на пороге сиквела

По ночам так тихо, что от окна слышится тихим гудением каждый налетающий порыв ветра, и перешёптывающийся шорох веток, и лёгкий их стук по крыше. Алекс, оперевшись ладонями о подоконник, рассеянно смотрит, как они мерно покачиваются, и передёргивает плечами в своей тонкой футболке, когда снаружи тянет холодом, но не отходит ни на шаг — продолжает даже пристальнее вглядываться в черноту. Даже несмотря на темень, видно, что на небе сгущаются тучи — похоже, гроза, днём прошедшая по северной Англии, имеет шансы в ближайший час добраться и сюда. За спиной слух улавливает тихий скрип пола, но, погружённый в свои мысли, Алекс всё равно вздрагивает, когда на талию ложится тёплая ладонь: Майлз подходит почти вплотную и целует где-то над ухом. — Не спится? — Вроде того, — Алекс накрывает его руку своей и прижимается ближе — погреться. — Слышишь, что делается? — Майлз опускает подбородок ему на плечо и тоже прислушивается к гулу за окном, что становится всё более угрожающим с каждой секундой. — Можем пойти вниз. На диване, конечно, еле поместимся, но там тише, — Алекс мотает головой и улыбается, когда от очередного порыва ветра вздрагивают стёкла. — Мне нравится. — Может, хоть под одеяло вернёшься, пока не обледенел? — Майлз сжимает его действительно-слишком-уж-холодные пальцы и залезает второй рукой под футболку: бессовестное, конечно, манипуляторство, но слишком красочно напоминает о тепле, чтобы устоять, и Алекс позволяет ему утащить себя обратно к кровати, хоть и старательно не подаёт виду, с каким наслаждением накрывается почти с головой. Майлз, кажется, готов вырубиться обратно за две секунды, но к Алексу сон больше не идёт: не выходит перестать вслушиваться в надвигающуюся бурю, и через пару минут он полусадится, откидывая голову на спинку кровати и уставившись в потолок. Майлз, высунув голову из-под одеяла, приподнимается, опираясь на локоть, и смотрит внимательно-беспокойным взглядом. — Нет, правда, пошли вниз, если оно тебе спать не даёт. Алекс вяло фыркает. — Да я сам себе спать не даю. — Это ты умеешь. На этот раз Алекс начинает посмеиваться сильнее, и Майлз, тоже усмехнувшись, двигается ближе, устраивая голову у него на плече. — Что не так, Ал? — бормочет он, когда смех сходит на нет. — Снова кошмары? — Нет. Вообще ничего не снится. — И так неплохо, пожалуй. — Не очень, — Алекс досадливо морщится. — В таком красивом месте это как-то даже… неправильно. Вообще-то они планировали, что Алекс до конца года, по крайней мере, поживёт у Майлза, но накатило, накрыло непрошеными летними воспоминаниями и до смешного запавшим в душу фестивалем, который в своём былом виде уже никогда не вернётся, и домик в аренду на окраине Кинросса начали присматривать быстрее, чем опомнились, — начал, точнее, Алекс, а Майлз просто не стал допытываться о причине его внезапной тяги к шотландским просторам. Вот и вышло, что сейчас из не-местных на всю округу, должно быть, они одни — кому ещё придёт в голову в ноябре ехать на север, к затяжным дождям и ветрам, мешающим заснуть посреди ночи неуёмным свистом. Но от закатов здесь в те редкие вечера, когда небо не затянуто беспросветными тучами, всё ещё не оторвать глаз, а красоте величественных силуэтов гор на горизонте погода и сезон и вовсе не помеха — разве что трава на склонах поблёкла, превратив пейзаж в почти что монохромный, да иногда по утрам очертания склонов скрываются в густом тумане. — А что тогда? — Майлз нащупывает его руку, переплетая пальцы, и Алекс сжимает их в ответ, склоняя голову ближе. По крыше звучат первые приглушённые отстукивания капель, и на окне тоже появляются косые от сильного ветра дорожки. — Чувствую просто себя немного не на месте. Ну и, сам знаешь, не люблю прощания — а они как-то зачастили в последнее время. — Зачастили… — задумчиво повторяет Майлз. Озадаченно хмурится, и Алекс спешит, скорчив недовольную гримасу, пояснить: — Нет, ребята всё ещё совершенно не против хиатуса, у нас мир, распад не планируем. Но всё равно непривычно понимать, что в обозримом будущем работать вместе мы не будем. — А я-то думал, ты всё по фестивалю этому страдаешь, — поддразнивает Майлз, и Алекс делает неубедительную попытку толкнуть его локтем. — Хороший был фестиваль. — Его даже не отменили… Майлз честно признаётся, что драматизма момента разделить с ним в полной мере не может — он сам больше привязывается к небольшим и прокуренным насквозь, но богемно-уютным лондонским площадкам, к шумным клубам и камерным залам. А Алексу в память врезается другое — ряды тентов где-то ближе к горизонту, прорывающаяся