Море для чаек

      Не единожды он ругал себя, аки нашкодившего мальчишку, мысленно проговаривая незыблемые воспитательные догматы, которые с уходом Цири не потеряли своей актуальности. Спасибо некоторым так и не повзрослевшим дурням-ученикам.       Весемир заставляет коня двигаться рысцой, будто специально оттягивая момент въезда в Оксенфурт. Не то что бы старый ведьмак испытывал особо неприятные эмоции от нахождения в этом городе, ведь, в конце концов, Новиград ему нравился куда меньше. Более шумный, похабный и грязный. Непристойный и не хуже туманника раздражающий своей постоянной переменчивостью, что подчас и вовсе опасна. Оксенфурт был совсем другим, и Весемир надеялся, что в нём ещё сохранялась некоторая благородная чинность, несмотря на происходящее в мире безумие. Но волнение, преследующее ведьмака от самых ворот Каэр Морхена и будто бы не присутствующее во время разговора с Геральтом, сильно тормозит процесс…       Возвращения?       У первых же ворот — военные блокпосты. Солдаты, горделиво носящие реданского орла и старающиеся смотреть на гостя как можно более сурово, угрожающе. Уже на первой улице Весемир едва не теряется от переизбытка одних лишь взрослых голосов, как будто вся малышня разом пропала из города. Красные знамёна да всё те же белые перья повторяются и повторяются, следуют рядком, пока не доводится добраться до рыночной площади. Там заметно спокойнее. И… всё такое знакомое.       Пестрота и красочность. Вычищенные и выхолощенные дорожки, идеальные чугунные ограды. Стройность торговых лавок; сами торговцы одеты скромно, но опрятно, ведут себя значительно тише, чем когда-либо, однако всё равно с готовностью показывают свои немногочисленные новинки. В корчму «Алхимию» мало кто заходит, очередная военщина бдит за этим делом, однако поскрипывающая иногда дверь так и зазывает проникнуть под сень пивных испарений да запаха жаркого. Яркие солнечные лучи подчёркивают изящные окончания крыш окружающих зданий.       У Оксенфурта всё-таки не стёрлось его лицо, и это несказанно радует. Однако Весемир, само собой, явился сюда вовсе не за этим.       Конь и всадник скользнули под тень очередной арки и тут же завернули за угол, где их встретил порт и его прибрежные обитатели. Одним из которых всё ещё был корабль Радовида: галера блистает во всём своём великолепии, её алые бока приковывают к себе зрительское внимание, и присутствующая в некоторых деталях желтизна сверкает настоящим золотом. Действительно гордость флота Редании, и Весемир невольно думает, каково это, стоять на палубе столь выдающегося судна. Наверно, всё же не так волнительно, как перед порогом одного конкретного дома…       «Не отвлекайся, — сделал сам себе замечание ведьмак, — времени мало. Надо вернуться в Каэр Морхен к моменту появления Геральта и Цири. Ни минутой позже».       Девочку должны ждать залатанные стены и восстановленные охранительные решётки. Горячая похлёбка, щедро сдобренная махакамскими специями, которыми успел поделиться прибывший намедни друг Геральта, Золтан. Тёплая постель с шершавым бельём, отдающим запахом камней и речного ила. Очаг, в который то и дело кто-нибудь обязательно подбросит дрова. Как правило, сам Весемир.       Девочку должен ждать дом. Самый настоящий.       Тот, что роднее всего сердцу…       Вдруг ведьмак резко потянул на себя вожжи. Взор кошачьих глаз остановился на причудливо-узкой жилой постройке — одной из многих таких же, липнувших друг к дружке. Весемир спрыгнул на землю, поднимая облачко пыли, подвёл коня ближе к невысокой изгороди, опоясывающей крыльцо маленьким полукругом, и вгляделся в табличку, что висела над дверью, поскольку на ней был изображён родовой герб.       Белая чайка на синем фоне. Золотые очертания волн.       — Да… это то место, — пробормотал Весемир, которого буквально заворожило филигранно исполненное изображение.       Герб отчётливо отражался в его глазах, впечатывался не размытой картинкой. И в не потухшем сердце так же нашёлся отклик.       Цири должны ждать идеально вычищенные доспехи и наточенный клинок, и поэтому Весемир обязан поторопиться. Да вот только не шибко большое желание к этому он теперь выказывает. По его лицу нельзя отметить пылких эмоций, пробудившихся после стольких лет, но то, с каким пытливым интересом он изучает строительные очертания, говорит само за себя.       Входная дверь едва заметно скрипнула. Весемир быстро переключился на вышедшего ему навстречу лакея.       — Я чем-то могу вам помочь, сударь? — прозвучало учтиво, но не без доли подозрительности. Та просачивается и во взгляде, которым одаривают ведьмака, однако он остаётся к этому невозмутим. Другое дело, что совершает попытку высмотреть, что же находится в тени прихожей. Выглядит сие крайне невежливо, и наверняка сдвинувшийся немного вправо лакей думает, до чего же невежественные убийцы чудовищ нынче пошли. Ещё и в столь преклонном возрасте!       — Я… Меня здесь ждут.       Слуга изогнул одну бровь, выказывая ещё большее недоверие.       — Мне не сообщали о гостях на сегодня. Позвольте узнать ваше имя?       «Она всё ещё помнит…»       — Весемир. Ведьмак из Школы Волка.       — Минуту.       