Ниспосылая несчастья

— А ты думал, что никто не догадается? Самый хитрый и опасный Сюэ Ян, самый незаменимый? Заменить, Чэнмэй, можно любого. — Ты подменил мои конфеты… Мэн Яо только сладко улыбался. Вольно же было ему растягивать губы, стоя за спинами у нарочно подобранной своры. Сюэ Ян только фыркнул, расчётливо отступая на пару шагов. Свора качнулась за ним. Он видел, как альфы тянут в себя воздух, и брезгливо скривил губы, примерно представляя, как от него сейчас пахнет. Вот только глаза у них блестели нехорошо. — Ты их чем-то опоил? — Немного, — Мэн Яо лишь слегка наклонил голову. — А ты думал, что сможешь уйти, унести Печать, и я позволю тебе? — Я с самого начала предупреждал, что уйду. — И должен был с самого начала понимать, что от меня так просто не уходят, Чэнмэй. — Ещё раз меня так назовёшь, я тебе горло порву. — Чэнмэй. Чэнмэй. Чэнмэй, — Мэн Яо явно издевался. — Притворялся самым опасным альфой в Поднебесной, а оказалось — такая же сладкая омега, как и все. Посмотри, как их возбуждает твой запах. Посмотри, как… Он не успел договорить. Сюэ Ян молча бросился вперёд. Да, это было не очень умно, и чувствовал он себя плохо, и в таком состоянии справиться со сворой специально обученных и подобранных воинов можно было и не рассчитывать. Но если они думали, что он действительно кинется рвать горло Верховному Заклинателю, то плохо они его знали. Нет, оставить на холёной шее пару кровящих царапин он успел, но целью была Печать. Вот её-то Сюэ Ян и сцапал, вывернулся из удерживающих рук. Он кинулся было к дверям, отшвырнул низкий столик, метнулся в сторону и прыгнул вниз с террасы, перемахнув через невысокое ограждение. Вслед летели вперемешку стрелы, заклинания, метательные ножи и отчаянные вопли с предсказуемыми распоряжениями «догнать, убить, отнять». Сюэ Ян даже успел хохотнуть. Мог бы сказать, что не родился ещё тот засранец, который сумеет его захомутать, но это было бы не совсем правдой. Просто эти засранцы сбились в стаю, и лишь тогда у них вышло захватить его. Правда, бесполезно, он всё равно выкрутился. Нашли куда отправлять на честный суд, простаки наивные. Что Сяо Синчэнь, чистоплюй в белых одеждах, что его мил-дружочек с наглыми и надменными глазами, которые так и напрашивались на корм воронам. Кто он такой, чтобы не дать человеку того, чего он так настырно домогался? Не смотри, куда не просят, глядишь, и остался бы зрячим. Да он и сам, как выяснилось, тот ещё простак. Знал, что Мэн Яо та ещё змеища, но всё равно бдительность ослабил, и вот результат. И ведь подкрался с чёрного хода. Сюэ Ян напряжённо думал, забившись в заросли дикой мяты. Нервно жевал остро пахнущие листья и стебли, размазывал сок по коже, пытаясь хоть отчасти отбить свой предательский запах. По всему выходило, что Мэн Яо сумел подсчитать все снадобья и травы, проследить, что и зачем было приготовлено, додуматься, куда он их тратит, выкрасть несколько пилюль, которые он так успешно маскировал под конфеты, провести анализ, сделать выводы. Нет, им можно было восхищаться. Конечно, сначала убить, а как-нибудь потом, на склоне лет, припоминать: были времена, жил один предприимчивый юноша, сумевший добиться невероятных высот, обладавший гибким мышлением и потрясающей слепотой. Был Мэн Яо, стал Цзинь Гуанъяо, но решил поднять хвост на опасного Сюэ Яна и — сдох. В расцвете лет сдох, причём как-нибудь неприглядно и особенно мучительно, пытаясь переломанными руками собрать собственные кишки обратно в распоротый живот. Сюэ Ян мечтательно улыбнулся, глотая горький мятный сок. Сзади хрустнула ветка, он обернулся и снова сорвался с места. Мята. Проклятая мята. Трижды проклятая трава — он не только свой запах отбивал, он себе забивал обоняние и не учуял подкрадывающихся преследователей! На сотни лет вперёд проклятая природа омеги — он не мог сосредоточиться, Печать его не слушалась, Цзянцзай недоумевал, хотя уже привыкал к изменившейся энергии владельца, ему просто требовалось время… которого не было. Ещё несколько часов — и он своему телу не хозяин, нужно избавиться от погони и забиться куда-нибудь, найти укрытие. Он не успел. Их было слишком много. И они сами во всём виноваты. *** — А-Цин, иди по левую руку от меня. И, пожалуйста, не прыгай. Ты подвернёшь ногу, и мне придётся нести тебя на спине. Сяо Синчэнь улыбнулся, когда девчонка в следующий же момент ненатурально ойкнула и начала проситься понести её. Нельзя сказать, что он был против — это всё-таки ещё ребёнок. Просто маленькая слепая девочка, промышляющая мелким воровством и попрошайничеством. Конечно, ей хочется такой милой ерунды, чтобы кто-то понёс её на спине. Он уже присел, но принесло ветром навязчивый тяжёлый запах, смешало с тёплой дорожной пылью. — Пахнет кровью, — Сяо Синчэнь придержал девочку за руку. — Подожди. — Даочжан, давай уйдём? Этот человек мёртв. Мы можем его похоронить, конечно, но ведь здесь и зрячие ходят, вот пусть они и хоронят. А он подождёт, ему уже всё равно. Этот человек действительно был мёртв. Так надёжно, как только может быть мёртвым человек с распоротым поперёк животом. Такие раны с глубоко взрезанной печенью можно и не пытаться лечить; Сяо Синчэнь по запаху чувствовал, что у этого мертвеца даже желудок вскрыт, как переспевший арбуз с забродившей мякотью. Широкий кровавый след тянулся через пустошь вдоль кромки леса, как будто кто-то преследовал группу людей, отлавливая по одному и убивая быстро, безжалостно и с пугающим разнообразием. Сяо Синчэнь внимательно и осторожно ощупывал очередной труп, пытаясь понять, как его убили, и передёрнул плечами, когда дошёл до его шеи. Как будто дикий зверь вцепился и вырвал горло, раздавив хрящеватую трубку в мелкое липнущее крошево. Вскрытые животы, сломанные шеи, выдавленные глаза, изуродованные лица. Отдельная кучка отрезанных мужских органов. Сяо Синчэнь отдёрнул руку и прикрыл лицо рукавом. Он шёл по кровавому следу, и когда нашёл едва живого омегу, только по запаху уловил, что покрыт он был неоднократно и вряд ли добровольно. И альфам это не сошло с рук — их члены валялись там, среди истоптанной и окровавленной сорной травы. Разбираться, что случилось и почему они напали на одного омегу, было бесполезно: все, кому можно было задать этот вопрос, уже погибли. Для Сяо Синчэня это было дикостью и даже в какой-то мере удивительным феноменом. По природе альфы должны были передраться между собой за обладание омегой, и победитель получал возможность ухаживать и добиваться взаимности. Но никак не набрасываться сворой. Разве что они были одурманены чем-то и направляемы чужой волей. Но зачем? — А-Цин, помоги мне, — Сяо Синчэнь взвалил раненого на спину. — Придержи, чтобы не соскользнул. — Он всё равно умирает, — хмуро протянула девчонка, но всё-таки помогала, и шла впереди, подсказывала дорогу. — Да, я тоже чувствую. Он умирал. Переломанный, избитый, покрытый порезами