за эти дни, моментально пропало, растворившись в тишине ночи. Ведь им прекрасно известна одна простая истина: Аказа всегда днем отшивает Кёджуро. Он ругает, кричит на него, всячески избегает прикосновений на публике, но… Но ночью, дома, наедине он сам первым к нему приходит и окутывает Ренгоку своей больной, уродливой, глупой и нелепой, такой же как и у самого Кёджуро, любовью.Смех взлетает под потолок, Наполняя всё вокруг светом и теплом, Как и та самая зажигалка, которой они раскуривали свои сигареты под ту странную, но милую сердцу песню.
***
22. Середина января. Одиночество, заплесневелое, холодное, склизкое, заставляющее тонуть в себе, как в болоте, напоказ ласково захватило в свои паучьи лапки, притянуло к себе, да забрызнуло свой яд-кислоту прямо в сердце Аказы. Тому лишь оставалось с болью смотреть по сторонам, да пытаться удержаться на краю.Аказа всегда был на грани, сколько себя помнил.
Парень с хриплым испуганным вздохом подскочил на кровати. Точно… это был просто сон… Аказа зашёлся в громком, сиплом кашле, из-за которого лёгкие были буквально готовы выйти наружу. Но даже так… Даже так все звуки потонули в этой ужасающей, крадущейся на мягких лапах, душащей тишине. Она тихо подкрадывалась, обвивала шею, подобно удаву. Она ломала рёбра, что протыкали лёгкие, заставляя хрипеть. Вливалась в уши и вытекала кровью изо рта и глаз, медленно разрушая изнутри. Аказа почувствовал, что задыхается. Он согнулся, подтянув к себе колени, да обхватив их руками в попытках выровнять дыхание, когда почувствовал чужую руку на своём плече. Что одиночество, что тишина, они отступали перед огнём по имени Ренгоку, что дарил улыбки каждому. Но самая нежная, особенная, принадлежала только Аказе. Они часто лежали вместе, просто обнимаясь, пока розововолосый слушал родное сердце, а Кёджуро гладил его по спине и шее, вызывая совсем лёгкие мурашки и ласковую дремоту. Если бы Аказа умел мурчать, то делал это именно в эти моменты. И сейчас, он пришёл из аптеки, весь пропахший морозом, даря ту самую, ранящую своей нежностью, подобно бритве, улыбку, пусть взгляд и говорил о том, что он волнуется. Лампа бросала кривые тени на его лицо, да подсвечивала снежинки, что остались на его пальто, так как он не успел снять, сразу поспешив на звуки чужого кашля. Аказа почувствовал, как колючая проволока вокруг сердца потихоньку разжимается, а глаза почему-то становятся влажными. В следующий момент Аказа прижимался к животу Ренгоку, обхватив того за пояс в крепких объятьях. Кёджуро удивлённо смотрел на розоволосого, приступы подобного внимания для которого были весьма редки, но лишь ярко улыбнувшись, да прикрыв глаза, ласково обнял в ответ. Голос Кёджуро был оглушительным. Он заполнял пустоту однушки звонким смехом и болтовнёй на посторонние темы. Громкий, бьет по ушам. Общение с Ренгоку раньше утомляло, казалось этот парень был слишком громким, но уже после четвёртого разговора Аказа привык к такой манере общения и не стыдился ворчащих бабушек, которые каждый раз просили его заткнуться. Наверное розоволосый был даже солидарен с ними, но не подавал виду. Как никак сам факт общения был важнее. Ведь так приятно было смотреть за чужой улыбкой, да говорить на интересующие темы… А такой резкий, громкий голос друга можно и потерпеть. И это правда стоило того. Ведь теперь, как громкий смех, так и тихий шёпот ночью вместе с объятиями, были одинаковы важны Аказе, что наслаждался этим голосом, шелестевшим в тишине.***
Февраль положил начало их ссорам. Холодная стужа продувала изнутри, заставляя, озлобившихся без тепла родной звезды, людей ёжиться, собачиться, разрушая всё, что между ними было.К сожалению, такое не обошло стороной и их маленькую квартиру на окраине мира.
Несерьёзность Ренгоку в некоторых вопросах, что неустанно пытался раскрасить их быт чуть ярче в попытках спастись от этой стужи, лишь раздражала, заставляя Аказу огрызаться чуть чаще, чем бы и правда хотел. Обидные слова оседали холодящим и разъедающим ядом на сердце, заставляя всё вокруг натягиваться подобно верёвке, нет, тонкой нитке, по которой шефствуют канатоходцы. Кеджуро, чьё терпение лишь истончалось от всего этого, уходил из дома к друзьям, дабы избежать ссор. Аказа же смотрел и видел. Видел каждый восхищенный, завистливый и влюбленный взгляд, что бросали и в прошлом, и сейчас. Но теперь. Теперь он не мог быть рядом. Не мог пойти и показать, что у Ренгоку уже есть он, Аказа. Что у них вдвоём всё прекрасно.Ведь это было не так.