Дождавшись, когда лакей скроется в доме, старик скосил взгляд и едва не прыснул при виде посягательств на цветочные клумбы со стороны коня. Тому особенно сильно приглянулись пышные белые пионы. Сначала конь их просто обнюхал, а затем стал прожорливо воровать один бутон за другим, медленно пережёвывая каждый. Особое удовольствие от этого, видимо, получая.       Весемир снова посмотрел на герб. Тот будто сияет в предзакатных сумерках. Светится сигналом маяка, очаровывает своей чистотой и чёткостью линий. Благородная чайка не стремится вырваться за пределы синего овала, не выглядит так, словно ощущает несвободу. Её образ внушает спокойствие. Находит отклик гармонии в душе.       Ведьмак снова взглянул на цветы. Их белоснежные кружевные лепестки отдают благородным блеском. И тогда-то он уже жалеет, что позволил коню сжевать даже один бутон; отведя его в сторону, к розовому кусту, он так и говорит: «Вот эти можешь брать, а те цветы больше не трожь».       Ну не смехотворно ли?       Тут дверь снова отворилась, на этот раз шире прежнего. Лакей, теперь уже взирая на гостя с неприкрытым любопытством, приглашает его войти.       — Просили только обождать немного, — замечает слуга после того, как Весемир уже оказался внутри роскошного дома, — вот здесь, — добавляет он, когда приводит к одной из комнат на втором этаже. Та оказалась запертой на ключ, что выглядит весьма подозрительно, однако ведьмак пока решил не задавать вопросов. А стоит ему пройти дальше… желание вовсе отпадает.       Комната будто вырвана из другого мира. Аскетичная и минималистичная отделка стен сочетается с прекрасным фрезочным образцом на потолке, что оказался подсвечен множеством маленьких свечей. На нём Весемир видит нашествие фледеров; и как жуткую тучу ночных созданий разгоняет знаком Игни ведьмак. Пол устилает тёмное дерево — идеально гладкое, от того блестящее. Кажется, что это и не доски, а вода: пламя свечей дрожит, и это красиво играет на деревянной поверхности. Но сильнее всего Весемира поражает другое. Многое другое, ведь помещение оказалось ничем иным, как музеем доспехов, артефактов и орудий самых разных эпох. Все предметы — ведьмачьи!       — В этом доме большим выбором напитков похвастаться не можем, поэтому…       — Эрвелюс, — прервал чужую речь старик, неторопливо приближаясь к реликвиям, — можно не разбавлять.       Поразившийся чужой дальновидности лакей поклонился и спустился вниз. А Весемир, будучи под всё тем же восторженным впечатлением, вдруг замечает среди окруживших его сокровищ весьма знакомый нагрудник. Подходит, одним взглядом старается оценить возраст старинной вещи, находит примечательные детали, нюансы…       — А я ведь ещё год или два тогда бегал в одной лишь кожаной куртке, — раздаётся усмешка, как только на нагруднике обнаруживается знакомая полоса от когтя фледера.       Время решило поиздеваться над старым Весемиром, поскольку ожидание стало казаться ему слишком долгим. Ведьмак, чьи чувства должны были притупиться ещё много-много лет назад под действием мутагенов и трав, вновь поддался волнению и какой-то странной форме паники. Наверно, юношеской.       «Я тоже когда-то был молодым… Хм… Моложе». Так он вроде сказал? И теперь его дух мигом сбросил с себя не меньше четырёх десятилетий, дабы снова трепетать да изнывать. Дабы снова заставлять и без того необычные глаза блестеть, а на лице проявляться чертам неуверенности, беспокойства. Пылкой страсти, что самое пугающее! — потому как Весемир прекрасно помнит, что бывает, когда один лишь намёк на связь начинает высекать ярчайшие искры.       То и дело сжимая руки в кулаки, он расхаживает по комнате, кропотливо изучая каждый предмет коллекции. Напрочь позабыв о вине, которое для него оставили на столике возле входа. Спасибо Геральту, что он заранее рассказал об этих самых ведьминалиях, иначе от шока Весемир точно не умер бы в собственной постели — всё произошло бы прямо здесь!       Он смеётся. Сначала негромко, глухо и себе в усы, но затем всё более звучно. Потому что ему вдруг становится настолько хорошо и свободно — совсем как той чайке с герба, — что перестают видеться какие-либо преграды абсолютно.       …и смех заглушает звук открывающейся двери. И жгучие чувства усыпляют ведьмачьи реакции — Весемир ничего не замечает, пока его не зовут.       — Ты всё так же предпочитаешь сиреневый.       Весемир улыбается, когда говорит это. Улыбается широко и открыто, мягко, а заодно первым ступает вперёд, из-за чего заставляет стоящую в проёме женщину заметно дёрнуться, вскинуть руку да прикрыть ею уста.       Боится? Он, честно говоря, тоже.       Но с какой же любовью смотрит!.. На благородный стан и всё такие же аккуратно прибранные волосы. На глаза пшеничного цвета и вуаль морщин, нисколько не портящих лицо, не делающих его менее миловидным.       Она приближается. Тонкие изящные пальцы дрожат, когда невесомо касаются лица ведьмака, его усов, с которых когда-то по-девичьи смущённо смеялись. И губы дрожат, их с трудом складывают хоть в какое-то подобие ответной улыбки, в то время как глаза характерно блестят. Другой рукой женщина обхватывает всю такую же тонкую, как и много лет назад, талию, созданную для туссентских корсетов и жемчужных тугих поясов с совсем иных берегов.       Куда эта чайка так и не улетела.       — Графиня… — выдыхает Весемир, наконец, заставляя хозяйку дома пустить первые слёзы. А потом не сопротивляться, оказываясь в крепких, пропитанных странствиями и верностью, объятиях.