и рваными укусами, с нестабильной циркуляцией ци, как будто его долго чем-то травили. Этот человек был жив неведомым чудом или же невероятным упрямством. Сяо Синчэнь непримиримо сжал губы. С этим человеком случилась такая жестокая несправедливость, но это ещё не повод оставлять его умирать. Если он ещё жив, значит, так нужно. — Ты будешь его лечить? А-Цин такая чуткая девочка. Сяо Синчэнь напряжённо улыбнулся и прибавил шагу — еле заметное дыхание раненого начало прерываться. — Буду. И вылечу. Это будет правильно. Заброшенный похоронный дом оказался для них наилучшим приютом. Умирающий оказался беспокойным пациентом. Даже в спутанном сознании он умудрился уползти и забиться в угол и только после длительных увещеваний согласился лежать и принимать помощь. Да и то Сяо Синчэнь сомневался, что это именно объяснения помогли. Вероятно, лихорадочное звериное чутьё распознало прикосновения как помощь. Тяжелее всего оказалось лечить разорванную зубами кожу на плечах и загривке: раны норовили воспалиться, даже когда спал отёк со сломанной ноги, из-за этого начинался жар. Дважды наступал миг, когда приложенные усилия казались бесполезными. Первый — когда раненый начал хрипеть и биться в судорогах, срывая повязки, и успокоить его удалось только холодными примочками на полыхающий лоб. Хотя, пожалуй, второй был страшнее. — Я вернусь. Угрожающее шипение могло принадлежать только раненому. — Что ты сказал? — Сяо Синчэнь положил ладонь ему на лоб и наклонился ниже. — Я вернусь, — угроза стала отчётливее, из горла раненого со скрежетом вырвался короткий выдох, тело вытянулось, и в этот момент даочжан понял, что он действительно умирает. Уходит и даже не пытается цепляться за жизнь, потому что уверен в своём скором возвращении. А может, даже и видит своё новое хищное тело, которое позволит настигнуть и растерзать всех, кто довёл его до такого состояния. Он умирал, и не помогали заклинания, талисманы, самые лучшие лекарства, прямое вливание ци. Он просто умирал. — Ты уже всех убил, ты уже отомстил, прекращай это — дыши немедленно! — Не всех, — просипел задушенный сдавленный голос. — Значит, сейчас поправишься, и тогда пойдёшь и всех поубиваешь. Сяо Синчэнь не думал, что именно говорит. Слова не имели особого смысла, это были просто звуки, которые удерживали упрямца от последнего шага в небытие. Главное, что это помогло. Так хватаются руками за ветку, чтобы не упасть, цепляются зубами за брошенную в последний миг верёвку. Раненого снова накрыло лихорадкой, но Сяо Синчэнь предпочитал более понятные проявления болезни, чем мрачная готовность человека умереть и тут же вернуться злым духом, опасным чудовищем или в каком там виде он собирался дальше раздавать кровавые долги. А-Цин зябко подлезла под руку, испуганно подёргала за рукав. — Даочжан, ты сказал так страшно… — Я знаю, — он сокрушённо вздохнул, заканчивая с обработкой ран, от которых тянуло нездоровым сладковатым запахом. — Главное, что это подействовало. Сложно винить человека, с которым обошлись до такой степени жестоко, в желании убить своих обидчиков. Когда он выздоровеет, то вряд ли вспомнит об этом. Тем более что он их и так убил. Не представляю, как в таком состоянии можно было кого-то преследовать и так жестоко уничтожить. *** Зато Сюэ Ян прекрасно себе это представлял. Лечение помогало, и если до этого момента он бился в ловушке беспамятства, как загнанная в угол жертва, недостаточно сильная, чтобы отбиться от толпы озверевших альф, то после этого странно знакомого голоса, пообещавшего возмездие, всё изменилось. Да, ему всё ещё было больно, но теперь его бред сдвинулся во времени, и он раз за разом переживал возбуждающую погоню, переполненную криками ужаса и мольбами о пощаде. Да, он не смог справиться с собственной природой. Но неужели кто-то думал, что когда пройдёт действие той отравы, которой Мэн Яо накачал пущенную по следу свору, альфы останутся такими же безумными и сильными? Уродовать и убивать их, умоляющих о прощении и клянущихся всё исправить, оказалось вдвойне приятно. Единственное, что беспокоило его сейчас, это досадная слабость и знакомый голос, едва пробивающийся сквозь пелену мутного бессилия. Когда Сюэ Ян увидел, кто именно лечит его раны, то хохотал до судорожного припадка. Он хрипел сорванным горлом, кашлял и не мог остановиться, пока Сяо Синчэнь не сумел влить ему в рот тёплой воды. Отчаянное веселье никак не унималось. Значит, слухи действительно были правдивы, и это бесило до горячечного стука крови в висках. Он ведь хотел, чтобы Сяо Синчэнь мучился, терзался осознанием собственной вины, нянчился со своим слепым дружком, каждый день осознавая, что сам во всём виноват. И что сделал этот чокнутый даос, святой до маразма? Да, он мучился, но по-своему, не так, как Сюэ Ян ему предназначил. Но самое противное — эта смиренная сволочь в белых одеждах даже не подавал виду, что мучается, и наверняка где-то про себя талдычит, что таков его Путь. Сяо Синчэнь мягко убеждал его успокоиться и попить ещё, вкладывал в рот лекарство — едва не лишился пальцев. Если бы не душащий Сюэ Яна смех, ходить бы этому ненормальному не только слепым, но и куцепалым. Но главное — он не понял, кого лечит. Он действительно не понял, не узнал! Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю! Даже смех не узнал, хотя слышал его раньше. Да Сюэ Ян и сам не узнавал свой смех: горло хрипело и сипело, выводило судорожно каркающие звуки, больше похожие на припадочные рыдания. — Не пытайся говорить шёпотом, это ещё больше напрягает горло и замедляет исцеление. После этого оставалось только послушно глотать тёплое питьё, заботливо перетёртый в жидкую кашицу суп. — У тебя шатаются некоторые зубы, пока не стоит жевать. Может, обойдётся. После питья и еды начиналась долгая обработка ран. Сюэ Ян перестал трястись в приступах истерического веселья, подставлял спину, придерживая на плече связанные в низкий хвост волосы. На слепую девчонку, которая постоянно жалась к Сяо Синчэню, он вообще не обращал внимания. Это присуще всем блаженным — подбирать сирых и убогих. Он начал привыкать к размеренной жизни в нищете и в забвении. Постепенно возвращался голос. И пусть Сюэ Ян ещё заметно хромал, но он точно шёл на поправку, и очень быстро. Достаточно быстро, чтобы увязаться с Сяо Синчэнем на рынок и уловить, что местные торгаши не слишком благоговеют перед ним, не гнушаются подсовывать негодные продукты и откровенно обсчитывать. Но с этим он справился достаточно легко. Потешаться над Сяо Синчэнем он мог сколько угодно, но делиться этим правом ни с кем не собирался. Так что торговцам пришлось раз и навсегда уяснить, что пост главного шутника занят и в ближайшее время не освободится, а вскоре они обнаружили, что шутник не прочь развлечься и за их счёт. По крайней мере, проценты за всю ранее всученную гнилую капусту Сюэ Ян принялся выбивать