И Аказа понял, что начал ревновать. Пока Ренгоку гулял и пил, лишь на краткий миг забыться, уподоблясь своему отцу, розоволосый медленно гнил в квартире. Аказа вновь и вновь смотрел своим уставшим, почти потухшим взглядом в зеркало. Смотрел и понимал, что что-то тут не так. Что земля стремительно пропала из-под ног, выбивая дух и оставляя в растерянности, а в их отношениях появилось и продолжается появляться всё больше и больше трещин, да сотни холодящих душу бездн. Но как бы Аказа не пытался, его жалкие попытки всё починить, лишь разрушали их обоих ещё больше. А потому розоволосый тонул в своих загонах, ломаясь без улыбки близкого человека, что была всем для него. Аказа не сразу понял, как полностью закрылся в себе, отрезав все пути Ренгоку докричаться до него. Ренгоку не сразу понял, как полностью отстранился, уйдя слишком далеко от Аказы, чтобы услышать его крики о помощи, заглушив всё своими собственными.Они расстаются во второй неделе февраля.
***
Ещё некоторое время они живут вместе. Но вещи собраны и расфасованы по рюкзакам и сумкам. А тишина в квартире не прекращается ни на миг, заглушая даже звуки дыхания. Будто тут остались лишь мертвые люди, утонувшие в этом быте. Всего лишь два чужих друг другу человека на окраине мира. Две утерянные для общества личности, что сидят в однушке, по которой ныне так и гуляет стужа вместе с метелью ссор. Мертвые, никому ненужные люди.Потерянные как для всех, так и в первую очередь для самих себя.
Первым терпение кончается у ныне перекрасившегося в натуральный черный цвет волос, Хакуджи. 29 февраля Аказа приходит в аэропорт и покупает билет. 1 марта Аказа разрывает всё, что между ними было, оставляя их обоих в прошлом, и улетает в другую страну. 23. Весна положила начало их встречам. Весна положила им конец.Щёлкает зажигалка. Трещит киноплёнка, обугливаются и плавятся воспоминания, сжигая всё, что между ними было.
Аказа смотрит на это пламя с ломанной улыбкой, медленно умирая и крича от боли внутри.
***
26. Аказа резко подскакивает на кровати, тяжело дыша. Прошло уже три года, но эти воспоминания, обрывки киноплёнки, всё ещё в памяти, как бы он не пытался их прогнать. Чтобы он не делал, куда бы не пошёл, но они всё время были рядом с ним. Отпечатались на внутренней стороне век, крутились в голове, посещали сны. Разрезали покой этой прекрасной, такой родной. но и от того такой болезненной для Аказы, улыбкой когда-то дорогого человека. За эти два года Аказа вновь привык жить один. Привык просыпаться по будильнику, а не от чужих поцелуев или нежного касания руки. Привык к тому, что по ночам холодно, а под боком нет какого-нибудь большого тёплого существа. К тому, что возвращаясь в квартиру, на его «я дома» отвечает лишь звенящая тишина, в которой тонут даже звуки его шелестящих мыслей. Привык к тому что вместо сердце дыра, а одиночество удавом душит, заставляя сходить с ума. Аказа, покачиваясь, встал. Да, время лечит, но не сильно на самом-то деле. Черты Кёджуро постепенно стираются из памяти, оставляя лишь какие-то выделяющиеся родные особенности… Но он всё ещё его любит. И глухая тоска съедает его изнутри целиком.Аказа не хочет признавать, но он так соскучился.
Настолько сильно, что шепчет его имя по ночам, просыпаясь после очередного сна, наполненного им. Настолько, что каждый раз пьянея, с трудом сдерживает себя, чтобы не позвонить ему или не побежать в аэропорт, покупать билет. Настолько, что несмотря на всё ворчание, всё равно слушает все сплетни знакомых, лишь бы знать как он и что с ним. Каждый раз морщась при очередном предположении о пассии Кёджуро. Аказа так хочет повернуть время вспять и всё исправить, но… Но то ли остатки гордости, то ли ощущение возникшей бездны, да только каждый раз Аказа разворачивается домой на полпути к аэропорту, а заветный номер так и остаётся не набранным. Аказа скучает. Аказа всё ещё любит. Аказа всё ещё страдает.Но первый шаг всё также не исходит ни от одной из сторон.
Аказа берёт киноплёнку в руки… И убирает её подальше, дабы она пылилась на очередной полке его серых, полных одиночества, воспоминаний.
***
«Кёджуро попал в больницу.» «Врач сказал, что он может умереть.» «Просто приди.»«Пожалуйста, помоги.»
Всего четыре сообщения. Четыре. Самого обыкновенного числа, что тем не менее внушает почему-то страх в души людей*. Аказа судорожно сжал телефон. Санеми не стал бы так шутить. Чёртов Шинадзугава, после той аварии с его братом, просто на дух не переносил любые подобные «шутки». А значит он не врал. И Ренгоку правда в больнице.Его Кёджуро может умереть.
