love you today, love you tomorrow

Лучи утреннего солнца щекотали веки Иешуа, пробегая по красивому греческому носу и волосам, разметавшимся по подушке. Молодой человек приоткрыл глаза, как бы привыкая к яркому свету, повернулся на другой бок и окончательно открыл глаза. Кровать была пуста, но он слышал стук кружки, которую иногда поднимали и снова ставили на стол, немного сбитое дыхание и шелест листов бумаги. Юноша скользнул с кровати и, шаркая ногами, направился в комнату, откуда доносились эти звуки. На небольшой сероватой кухней с голубыми шторами в белый горошек, которые второй жилец квартиры, сидящий прямо за столом с книгой в руке и маленькими прямоугольными очками на носу, находил ужасно глупыми, Иешуа и обнаружил Понтия Пилата. Он тут же поднял голову и посмотрел на улыбающегося молодого человека, опершегося на стену у дверного проема. – Проснулся? – произнёс хрипловатый низкий голос Пилата. – Доброе утро. – голос Иешуа тоже был хриплый, как это обычно бывает утром, но более высокий. Молодой человек сел напротив, положил руки на стол, затем хорошенько потянулся и наконец принял нейтральное сидячее положение, немного сгорбив худую спину. Он был переполнен нежностью, смущён и, безусловно, счастлив: около двух недель назад он и его парень съехались, и вот, теперь, они сидят друг напротив друга, просыпаются и засыпают вместе. Сначала такая перспектива пугала Иешуа: это был серьёзный шаг в отношениях, и некоторые вещи в совместной жизни его смущают. Но больше он находил в этом приятного, как, например, сейчас: просто сидеть и наблюдать за возлюбленным, который потягивает кофе мелкими и частыми глотками и читает книгу, слегка нахмурившись, как и было свойственно Понтию Пилату. Мужчина всегда выглядел опрятно, более того, можно сказать, безупречно – всегда с выглаженными свежими рубашками, хорошо выбритый, с гладко расчесанными волосами, даже его носки идеально подобраны под тон брюк; Иешуа его другим почти никогда и не видел. Особенно этот безупречный облик выделялся на фоне Иешуа с его спутанными волосами и помятой пижамой в клетку. – Сколько времени? – осведомился молодой человек, возвращая руки на стол. Пилат нажал на кнопку своего смартфона, который разрывался от звонков и сообщений время от времени, и, бросив взгляд на экран, сообщил: – Восемь тридцать два. – Тебе же сегодня к десяти, верно? – засуетился Иешуа. – подожди меня, пожалуйста, я хочу поехать вместе. – и юноша вскочил со стула, направляясь в комнату, где его разбудили лучи утреннего солнца. Иешуа поспешно одевался, расчёсывал непослушные отросшие волосы, смущённо глядя на отражение в зеркале. Он был куда больше похож на студента, нежели на преподавателя философии, кем и являлся; молодой человек снова оказался на кухне и стал ещё более смущённым, чем перед зеркалом: на столе, у места, где сидел Иешуа был практически полноценный завтрак – яичница, поджаренный ломоть хлеба и свежесваренный кофе(не хватало, разве что, йогурта или чего-то в этом роде), запах которого усилился и стремительно распространился по всей квартире. Пилат так быстро приготовил завтрак или Иешуа так медленное собирался? – Я никуда тебя не пущу, пока не поешь. – за этими словами последовал поцелуй в висок, и мужчина с книгой в руке скрылся в другой комнате. Партнёр Иешуа хоть и мог показаться холодным, но, как мы видим, он очень даже заботлив и ласков. Тепло, вызываемое нежностью, разлилось в груди юноши; он кончил завтрак, нашёл прокуратора(так он называл Понтия Пилата из-за его внешней суровости и должности) и одарил его звонким поцелуем в щёку в качестве благодарности за проявленную заботу. На самом деле, Пилат заботился об Иешуа практически ежеминутно, прямиком с момента их знакомства: тогда собирал его научную работу, листы которой разлетелись прямо перед кабинетом сдачи. Пара покинула свою небольшую квартирку, направилась в сторону остановки и села на троллейбус #43. Понтий Пилат, в костюме такого же цвета, как и сухой асфальт на тротуаре, в галстуке, пальто и с дипломатом, который положил себе на колени, выглядел очень солидно, как и следовало декану факультета политологии. На плечо "прокуратора" легла голова Иешуа, его непослушные волосы снова растрепались, несмотря на все усилия до этого; он подставлял лицо солнцу, наслаждаясь утренними лучами, слабым скрипом покачивающего полупустого троллейбуса, позеленевшему городу и одеколоном любимого человека, сидящего рядом. Юноша беззаботно рассказывал о мероприятиях, которые планирует кафедра, о работах своих студентов, любимом латте с сиропом bubblegum(который, кстати, Пилат находил ужасно мерзким), о собаках, которых видел, когда ехал в метро, и каких-то ещё мелочах, которые казались ему умилительными. Как говорилось выше, Иешуа является преподавателем философии – очень молодым, вот-вот закончившим магистратуру, неловким, но, безусловно, талантливым; ещё будучи студентом-бакалавром, он заменял преподавателей на практических занятиях, искал любую возможность показать свои таланты и знания, написал две оригинальные научные работы, так что кафедра с огромной радостью приняла к себе Иешуа. Никто бы никогда и не мог подумать, что серьёзный декан-политолог и беспечный преподаватель философии будут сидеть вот так, переплетая пальцы рук. – Наша остановка. – Иешуа поднял голову и заторопился выскочить из транспорта, пока скрипучая дверь не захлопнулась. Уже в пустом кабинете деканата Пилат получил поцелуи в щёку и переносицу, которую хмурил от яркого солнечного света, а иногда – от задумчивости. – Хорошего дня. – Иешуа в последний раз обвил шею декана, получив поцелуй в ответ, и удалился из кабинета, смущённо помахав рукой.