со всем усердием и тщанием, сияя при этом безумной улыбкой. — Небесами клянусь, это не я! — торговец кланялся через каждое слово. — Разве я могу обманывать незрячего?! Это не я, это он! И указывал трясущимся пальцем в сторону прилавка напротив. — То есть ты знал и помалкивал? Молча попустительствовал и не вступился! Сюэ Ян убедился, что некоторые из торговцев обладали по-настоящему деловым складом ума, потому что после первого же взимания процентов принялись работать на упреждение — зазывали Сяо Синчэня к себе, одаривали пусть и скромно, зато добровольно. А хорошее настроение даочжана он тоже учитывал как взнос во имя искупления греха торгашеской хитрожопости. Питаться даже вкусно приготовленной, но всё-таки травой, Сюэ Ян быстро устал. Раздобытую условно честным путём курицу он вручил ощипывать девчонке, подкинул в очаг дров и грел руки. — Даочжан, мяса хочу, умираю. Капуста — это здорово, но питаться одной капустой я не могу. Зубы уже не шатаются. — Я ведь не возражаю, — Сяо Синчэнь улыбнулся, слегка наклонив голову. — Тем более что в твоём положении нужно есть мясо. — Да, в положении выздоравливающего есть свои преимущества, — Сюэ Ян попробовал нож подушечкой большого пальца, счёл лезвие туповатым и начал править на гладком камне. — Я не об этом. Сяо Синчэнь пересел ближе, чутко прислушивался к каждому вжикающему звуку и замер, когда Сюэ Ян прекратил точить нож и с подозрением на него уставился. — Ты о чём? — он тихо кашлянул, чувствуя, как в горле что-то сжимается. — Друг мой, я не очень разбираюсь, что в такие моменты чувствует или не чувствует омега… — В какие это такие моменты? — Сюэ Ян с трудом удержался от желания взять его за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы быстрее вываливал все, что собирался, и не мотал нервы подбором деликатных слов. — Я о ребёнке. — Тьфу, — Сюэ Ян засмеялся. — Ничего с твоей девчонкой не сделается от того, что она общиплет перья с курицы. Выпотрошу я сам, приготовить тоже могу сам, и она поест. Даочжан, и ты бы поел курятины. Может, немного мяса на костях нарастёт, а то на тебя без слёз не взглянешь, полупрозрачный, как капустный листочек. — Я не про А-Цин. — Ты ещё скажи, что я брюхатый. Сяо Синчэнь замер, явно не зная, как ответить. И его молчаливая неподвижность как нельзя лучше сказала Сюэ Яну всё, и даже с избытком. — Даочжан. Ты хочешь сказать, что я забрюхател?! Как стельная корова? — Я понимаю, что обстоятельства зачатия были вопиюще… бесчеловечными, но… — Даочжан, — Сюэ Ян хмыкнул и тут же судорожно сжал челюсти, даже зубы скрипнули. — Заткнись. — Прости. — Не смей извиняться! — Сюэ Ян вскочил, сжимая нож с такой силой, что пальцы свело судорогой. — Просто скажи мне, прямо и без этих твоих даосских увиливаний. Я брюхатый? — В тебе растёт дитя. — Так… Он прикусил язык, молча отнял у девчонки курицу, всё равно руки-крюки, а ему нужно на чём-то сорвать злость. Общипал остатки перьев, выпотрошил тушку и пихнул обратно в руки А-Цин. — Вымой и поставь варить. — Ты куда? — Мне нужно подумать! — рявкнул он, с трудом удерживаясь от вопля. — Я могу подумать в тишине без ваших трепетных вздохов?! И пока никто не успел ему ответить, пнул в костёр подвернувшуюся ветку — искры взлетели столбом — и ушёл куда-то за дом. Сюэ Ян вообще не думал, куда идёт, пока не упёрся лбом в дерево. Такие проблемы решаются очень просто. Он ведь только что потрошил курицу. Всё, что не годится — то отрезают и выбрасывают. Это не сложно. Вот, допустим, штаны — они годятся, их можно только чуть приспустить, потом постирает. А ханьфу и нижнюю рубаху жалко, их лучше снять. Не зря точил нож, даже сполоснуть от куриной крови не забыл. Пёрышко только прилипло сбоку, но это ерунда. Сюэ Ян резал молча и сосредоточенно, пытаясь нащупать в животе это ненужное, это лишнее. Он даже боли толком не чувствовал, только время от времени бился лбом об шершавую и почему-то мокрую и горячую кору дерева, поворачивал в ране лезвие и прислушивался к себе. Что-то же он должен почувствовать, это как вытащить занозу. Как только эта тварь внутри сдохнет, он почувствует освобождение! — Что ты делаешь?! Сюэ Ян мотнул головой, пытаясь вырваться из рук Сяо Синчэня, мокрые от крови руки скользили, оставляли красные пятна на белых рукавах, на бледном встревоженном лице, перечёркнутом белой повязкой. И на самой повязке тоже. — Пусти, — рычание вырвалось из горла. — Убери руки! Уйди, убью ведь! Да что ему, больше всех надо, что ли? Навязался тут со своей тягой спасать всех подряд! — Стой, ты же кровью изойдёшь! — Моя кровь! Захочу изойти — изойду! Это не твоё дело, даочжан! Иди жрать курицу, сплети ещё пару корзин, бельё постирай, если заняться нечем! Он недолго боролся. Вычерпался. Захохотал в голос, когда понял, что из длинного пореза на животе скользким петлями выпирают внутренности. Как-то неправильно мечты воплощаются в жизнь, это не он должен тут сдохнуть с выпущенными кишками, эта участь уготована Мэн Яо! — Вроде я выпотрошил проблему, — Сюэ Ян тяжело обмяк в руках Сяо Синчэня, пытаясь удержать двумя руками края расходящейся раны. — Зашьёшь эту дырку? Он не услышал ответа. Только увидел, что Сяо Синчэнь что-то кричит, потом перечёркнутое ветками деревьев небо опрокинулось сверху и укутало его темнотой. По языку медленно и вязко расползалось что-то сладкое, вызывая приток слюны, неторопливо стекало в горло. Сюэ Ян с трудом размазал эту сладкую каплю языком, сглотнул. По губам скользило тёплое и гладкое, и на язык снова капнуло что-то со смутно знакомым вкусом и ароматом. Это мёд. Это точно мёд. Сюэ Ян попытался поймать языком следующую каплю до того, как она сорвётся в рот, слизывал всё сладкое, что попало на губы. Он с горем пополам открыл глаза и смотрел, как Сяо Синчэнь обмакивает палец в маленькую чашку с мёдом и сосредоточенно подносит к его губам. Дичь какая-то. Сюэ Ян слизал очередную каплю мёда и сипло прошептал: — Забавляешься, даочжан? Хочешь, чтобы я тебя вылизал? — Если ты ехидствуешь, значит, всё хорошо, — Сяо Синчэнь отставил чашку с мёдом и помог ему напиться. — Понравилось? — Я бы попросил тебя не молоть вздор, но очень рад, что ты очнулся. Это единственное, что удавалось в тебя впихнуть. И то я не догадался, если бы ты не попросил конфет. Но конфетой ты мог подавиться, значит, мёд лучше. — И что я ещё просил? — Сюэ Ян попытался сесть и скривился от боли. — Не спеши, — Сяо Синчэнь уложил его обратно, мягко надавив на плечи. — Рана только схватилась. Ты сделал большую глупость. Разве можно, едва выздоровев, так бездумно подвергать свою жизнь риску? Не человек, а несчастье… — Перестань. Мне больно смеяться. Сюэ Ян придержал руками живот, удовлетворённо вздохнул. Он чувствовал себя опустошённым, и это было хорошо и правильно. — Вы хоть курицу съели? Чувство времени никуда не делось. Это произошло не вчера и даже не позавчера. Даочжан не видит, но