музыка с соседних сцен, постепенно опускающаяся за время выступления ночь, и виды вокруг, на которые невозможно не оторваться и засмотреться даже посреди самого разгорячённого концерта. А этот вид, так уж сложилось, был одним из любимых, и меланхолией накрывает, конечно, не столько от переноса фестиваля на, о ужас, двадцать миль на запад, сколько от того, что на это накладывается слишком уж много неопределённости в душе — но стряхнуть невольную подавленность от этого легче не становится. Начинает почти казаться, что зря они добрели до того самого места вчера днём — без летнего солнца и праздничной атмосферы, конечно, ничего примечательного: город в отдалении и поле, сколько хватает глаз, к горизонту изламывающееся горной цепью. Отыскали даже примерно, где несколько месяцев назад была главная сцена — а теперь, хоть весь день стой на этом месте, вокруг вместо заряжающих энергией приветственных криков только безмолвие и надвигающаяся с вершин дымка. — Дай побыть драматичным, — вздохнув, бормочет Алекс в потолок, и Майлз смеётся в плечо. — Тебе как будто разрешение нужно. Будь. Давай, объясни мне максимально драматично, что не так. Алекс вздыхает ещё раз, более выразительно, но в такой просьбе отказать, конечно, сложно. — Как там у тебя? La-la-la, la, la-la, la-la-la… — Don’t forget who you are, — негромко и не слишком складно пропевают они вместе, и Алекс криво улыбается. — Вот я, похоже, немного забыл. Да, выходит действительно до невозможного драматично, но что поделать, если правда: на сцене всегда было проще притвориться кем-то другим, нацепить удобную, пусть и не всегда нравящуюся самому себе маску — вот и стёрлось из памяти в какой-то момент, а что же было под ней изначально. — Для того и свалили на край света, чтобы вспомнить, нет? — Майлз почти невесомо касается губами шеи. — Это не край света, Ма, это Шотландия. — Достаточно похоже, — они фыркают, и Майлз качает головой. — Неважно. У тебя полно времени выйти из образа. — Знать бы, куда из него выходить. Алекс не успевает остановиться, даёт этим словам вылететь — и они обрываются на полуулыбках, и тишина повисает немного неловкая, а взгляд на себе он чувствует слишком уж пристальный. — Ладно, забей, давай правда спать. — Имеешь в виду, что я засну, а ты продолжишь изучать потолок? — Майлз и не думает возвращаться на свою половину кровати: наоборот, двигается ещё ближе. Дождь усиливается — мерный стук капель превращается в однообразный шелестящий шум, и где-то вдалеке слышен гром. — Ну правда, я подраматизировал, и мне надоело, можешь не беспокоиться. Выходит не так убедительно, как хотелось бы, а за окном резким всполохом небо разрезает молния, и это не помогает — Алекс невольно вздрагивает, и Майлз смеривает его оценивающим взглядом, качая головой. — Нахер сон, — наконец вздыхает он, решительно откидывает одеяло и поднимается — судя по тому, как зябко поводит плечами, немедленно об этом жалеет, но не сдаётся. — Пошли чаю выпьем. Алекс, задумчиво хмыкнув, позволяет рывком за руку поднять и себя. Не такая уж и плохая, пожалуй, идея — лежать без сна всё равно осточертело, а в бесцельном сидении посреди ночи на кухне под звуки дождя есть, нельзя не признать, своя прелесть. Спускаться босиком по скрипучим деревянным ступенькам — приятно, а вот плитка на кухне слишком уж холодит: Алекс забирается в кресло с ногами, бессовестно оставляя Майлза одного возиться с чайником. Здесь действительно теплее, чем наверху, и шум дождя приглушённый, но зато видно в почти-что-панорамное окно, как гравиевая дорожка перед домом постепенно начинает превращаться в реку. Майлз несколько минут спустя передаёт горячую кружку, мягко коснувшись пальцев, и, поскольку Алекс не поднимает взгляд, приседает перед ним и заглядывает в глаза, усмехнувшись. — Надо было ехать на юг. — Это ещё почему? — Алекс протягивает руку и начинает рассеянно перебирать его волосы. — Там тебе было бы слишком жарко, чтобы так много загоняться. — Вот как раз позагоняюсь здесь достаточно, чтобы в голове написалось пол-альбома, а записывать уже и на юг поедем. — Что-то придумываешь? — Майлз с интересом щурится, и Алекс неопределённо поводит рукой. — Вроде того. Не знаю, подходящее ли оно… для нас с тобой. Получается как-то однобоко — только моё. — А кто говорит, что мы всё должны делать, как тогда — абсолютно вместе, — пожимает Майлз плечами. — Ну то есть, в итоге всё равно, наверное, получится почти как тогда, потому что нас обязательно накроет, — Алекс приподнимает уголок рта, — но… У меня тоже есть кое-какие личные идеи. Мне кажется, может выйти