Когда-то самый дорогой человек, чья улыбка спасала его от всепоглощающего отчаяния. Чей смех шелестом листьев, да треском костра убаюкивал разум. Чьи мягкие прикосновения и тёплый взгляд грел изнутри, подобно личному солнцу. Тот, которого он так долго желал увидеть или услышать хотя бы на миг… Мог исчезнуть. Уйти.Навсегда.
Аказу будто ударило под дых, а дальше всё будто в тумане. Умение здраво мыслить вернулось к нему лишь спустя чуть меньше суток, уже в салоне самолёта, где он сидел тяжело дыша. Аказа сжал кулаки, терябя край кофты. Он не мог умереть, не мог. Не может. Он выживет, Ренгоку сильный. Очень. Но тогда почему так болит сердце и тревожно на душе? Почему он задыхается и готов вот-вот куда-то бежать, лишь бы попасть к Кёджуро как можно быстрее? Сердце будто сжали тиски.***
Аказа задыхается. Он, что есть мочи бежит по направлению к больнице, указанной Санеми. Только не опоздать, только не опоздать, только не опоздать, только не опоздать, только не опоздатьтолько не опоздатьтолько не опоздатьтольконеопоздатьтольконеопоздатьнеопозда… Парня будто прошибает током. Эти огненные волосы. Эти горящие почему-то волнением глаза. Эта родная фигура дорогого человека, что бежит на другой стороне улицы. Аказа не сразу понял, что кричит, а сам перебегает проезжую часть. Раздаётся противный визг, скрип тормозов. Последнее, что запомнил Аказа, перед тем как отключиться от сильной боли — это родные, почему-то напуганные глаза и собственную руку, что тянулась у дорогому человеку, но обмякла не достигнув своей цели.***
Аказа открывает глаза на больничной койке. В голове всплывают воспоминания и парень резко садиться, из-за чего голову и руку, покрытую гипсом прошибает острой болью. Рядом слышится ругань уставшего и явно злого Санеми, что ворчит, судя по выражениям, на Тенгена. Но в палате помимо них есть ещё один человек. Аказа переводит на него взгляд и пытается понять не мираж ли перед ним. На стуле, приставленном к стенке комнаты сидел никто иной, как Ренгоку Кёджуро. Санеми долго смотрит на Аказу и Ренгоку, резко замолкнув посреди разговора с Тенгеном, а затем встаёт и утягивает Узуя за собой прочь из палаты, лишь кратко кивнув в знак приветствия брюнету. Телефон на тумбочке коротко пиликает, высвечивая уведомление о новом сообщении от Шинадзугавы. Судя по всему он не хотел мешать встрече настолько давно не видящихся людей, но всё же посчитал должным объяснить всё произошедшее в смс. Но сейчас это Аказу совершенно не волновало. Все, что абсолютно заняло его внимание - это человек перед ним, которого он принимает лишь за мираж или болезненное наваждение, вызванное ударом головой. Но наваждение не пропадает. Лишь полностью копируя самого Аказу, долго смотрит, будто не веря своим глазам, на дне которых все еще плескаются отголоски столь родного пламени, среди которых прячутся постепенно тлеющие угольки волнения за чужую жизнь. Они оба открывают рот, стремясь что-то сказать, но обрываются на середине фразы. Смотрят друг на друга, будто пытаясь впитать каждую частичку человека напротив, кропотливо и с нежностью восстанавливая образ любимого человека из прошлого. — Я.. — снова начали одновременно. Наступила тишина, прерываемая лишь звуками дыхания. Аказа опускает взгляд и тихо вздыхает, будто набираясь решимости, и поднимает его, смотря прямо в чужие бездонные и расширенные зрачки. Он открывает рот, начиная буквально выдавливать из себя слова, что должен был сказать так давно. В ответ слышит свои же мысли и чувства, также с трудом, но с непоколебимой уверенностью и честностью сказанные Кеджуро. Первый шаг они делают вдвоём. Оказывается, если говорить, пусть и через силу.. то никто не умрёт. Благодаря разговору можно понять друг друга. Все было так просто, до смешного, просто. Чужая но такая родная рука нежно касается щеки Аказы, опаляя жаром, да заставляя как в прошлом посмотреть. Но брюнет не отстраняется. Лишь жмется к ней сильнее, будто боясь вновь потерять. Ренгоку ласково улыбается, прикрывая глаза, и прижимает чужую голову к сердцу, чей частный взволнованный стук выдаёт хозяина с головой. Аказа тихо улыбается, притягивая Кеджуро ещё ближе, обвив его пояс здоровой рукой.Возможно у них есть ещё один шанс.
Аказа смотрит на киноплёнку своих воспоминаний И нажимает кнопку «перезапустить».