Сюэ Ян рассматривал его бледные губы и ещё больше запавшие щёки. — Съели. — Даочжан. Ты мне не ответил. Сюэ Ян нагло щурился, с неожиданным удовольствием наблюдая, как он споласкивает руки, вытирает их куском полотна и укладывает узкую ладонь на пылающий лоб своего беспокойного пациента, вопросительно наклоняет голову набок. Будто пытается вспомнить, что именно он спросил. — Тебе понравилось ощущение? Ну, когда погружаешь пальцы в рот человека, который не в состоянии сопротивляться? Неизвестно какие нотки в голосе заставили Сяо Синчэня расстроенно сжать губы. Но руку не убрал, и Сюэ Ян засмеялся, тут же зашипел от боли, прижав ладонь к животу рядом со шрамом. — Зачем ты так? — Ты сам назвал меня несчастьем, так что теперь не жалуйся. Это что? Он потянул Сяо Синчэня за рукав, заставил наклониться, ковырнул за ворот ханьфу и подцепил пальцем повязку, принюхался с подозрением. Пахло только травами. — Ты убедительно отбивался. Не беспокойся, порезы уже заживают. Сюэ Ян только уложил уставшие руки вдоль тела, пытливо всматриваясь в безмятежное бледное лицо. То ли небо насмешничало над ним, то ли судьба взбеленилась. Почему именно Сяо Синчэнь подобрал его в придорожной канаве? Чего он вцепился и возится с ним, даже не спрашивая имени? Он ненормальный? Точно, он чокнутый даос. Других объяснений нет. Начитался какой-то блажи у своих учителей, надышался дымом курительных палочек и подвинулся рассудком. — Ты не ответил, — упрямо повторил он. — Хорошо, — Сяо Синчэнь улыбнулся. — Я отвечу. Да, мне понравилось. Сказать по правде, у меня даже сердце подпрыгнуло в груди. — Хватит чушь-то городить, — Сюэ Ян недовольно фыркнул. — Сердце у тебя подпрыгнуло потому, что больной и помирающий наконец-то начал жрать. Всё, заткнись. Заткнись и иди отсюда. Сволочь святая. Ни слова в простоте. Ещё и врать научился прямо в лицо. Понравилось ему, как же. Прекрати улыбаться! — Ты ворчишь. — Я? А что мне остаётся? Сейчас я бесполезный огрызок. Он продолжал ворчать, но быстро устал. Оказалось, что даочжан хотя и снисходительно слушал, но не упустил возможности накормить его. Сюэ Ян уснул на полуслове и не был уверен, что не продолжал говорить и во сне. Торговцы на рынке зря радовались — он вернулся. А-Цин наябедничала, что стоило ему слечь, как на следующий же день снова начали наглеть. Сюэ Ян только улыбался многообещающе, и никто не пожелал проверять на собственной шкуре, может ли он выполнить эти обещания. Впрочем, он всегда считал, что хороший торговец должен обладать чутьём, иначе он быстро разорится. Или умрёт от руки злого посетителя, что тоже не исключено. Живот пересекал кривой шрам, который постоянно зудел и чесался. Сюэ Ян считал, что это потому, что заживает. Сяо Синчэнь охотно составлял для него какие-то приятно и горько пахнущие примочки и повадился носить ему конфеты. Не объяснять же наивному даочжану, что ему не сладости нужны, а совершенно особые «конфеты», составленные по его персональному рецепту? Хотя этот трогательный ежедневный подарок ему нравился. От дешёвых конфет в простых бумажках веяло заботой. — Почему ты живёшь тут, даочжан? — Это временно. Здесь неспокойно, вот когда здесь не останется опасности для простых людей, тогда пойдём дальше. — И куда? — Куда-нибудь. Всегда кому-то нужна помощь. — Чокнутый даос… Всё шло хорошо ровно до того момента, как Сюэ Ян озадаченно царапнул заживший шрам на животе и попытался оттянуть кожу на боку. Пояс начал давить, если затягивать его как обычно. — Послушай, даочжан, — тихо позвал он и едва не заорал в голос от внезапно нахлынувшей злости, с таким безмятежным лицом Сяо Синчэнь повернулся к нему. С заботливым лицом. Эта святая сволочь о нём заботилась. От этого хотелось выть и рычать. — Нужно убить одну тварь, — Сюэ Ян сдерживался каким-то невероятным чудом, руки тряслись, и пришлось сжать их в замок. — Ты ведь чувствуешь нежить, даочжан? — Конечно. Шуанхуа — очень чуткий меч. Успокойся, нигде рядом нет тварей. — А почему это мне нужно успокаиваться? — вкрадчиво проговорил Сюэ Ян. — Тварь тут, совсем рядом, а ты велишь мне успокоиться. Не потому ли, что ты решил, что мне нельзя волноваться? Ты должен убивать тварей, разве я не прав? Убей тварь, растущую во мне! Сейчас же! Сяо Синчэнь молчал, перебирая какую-то ерунду в руках. Что он там делает? Зашивает какие-то тряпки. Вечно что-то возится, суетится! — Прости… — Не смей извиняться! — Послушай. Я понимаю, ты упрям. Я понимаю твою злость. Я даже понимаю, почему ты так стремишься избавиться от ребёнка. Но разве настолько необходимо подвергать свою жизнь риску? Если всё настолько плохо, если ты не можешь… ты сможешь потом оставить дитя у ворот какого-нибудь монастыря, о нём позаботятся. — Это в каком же монастыре заботятся о брошенных ублюдках? Он чуть не ляпнул о Байсюэ. На языке вертелось, истекая ядом. Сюэ Ян яростно закусил губу и отвернулся с возгласом, выдающим крайнее отвращение. Ударил кулаком в живот раз, другой, третий удар не удалось нанести — Сяо Синчэнь перехватил руку. — Порезать тебя ещё раз? Даочжан, я не пойму, тебе какое дело? — Сюэ Ян рванул руку и понял, что пальцы даочжана только кажутся тонкими и хрупкими. Помимо воли оскалился в злом восхищении. Его враг и должен быть сильным, иначе с ним не интересно. Вот только его враг заключил альянс с безымянной тварью, которая вгрызлась в его внутренности и нагло жрёт его силы, его жизнь… — Я ухожу. Отпусти. Сяо Синчэнь помедлил, разжал пальцы, уронил руку на колени. — Я не могу тебя удержать. Но прошу тебя, подумай. Сюэ Ян рассмеялся, наклонился к его лицу и выдохнул тихо: — Это не твоё дело. Он ушёл. Он действительно ушёл. Вот только спустя пару дней вернулся и сел возле огня, зябко передёрнув плечами, обтянутыми отсыревшей одеждой. Протянул руки к теплу и молчал. Сяо Синчэнь так же молча сходил за одеялом, накинул ему на плечи и вручил миску с кашей. Сюэ Ян уже доедал, когда понял, что даочжан отдал ему свой ужин. — Пойду с тобой на ночную охоту, — вместо приветствия угрюмо буркнул он. — Не пойдёшь, — Сяо Синчэнь мягко улыбнулся, принимая у него пустую миску. — Пойду, — зло рявкнул Сюэ Ян и ссутулился, рассматривая свои руки. — Мне некуда идти. — Это неправда. Ты мог прийти сюда, и ты пришёл. Как мне тебя называть? — Да как хочешь. Несчастье, огрызок, «эй, ты» — мне всё равно. Почему ты смеёшься?! — Нет, нет… но послушай, Несчастье, ты даже когда сердишься, делаешь это так… Сюэ Ян фыркнул и закутался в одеяло. Ладно, может, даочжан в чём-то и прав. Не обязательно отрезать от себя куски, ублюдок в положенный срок сам покинет его тело, и его можно будет бросить в лесу. Лисицы съедят. Или нежить. Или можно просто закопать эту тварь в землю, для верности придавив камнем. Пару дюжин раз с размаху придавив большим камнем! — Ненавижу, — выдохнул он сквозь зубы и с подозрением отшатнулся, когда Сяо Синчэнь протянул к