интересно, если мы оба вложим что-то… чисто своё. — Да, наверное. Но всё равно не уверен, — Алекс теперь сам ловит его взгляд, — что оно подойдёт даже мне лично… по образу? Чёрт, не знаю. — Ал, — Майлз смотрит то ли со смешинкой, то ли с беспокойством. — Ты, главное, примерно обрисуй масштабы своего кризиса личности, чтобы я знал, насколько сильно волноваться. — Иди ты, — Алекс дёргает его за прядь волос. — Чуть больше, чем «не знаю, куда податься после успешного альбома», чуть меньше, чем «не знаю, что делать со своей жизнью». — А писать хочешь про что? — Да всё про это же, просто... Я никогда не врал о своих чувствах в творчестве, но и настолько искренним, наверное, не пытался быть? Я… — Алекс осекается, делает ещё глоток чая и полушёпотом заканчивает: — Мне страшно, потому что на сцене я всегда притворялся кем-то немного другим. А теперь эта маска начала тянуть меня вниз, но просто взять и избавиться от неё я тоже не могу. Майлз задумчиво хмыкает одновременно с раскатом грома, опускаясь на подлокотник его кресла и закидывая руку на плечи, — Алекс, опустив кружку на стол, обнимает его за талию, утыкается лбом в грудь и закрывает глаза, пока чужие пальцы ерошат волосы на затылке, окончательно превращая их, наверное, в беспорядочное гнездо. — Тогда придумай новую маску, но, — Майлз задумчиво тянет гласную, — более честную. — Как ты вообще себе это представляешь, — хихикает Алекс, но тот, судя по недовольному тычку в плечо, сбиваться с мысли не собирается. — Что ты всегда хотел делать на сцене, но не делал? Алекс почти уже отвечает, что такого нет, — но осекается и задумывается. Неужели со стороны правда было заметно, что ему чего-то не хватает, или никто, кроме Майлза, этого не чувствовал? — Танцевать, — выпаливает он. — Не прыгнуть пару раз с гитарой, а по-настоящему танцевать... Не притворяться серьёзным. У тебя вот хорошо получается, кстати. Майлз фыркает где-то над головой. — Окей, научу. Ещё? Алекс сжимает его в объятиях крепче и, поколебавшись, всё же признаётся — потому что Майлз явно добивается чего-то в таком духе, потому что сейчас хрен-знает-какой-час-ночи, потому что все сказанные сейчас сентиментальности никогда не вскроются — останутся в этой ночной грозе, и на этой кухне, и в череде до ужаса щемящих воспоминаний на двоих. — Не скрывать, кто мы друг для друга. Просто в любой момент брать тебя за руку или обнимать, потому что захотелось. — Публичные проявления чувств? — ехидно замечает Майлз, пытаясь, видимо, отшутиться, но прижимает его к себе заметно сильнее. — Ну… Вот тебе и готовый сценический образ. — Ужасно. Это даже не образ, это просто я. — Не знаю, как ты, Ал, — шепчет Майлз с неожиданной серьёзностью и убеждённостью, — но я именно в «марионетках», именно с тобой из всех людей больше всего чувствую себя… собой. Алекс прерывисто выдыхает — надо же, не одного потянуло на чувствительные откровения — и, приподняв голову, коротко касается его губ своими. — Да. Я тоже. После чая воздух из окна уже не кажется невозможно холодным, а диван в гостиной в разложенном виде оказывается не таким и тесным, но спать они не торопятся: Алекс, подмигивая, вытаскивает из угла гитару и заваливается поперёк, устраивая голову у Майлза на животе и задумчиво перебирая струны по одной. — Я, конечно, подозревал, что ты не сможешь просидеть без музыки долго, но немного не ожидал, что тебя понесёт сочинять в, — Майлз выворачивает голову, чтобы посмотреть на часы, — почти три ночи? — Я тоже не ожидал, — Алекс берёт на пробу аккорд, хмурится и перехватывает гриф, подбирая другой. — Но если ты прав… — Не знаю, в чём, но наверняка прав, — пальцы Майлза щекочут шею, и Алекс, не слишком успешно пытаясь уклониться, смазывает и фальшивит очередную ноту — и шикает с притворным укором. — …Если ты прав и этот новый образ сработает, то мне не терпится написать что-то, подходящее под него, — начинает наигрывать подобие мелодии в неспешном ритме и бурчит себе под нос: — Да и всё равно на сон уже, кажется, поздно рассчитывать. Смех Майлза передаётся вибрацией в затылок, и Алекс улыбается, но мотает головой: кажется, за вслед нотами решили нагрянуть и строчки, и хочется сосредоточиться — и не упустить появившееся перед глазами впервые за месяцы чёткое видение того, что он хочет делать дальше. И груз неизбежных прощаний — хотя бы в эту секунду — перестаёт вдруг давить так сильно. Алекс набирает воздуху и под шум дождя, звук дыхания рядом и слегка непродуманный аккорд негромко пропевает только что пришедшее, но уже ощущающееся правильным: — I’m leaning in to kiss the past goodbye.