нему руку. — Что? На колени, обтянутые слишком тонким одеялом, упали две маленькие конфеты. *** Это оказалась очень скучная жизнь. Размеренная, иногда полуголодная. Сюэ Ян ловил себя на том, что эта будничная скука доставляет ему какое-то особенное удовольствие. Когда точно знаешь, что завтра будет всё точно так же, и послезавтра, и через неделю, и всей разницы — пойдёт дождь или не пойдёт, и будет ли на ужин опять капуста или удастся раздобыть мяса, рыбы и хотя бы пару яиц. Сяо Синчэнь оказался заботливым врагом, он так наивно верил в любую ложь, позволял валяться под одеялом до обеда, и это тоже вызывало ленивую улыбку… жаль, что ненадолго, потому что вся эта забота предназначалась не ему. Сюэ Ян прекрасно это понимал. Вся эта ласка и обходительность — это не ему. Это всё маленькой твари, которая росла внутри, пользовалась его кровью, его воздухом, выстраивала себя из его тела, лишая сил и возможности связно мыслить. Даочжан вбил в свою светлую башку, что должен дать этой мрази выжить, выбраться наружу и снова выжить! Это убивало всё удовольствие от благословенной скуки. Сюэ Ян огрызался, злился, и чем больше терпения выказывал Сяо Синчэнь, тем сильнее это бесило. При этом с даочжаном бывало даже хорошо. Он охотно смеялся шуткам, даже очень пошлым, хотя и краснел. Малявка, которая везде с ним таскалась, воспринималась как досадная помеха, вроде летней мошкары или осеннего дождя, хотя порой она тоже смешила. Особенно когда, подслушав одну из шуточек, допытывалась у даочжана, на чём именно повис славный воитель, почувствовавший себя ребёнком, когда понял, что пещера чудес закрыта на ремонт. — Почему он постоянно надо мной издевается? — взывала А-Цин, нетерпеливо дёргая пунцового от смущения Сяо Синчэня за рукав. — Что такого смешного? Я хочу дальше про воителя, просто не понимаю, почему он повис и на чём! Или он в пропасть упал?! Кто закрыл пещеру на ремонт? Несчастье, хватит хрюкать в подушку, я слышу, что ты смеёшься! Эта мерзавка пыталась убедить Сяо Синчэня, что без него им было лучше. Что если его выгнать, он с таким отвратительным характером точно не пропадёт, а лучше как-нибудь взять и потихоньку уйти, пока Несчастье спит. Сюэ Ян подслушал и не знал, что конкретно чувствует — он и смеялся, и злился. Исключительно из упрямства в одну из холодных ночей бесцеремонно забрался к Сяо Синчэню под одеяло и заявил, что замёрз, как бездомная собака. — Хватит чваниться, лучше грей меня. И кому только хуже сделал? Да, грелка из даочжана получилась старательная, и два одеяла лучше, чем одно, но спать рядом с ним оказалось невозможно. Первое время Сюэ Ян просто лежал рядом, затаившись и предвкушая невесть что. Он сам не мог понять, чего ждёт. Сяо Синчэнь оказался удручающе скучным, ему сказали греть – он грел. В прямом смысле слова. Даже когда Сюэ Ян специально дышал ему в ухо, будто бы во сне. Даже когда упирался коленом в пах с целью проверить наличие славного воителя, его размеры и стойкость. Всё там было в порядке и с наличием, и со стойкостью, но с силой воли у Сяо Синчэня всё было ещё лучше. Даже когда со словами, что спина замёрзла, Сюэ Ян нахально поворачивался к нему задницей и прижимался ягодицами к твёрдому члену. Даочжан терпеливо его обнимал, размеренно дышал в затылок, заставляя то злобно скалиться в темноту, то ехидствовать, то молча возмущаться таким бездействием. Время утекало сквозь пальцы. Сюэ Ян признавал, что характер у него не испортился лишь потому, что дальше некуда. Он постоянно кутался в одеяло, сатанея от любого намёка на живот. Даже на рынок ходил в одеяле, накинув на плечи, как плащ, по-прежнему не давая торговцам наживаться на одном миролюбивом даочжане. В один далеко не прекрасный день, чувствуя себя откровенно погано, Сюэ Ян взял Сяо Синчэня за руки и серьёзно сообщил: — Время пришло. Но у меня есть просьба, даочжан. Я не хочу это помнить. Я не хочу это знать. Сделай с этим что-нибудь, чтобы я этого не запомнил — врежь мне по голове, выпусти половину крови, дай отравы, нажми на нужные точки, придуши. Что угодно. Он был готов спорить, но Сяо Синчэнь только кивнул, снова оставив смутное раздражение и злое бессилие перед обстоятельствами. Сюэ Ян не запомнил ничего. Он даже не понял, что именно сделал Сяо Синчэнь — чувствовал только режущую боль сквозь туман беспамятства и прохладную руку на лбу. Первое, что Сюэ Ян осознал, очнувшись, что ему пусто. Блаженное ощущение пустоты и огромной благодарности затопило всё тело, снова принадлежащее только ему. Он лежал на спине, уложив руку на живот, и наконец-то это был самый обычный живот, а не раздувшаяся оболочка для навязанного ему ублюдка. Царящая вокруг тишина обрамлялась только слабыми звуками — постукивали ветки над крышей, ветер поскрипывал неплотно запертой дверью, шелестела высохшая трава. Сяо Синчэня не было, и А-Цин не копошилась нигде и не ворчала, как обычно. Новорожденная тварь тоже не издавала никаких звуков. Может, родилась мёртвой? Или сдохла в первые же минуты жизни? Сюэ Ян хмыкнул. В тишине этот звук показался не слишком-то весёлым. Он повернул голову и увидел, что к кровати придвинут низкий столик, на котором стоит чашка с водой и миска супа. Они сбежали. Слепышка уговорила? Сюэ Ян натянул одеяло до глаз, размышляя над своим положением. Конечно, это даже хорошо. Никто никому не обязан. Сяо Синчэню на него тем более плевать, потому что, как любой альфа, он ни в грош не ставит омегу, тем более чужую. Тем более такую! Ему ценно только потомство. Это воспалённое гипертрофированное чадолюбие альфы, помноженное на чокнутую святость даоса, и больше ничего. Сюэ Ян валялся, злобно смотрел в потолок и зябко кутался в одеяло. Ничего, ничего. Сейчас он отлежится, потом встанет. Бежать от него бесполезно, особенно слепому с мелкой дрянью на руках. Хватит, наигрался! Вообразил себе сопливой ерунды. Скуки ему захотелось, с гарниром из подгнившей капусты! — Я тебя догоню и убью, — сипло проговорил он, убеждённо кивая самому себе. — Но перед тем, как ты сдохнешь, я назову тебе своё имя. Всё это время ты возился с Сюэ Яном! Или нет. Сначала я переломаю тебе руки и ноги и заставлю смотреть, как умирает твоя слепышка, а потом — как я размажу по земле эту тварь, ради которой ты здесь корчил из себя отца семейства. Сюэ Ян зарычал сквозь зубы, понимая, что даже этого не сможет сделать. Он не сможет заставить Сяо Синчэня смотреть, потому что ему нечем! Почему-то именно это его и доконало. В бешенстве он перевернул стол, что-то ломал, куда-то бежал. Вот когда начнёшь мечтать о беспамятстве, а оно недостижимо. Сюэ Ян не очень понимал, где он. Он просто сидел в лесу на поваленном дереве и в изнеможении смеялся над собой, задыхаясь от злости. Нет, всё к лучшему! Всё на самом деле к лучшему, его жизнь расстилается впереди, как чистый лист хорошей дорогой бумаги, и каких несчастий для всех причастных он пожелает, такие и нарисует! — Сюэ Ян… Это было слишком. Неожиданно? Ха, рано или поздно Сун Лань нашёл бы его. Но услышать его голос, переполненный жгучей ненавистью, именно сейчас? Сюэ Ян беззастенчиво заржал в голос, но в следующий момент смеялся уже Цзянцзай, давно истосковавшийся по хорошей битве. — Муж, преисполненный всех возможных и невозможных достоинств, даочжан Сун Лань! Какими судьбами? Мне уже считать себя польщённым? Сюэ Ян не церемонился. Пожалуй, это было очень кстати: когда парируешь удары и переходишь в нападение, то чувствуешь себя лучше. Зато он получил возможность высказать Сун Ланю всё, что накипело. Ведь это он должен был ходить по дорогам слепым калекой! Он, а не Сяо Синчэнь! — Я не разрешал тебе брать его глаза, — шипел Сюэ Ян и радостно скалился, когда Сун Лань в смятении отступал. — Но даже если ему приспичило быть благородным, могли бы попытаться отнять у меня глаза. Я бы не дался, но это было бы правильно! Наконец, два одноглазых даочжана лучше, чем один несправедливо незрячий! — Не тебе говорить о справедливости, — вспыхнул Сун Лань, кидаясь в атаку, и тут же изменился в лице, потянув носом воздух. — Ты — омега? Раньше Сюэ Ян думал, что кровавая пелена перед глазами — это всего лишь цветистое выражение для развлекательных книжек. Но сейчас мир стал похож на надломленный гранат, истекающий ярким соком. Даже когда Сун Лань сумел выбить меч из его руки, он не справился: Сюэ Ян вцепился зубами в горло, рванул в сторону, и только сильный удар по голове наконец погасил эту бесноватую вспышку. *** Он очнулся под тем же одеялом и застонал сквозь зубы. — Нет, это какой-то круг перерождений при одной жизни, я постоянно прихожу в себя под этим одеялом, как проклятый. Есть заклятье тысячи язв и сотни дыр, а у меня проклятье старого одеяла! — Несчастье моё, что ты снова мелешь? Сюэ Ян упрямо насупился. Очень удобно хмурить брови, когда они прикрыты сверху прохладной узкой ладонью. Сяо Синчэнь сидел на краю кровати, и его улыбка выдавала волнение и тревогу. Плач младенца обрубил это ощущение счастья, как будто лезвием меча прошлись. Сюэ Ян отвернулся и тут же наткнулся взглядом на Сун Ланя. Белая повязка перехватывала шею, на ней даже красных пятен не было — что это такое, неужели он до такой степени ослабел, что не сумел даже перегрызть горло этому засранцу? — Сяо Синчэнь… ты знаешь, кто это? Ты знаешь, кого ты приютил? — Сун Лань говорил голосом заправского разоблачителя. Это было даже смешно. — Знаю. Сюэ Ян с подозрением уставился на него, но руку с его лба даочжан не убрал, и даже аккуратно поглаживал. Это успокаивало. Сейчас скажет очередную святую глупость, что это бедняга, нуждающийся в помощи. — Это Сюэ Ян! — не сдавался Сун Лань. — Я знаю, — повторил Сяо Синчэнь. — И давно? — подал голос Сюэ Ян, понимая, что сердце пытается выкарабкаться из груди через горло, мешает дышать, буквально затыкает ему рот, чтобы не позволить говорить. — Давно. Сначала я просто подозревал. А потом ты, Несчастье моё, решил вскрыть себе живот. Ты проболтался в бреду. Я ведь говорил, что язык у тебя как метла. — Глупый даочжан верит любому воспалённому бреду буйнопомешанного? — Сюэ Ян только фыркнул, когда Сун Лань нахмурился. — Я, может быть, и слепой, но не тупой. У тебя нет мизинца. — У сотен людей нет мизинцев! А также рук, ног, яиц или глаз. От человека слишком легко отрезать или отрывать… что там есть, из не очень нужного. — У тебя узнаваемая форма зубов, вот эти клычки, например. — У сотен людей такие зубы! — В беспамятстве ты меня ранил не ножом. Это был Цзянцзай. Я могу не узнать человека, раз уж не вижу. Могу не узнать его голос, еле сипящий через сорванное горло, и пахнет от тебя совсем по-другому, но не узнать меч своего врага — нужно быть совсем не в своём уме. Сюэ Ян растерянно заткнулся, пытаясь собрать воедино всё, что делал и говорил Сяо Синчэнь с того памятного вечера. Он напряжённо молчал, кусал губы и не мог припомнить момент, в который стоило бы заподозрить своё разоблачение. — Ты меня бросил, — наконец высказал он. — Оставил тут валяться и сбежал. — Не бросил, а пошёл раздобыть молока. А-Цин взял с собой. И ребёнка тоже взял с собой. — Чтобы я не убил эту тварь? — Чтобы она тебя не разбудила. — Она? Сюэ Ян только помотал головой в бессильном протесте. Затылок горел надсадной тупой болью. Сун Лань крепко его приложил. Ласковые руки придержали эту попытку бунта. — Ты предпочёл бы сына? — Даочжан, хватит бредить, тебя-то по голове не били, — буркнул Сюэ Ян. — Пусть будет баба, так даже лучше. — Быть девочкой — плохо, — подала голос А-Цин. Она расхаживала из угла в угол, укачивая замотанную в тряпки мразь, и страшно бесила. Сюэ Ян только злобно покосился в её сторону. — Быть дурой — вот что на самом деле плохо. Женщин мало, их ценят и берегут. И среди них не бывает омег. Вот омегой быть хреново. — Дура, — процедил сквозь зубы Сун Лань и впился в него яростным взглядом. — Заткнись, — парировал Сюэ Ян. — И не смей на меня смотреть этими глазами. Они не твои, ты не имел права их принимать! — Сюэ Ян! Дыхание перехватило, как будто сердце наконец разобралось, как его задушить. Сяо Синчэнь первый раз назвал его по имени с того момента, как нашёл его в канаве. Первый раз — таким голосом. Без ненависти и осуждения, с ласковой укоризной. До глубокой ночи Сюэ Ян краем глаза следил за Сун Ланем. А Сун Лань следил за ним. Молча таращились, переводили взгляды на Сяо Синчэня и снова молчали. Иногда Сун Лань явно решался сказать что-то резкое, но Сюэ Ян так ждал, пока он первым нападёт, что нападения так и не случилось. Зато когда Сяо Синчэнь спокойно улёгся спать на то же место, где и множество ночей до этого, и привычно прижал к себе своё несчастье, Сюэ Ян почувствовал себя победителем. Сун Лань отвернулся так резко, что хотелось смеяться. Но для полной победы не хватало одного маленького штриха. Пришлось выжидать несколько часов, беззвучно выползать из постели, замирая и прислушиваясь к дыханию спящих. Ещё медленнее брать в руки мелкую тварь, чтобы не проснулась. Сюэ Ян не мог себе позволить даже губу прихватить зубами — прокусил бы, а запах крови разбудит даочжана. Он сначала шёл крадучись, оглядывался и прислушивался, потом пошёл быстрее и наконец побежал, забираясь в самую чащу. Тварь проснулась и захныкала. — Поздно, — сообщил ей Сюэ Ян. — Я тебя не звал, я тебя не хотел, никаких монастырей тебе не светит. Не жила — считай, что не страдала. Он выбрал место на берегу ручья, уложил добычу на землю, взялся за камень, подкинул его на руке. Этот человеческий огрызок бессмысленно таращился чёрными глазами. Девочка? Нет, просто тварь, маленькая тварь, венец его несчастий. Сюэ Ян попытался посчитать, сколько ей дней. А сколько дней он валялся там, как выброшенная оболочка, пока даочжан нянчился с этой мразью? Камень булькнул в воду, от ручья тянуло холодом. Сюэ Ян выбрал камень побольше. Да, этот лучше, намного лучше. Он поднял камень над головой, опустил. Нет, это же надо, что всего-то бесполезная заготовка под бабу выпила из него столько сил. Руки дрожат! — Нихрена у тебя не получится, — прошипел Сюэ Ян, снова поднимая камень. Он замахивался ещё несколько раз, прежде чем с яростным криком не обрушил камень вниз. Он бил снова и снова, скользкий от крови камень приходилось удерживать через боль, опять и опять вбивая его в землю, пока по лицу не чиркнуло острым осколком, отрезвляя. — Ненавижу… Сюэ Ян сидел, тяжело дыша и баюкая рассаженные пальцы у груди. Выбитая в земле округлая ямка тонула в темноте. Он скосил глаза — девчонка дрыгнула ногами и булькнула что-то на своём младенческом языке, бессмысленно крутила дурацкими пальцами что-то похожее на печати заклинателей. Щека забрызгана его кровью, и свежая яма вообще рядом с ней, того и гляди кувыркнётся вниз. Сюэ Ян потянулся разбитыми пальцами, отшвырнул в сторону блестящую ленту, перебирающую множеством коротеньких лапок. Ядовитая сороконожка, еле слышно прошуршав, отправилась в другую сторону. Он тронул пальцем круглую щёчку в красных потёках и оскалился — эта мелкая сучка повернула голову и поймала его палец ртом, сосала кровь и не морщилась. — Ну, ты! Наглая тварь! Ты и так меня сколько жрала! Он отнял руку и с горем пополам поднял это с земли. — Многого не жди, поняла? Девчонка икнула, бестолково плямкала мокрыми губами. Сюэ Ян, спотыкаясь, побрёл обратно. Ну и кому он что доказал? Только пальцы болят снова. Все оставшиеся четыре. Этой руке что, не судьба быть здоровой? Он услышал стон, когда уже был возле дома, сразу прибавил шагу и распахнул дверь пинком. Стоял на пороге, ощетинившись, разбитой рукой прижимая к груди шевелящийся свёрток, в здоровой — вибрирующий от напряжения Цзянцзай. Сяо Синчэнь поднял голову на стук двери — дышал судорожно, на повязке расплывались красные пятна, кровавые слёзы текли из-под ткани и капали с подбородка. А-Цин сжалась в комок, а Сун Лань пытался напоить даочжана водой и в этот момент как раз договаривал, что Сюэ Ян есть Сюэ Ян, чего ещё от него ждать. — Ты чего ревёшь? — буркнул виновник переполоха, убирая меч, подошёл к Сяо Синчэню и сунул ему младенца. Боль тут же скрутила руку. — Держи, собиратель девчонок. Ничего с твоей мерзавкой не случилось. Хоть насовсем себе оставь, дарю. Только не ной. Сюэ Ян тяжело сел на край кровати, рассматривал искорёженные пальцы и замер в изумлении, когда Сяо Синчэнь отдал девочку А-Цин и тут же обхватил его руками, прижал к себе. Пришлось держать пальцы подальше от него — и больно, и в крови снова измажет, а стирать лишний раз сейчас холодно, хотя всё равно придётся. — Даочжан, перестань. Ты меня пугаешь. — Врёшь, — выдохнул Сяо Синчэнь ему в шею. — Ну вру. Но ты на самом деле странный. — Молчи, Несчастье. Он и молчал. Учился помалкивать. А что тут скажешь? Сюэ Ян и сам не очень понимал, с какого перепуга приволок это назад. Но раз даочжан сейчас обнимает его, передоверив работу няньки А-Цин, значит, что-то он в своё время понял неправильно. *** Всё шло неплохо, насколько это вообще возможно. Никто не приставал к нему с требованиями возиться с малявкой, и Сюэ Ян иногда с любопытством смотрел, как это существо сначала просто бестолково молотит руками и ногами воздух, а потом смешно садится. Об имени спорили до сих пор, хотя про себя он продолжал называть её то тварью, то мразью. А потом услышал, как А-Цин называет её А-Цзян. Да и пусть. Сюэ Цзян? Его устраивало. И всё шло на самом деле неплохо, несмотря на то, что не получилось избавиться от Сун Ланя. На издевательское «дядюшка Сун» он реагировал только выразительным взглядом куда-то в небеса и терпел. Терпения ему точно было не занимать. Иначе как бы он его отыскал. — Тебе что, заняться нечем? Сейчас-то я тебе на кой хрен понадобился? Сюэ Ян удрал, никого не предупредив. Сами должны понять, если образованные люди. Его скручивало тяжёлыми судорогами, в голове образовалась удручающая звенящая пустота, заполненная только сладким туманом. С горем пополам Сюэ Ян понял, что течка уже не приближается, что она прямо здесь, и смог только бежать, потом идти, потом ползти, кусая руки в особенно тяжёлые мгновения. Он нашёл пещеру выше по берегу ручья, забился в самый дальний угол и с мрачной решимостью настроился пережить это время хотя бы молча. Впивался зубами в сложенный пояс, рычал и шипел от боли. В редкие минуты просветления выползал попить воды и снова поспешно забивался в темноту. Ничего, это пройдёт. Это пройдёт, он выбьет из Сун Ланя денег, раздобудет травы и снова вернётся в нормальную жизнь, не отягощённую этим проклятьем. И вот теперь перед ним стоит Сун Лань и смотрит, как его враг жалко корчится на камнях, пытаясь пережить очередное унижение, подсунутое ему собственной природой. — Сун Лань. Уйди. Сюэ Ян смотрел сквозь спутанные мокрые пряди волос, искусанные губы дёрнулись, обнажая острые зубы, стоило только Сун Ланю сделать шаг в его сторону. — Горло вырву, зубами. Понял? Если тронешь меня хоть пальцем, то я тебе этот палец и отрежу. Тронешь членом — член отрежу. Опыт имеется. — Ты идиот? — наконец нашёл слова остолбеневший Сун Лань. — Нет, если тебе охота пострадать покрасивее — да кто я такой, чтобы тебе запрещать! Идём домой, Несчастье! — И ты не смеешь называть меня Несчастье, — выдвинул ещё одно условие Сюэ Ян, но на следующий же шаг прижал к своей шее Цзянцзай. — Уходи. Уходи! — Сюэ Ян. Ты больной. Сун Лань сдался, резко повернулся и ушёл, ругаясь на ходу. Выглядел при этом так, словно его оскорбили и обругали последними словами. Сюэ Ян тяжело дышал — снова накатывала тяжёлая волна судорог. В воздухе висел тяжёлый мускусный запах здорового молодого альфы, от этого хотелось выть в голос. Цзянцзай коротко звякнул о камни, выпав из руки. Его пришлось вообще убрать подальше — искушение вскрыть себе горло навалилось с такой силой, что Сюэ Ян оставил меч в одном углу, а сам уполз в другой, поглубже. Когда он услышал снова тихие шаги по камням, сил на рывок к мечу уже не осталось. Сюэ Ян сжался в комок в самом дальнем конце пещеры, часто дышал и нервно принюхивался. Тяжело ткнулся лбом в плечо Сяо Синчэня, едва только он отыскал его. На ощупь и по запаху, конечно же. Сюэ Ян неприязненно скривил губы — он своего запаха не чувствовал. Зато от даочжана пахло горячо и вкусно. — Как ты меня нашёл? — Цзычэнь привёл, — Сяо Синчэнь осторожно успокаивал его, гладил по спине. Помассировал затылок и шею сзади, шёпотом подсказывал, когда делать вдох, когда выдох, поделился своей ци. Сюэ Ян проморгался, глаза болели, но стало полегче. Даже в полумраке он видел, что Сяо Синчэнь держится как обычно — сила воли и, наверняка, его даосские штучки. Вот только полегче стало ненадолго. Передышка закончилась, Сюэ Ян судорожно дёрнулся в руках Сяо Синчэня, уцепился за его плечи и со стоном потёрся лицом об его шею. Шумно дышал, стараясь хотя бы не давать волю губам и зубам, отшатнулся, тут же благодарно улыбнувшись — даочжан сразу разжал руки, отпуская его. По нему было видно, как это сложно. Сяо Синчэнь размеренно дышал, явно считая мысленно и вдохи, и выдохи, делая между ними равные промежутки. Но ведь держался, значит, и он сможет. Сюэ Ян лихорадочно вцепился в его одежду, ткань затрещала. Нет, это его даочжан, и можно не опасаться, что он увидит его в неприглядном состоянии — не увидит, совершенно ничего не увидит. Жаль. Как же жаль! — Сюэ Ян, — в спокойном голосе Сяо Синчэня вибрировала напряжённая нотка, она считывалась только потому, что он привык слышать этот голос. — Если ты хочешь снять с меня одежду, не нужно её рвать. Из горла сам собой рванулся смех. Сюэ Ян захлёбывался стоном и снова смеялся. Он не собирался раздевать и сам не собирался обнажаться больше, чем уже есть. Это просто некогда, это не нужно, достаточно просто приспустить штаны, а сам он тут всё равно мучился полуголым, сдирая с себя тряпки. — Не шевелись. Не двигайся, — Сюэ Ян угрожающе шептал, заваливая его на спину, перекинул ногу через бедро Сяо Синчэня, торопливо приставил головку его члена к ноющему заду и скривился от дикого отвращения к себе. Он решительно нанизывался на член, отчаянно надеялся, что вот сейчас, сейчас должно стать легче. Ему было только хуже. Сяо Синчэнь сел, не отпустил его подскочить и шарахнуться в сторону, мягко надавил ладонью на поясницу. — Успокойся, Несчастье моё. Не спеши. — Заткнись, — Сюэ Ян отвернулся и зло застонал. — Я не могу больше. Потерпи, даочжан. Он толкнул его ладонью в грудь, чтобы лёг обратно. С горем пополам выбрал сносный ритм толчков и угол проникновения, принялся резкими рывками подниматься и опускаться, постепенно расслабляясь. — Руку убери, — рявкнул он, едва почувствовав пальцы на своём члене. — Не нужно быть к себе таким жестоким, — Сяо Синчэнь мягко ласкал его, как будто нет ничего особенного в том, чтобы валяться в какой-то пещере под бешеным омегой. — Я не сделаю плохо. Никто не посмеет воспользоваться тобой, я не позволю. Сюэ Ян только зубами скрипнул, но остановиться уже не мог. Он вымучил какое-то нищенское первое удовольствие, сбившее острый голод. Этого хватило на небольшой отдых, после которого он неожиданно для себя сжал зубы на шее Сяо Синчэня и с наслаждением ощущал, как тот терпеливо и еле заметно вздрагивает. След укуса оказалось приятно вылизывать, Сюэ Ян снова опустился на его член, и на этот раз всё было лучше. Или он вошёл во вкус? Сяо Синчэнь без споров подчинялся его порывам, шептал какие-то успокаивающие и нежные слова, смысл которых Сюэ Ян очень быстро перестал улавливать. Всё сплелось в череду короткой дремоты и быстрых яростных совокуплений, в которых он с наслаждением осознавал себя главным, пусть и омегой. В очередной раз проснувшись, Сюэ Ян понял, что он заботливо укутан в одеяло. — Опять? Я просто не верю, это одеяло везде, ненавижу его… — Поэтому с таким удовольствием сейчас укрываешься, — подхватил Сяо Синчэнь, медленно лаская его лицо кончиками пальцев. Трогал губы, проводил по скулам. — Что ты делаешь? — Смотрю на тебя… ты против? Сюэ Ян прислушался к себе, стараясь честно определить, против он или нет. Наконец он улыбнулся в ласковую ладонь и проворчал: — Если дашь мне воды, смотри сколько угодно. — Хочешь есть? — тут же предложил Сяо Синчэнь, наливая в чашку прохладной воды. Но есть не хотелось. Сюэ Ян с удовольствием пил воду, расслабленно валялся на одеяле, прислушиваясь к блуждающему по телу возбуждению. Это уже не причиняло боли, и ласковые пальцы даочжана едва прикасались к лицу, как тёплый внимательный взгляд. — Откуда одеяло? — Цзычэнь принёс. Сюэ Ян подозрительно потянул носом воздух, приподнял край одеяла, хмуро оглянулся. — Вот что ты нюхаешь? — Сяо Синчэнь только головой покачал расстроено. — Я ведь слышу, как ты дышишь, и понимаю, что ты подозреваешь. За кого ты меня принимаешь? — За чокнутого даоса. За сволочь последнюю, хоть и святую. За чистоплюя в белом. За врага. Всегда за врага. — Принимай как хочешь, — Сяо Синчэнь наклонился и зашептал это прямо в губы, мягко прикасаясь. — Главное — принимай. — Ну… сам виноват, даочжан. Сюэ Ян снова подмял его под себя, внимательно рассматривал, будто вообще ни разу не видел. Когда даочжан успел раздеться? — Хочешь, чтобы я тебя вылизал? — Я помню этот вопрос, — Сяо Синчэнь тихо засмеялся и тут же выгнулся, едва только горячий язык прикоснулся к соску. — Отвечай, — прорычал Сюэ Ян, кусая за ключицу и снова подбираясь к отметине на шее. — Хочешь или нет? — А ты? Сильные руки сжались капканом, и Сюэ Ян молча боролся с ним, время от времени обжигая жаркими мокрыми поцелуями куда попало. — Хочу, — Сяо Синчэнь сдался на милость победителя и только тихо постанывал под напором звериной кусачей ласки, позволяя ему безумствовать как угодно. Сюэ Ян торжествующе сел сверху, снова медленно опускаясь на его член. На этот раз ему некуда было торопиться, лихорадочная тяга покидала измученное тело, оставляя сладкое послевкусие. Самое время для неторопливой любви. — Завтра, — пообещал он, наклоняясь для поцелуя. — Или послезавтра, когда я отдышусь… я сам возьму тебя. Молись и готовься, даочжан, я жестокий. — Договорились, — Сяо Синчэнь крепко прижал его к себе и перевернулся, прижимая своё несчастье к одеялу. Сюэ Ян возмущённо фыркнул и надрывно застонал в голос от сильных глубоких толчков. Так было ещё лучше, распалённое тело вычёрпывало последние крохи наслаждения, самые сладкие. Мелькнула мысль, что стоило довериться ему с самого начала — упущена бездна удовольствия. Теперь придётся навёрстывать. Они выбрались из пещеры спустя ещё несколько часов. Сун Лань встретил на полпути, окинул оценивающим взглядом обоих и уточнил: — Кого из вас нужно нести на руках? — Себя донеси, — привычно огрызнулся Сюэ Ян и рассмеялся, когда Сун Лань снова терпеливо уставился в небо. — Даочжан, мне понадобятся кое-какие травки, чтобы составить лекарство от… — Мы обсудим это, — спокойно перебил его Сяо Синчэнь. — Буду уговаривать тебя не травиться дальше. Очень вредно. — И мне нужно будет отлучиться на несколько дней… вырезать клан. — Мы обсудим это, — таким же тоном ответил Сун Лань. — А ты мне кто такой? — возмущённо вскинулся Сюэ Ян. — Сам назвал меня дядюшкой — терпи теперь. А-Цин сердито ворчала. Маленькая мерзавка Сюэ Цзян что-то лепетала. Сюэ Ян задержался на улице, прежде чем войти в дом, и многообещающе повернулся в сторону Ланьлин Цзинь. — Мы тут это всё обсудим, — проговорил он, скалясь в ухмылке. — Готовь кишки, Мэн Яо… — Несчастье моё, что такое? — Сяо Синчэнь вернулся, обнял за плечи, прижал к себе. Сюэ Ян тряхнул головой. Это было не срочно. Вообще не срочно. У него по плану пока немного пожить в собственной семье.