— Брось, Марс, будет забавно, — Егор заключил его почти что в медвежьи объятия и потянул носом, будто принюхиваясь. — М-м, новый шампунь?
— Отвали, Кравцов, ты ведешь себя как черт знает что! — Марс уже всерьез сопротивлялся. Он и так чувствовал себя хреново, а тут еще и этот ублюдок с его ублюдочными подкатами. В серьезность слов Кравцова Марс не верил никогда, посылая далеко и надолго. Ему было неприятно подобное внимание, будто он девочка какая-то, а не просто сослуживец.
— Да ладно тебе, всего разок!
Стало дурно. Так к нему еще не цеплялись. Руки Егора были везде, касались его тела, лезли под одежду, а Марсель просто стоял и не мог поверить в реальность происходящего. Башка дурманилась, ему казалось, что он заболел, что температура подскочила, да и живот скручивала судорога. Такого не было никогда, и он действительно. Действительно! Хотел, чтоб его оставили в покое. Но одновременно с тем тело будто желало этих прикосновений, тянулось, плавилось…
— Кравцов, я убью тебя, если ты меня тронешь, — чувствуя, как его ремень просто расстегивают, будто это было совершенно нормальной практикой среди парней, Марс поднял глаза и столкнулся с совершенно безумным взглядом лейтенанта. — Ты накачался чем-то, что ли? Блять, у тебя зрачки как два блюдца!
— Это ты так на меня действуешь, — улыбнувшись, как сытый кот, прошелестел Егор, касаясь пальцами обнаженной кожи на животе Новака, а потом вдруг резко выкрутил ему руку, разворачивая к себе спиной, закрывая рот.
Марсель зарычал от обиды и непонимания, замотал головой, клацнул зубами, пытаясь достать до ладони, не позволяющей ему закричать, и почувствовал, как его куда-то тянут, уже зная, куда именно.
База была почти пуста. Что ж, Кравцов выбрал потрясающее время для своих грязных дел. С чего вдруг лейтенант, который с самого первого дня службы Марселя крутился рядом, помогал, отгонял других офицеров, не допускал дедовщины, хотя порой и отпускал «дружеские» пошлые шутки, так взбесился, Новак не знал, но сейчас ему было по-настоящему жутко. Он всегда восхищался мышцами своего старшего товарища, его умением обращаться с оружием, владением боевым самбо, да и вообще его настойчивостью, а еще немного завидовал внешности, считая себя обычным щуплым парнем, зато Кравцова — настоящим мачо.
Но увы, сейчас этот сгусток тестостерона тащил его в какой-то темный угол, чтобы… Для чего он это делал, Марсель старался не думать. Как и о том, что в животе, казалось, разрастался клубок, достаточно болезненный, неприятный, странный. Очень теплый.
— Заткнись, малыш, — процедил Кравцов, затаскивая свою добычу в маленькую пустующую спальню. Должно быть, свою. Он убрал ладонь с лица сослуживца, но тот и закричать не успел, как оказался в захвате. Воздух перекрыли, и Марсель только и мог, что биться, как выброшенная на берег рыба. — На вот, помолчи!
В распахнутый в попытке ухватить клочок воздуха рот засунули что-то тканевое, а потом удушающий захват вдруг прекратился, и, все еще пребывая в шоке, Марс упал на пол, на колени, потянулся к лицу, чтоб вытащить тряпку, но его запястья перехватили крепкие руки, и он и сам не понял, как оказался связан. Тело стало будто ватное. Тянулось к Кравцову и бежало от него, покрывалось гусиной кожей, будто… будто телу нравилось то, что с ним делают.
Марсель застонал, пытаясь языком вытолкнуть кусок тряпки, но ничего не получалось. Он все еще не мог надышаться, сил не хватало.
Он перекатился на спину, жалея, что не умеет ничего из того, что умел Кравцов, что иногда филонил, когда их заставляли подтягиваться или отжиматься, ведь мускулы ему бы сейчас пригодились. Очень.
С каким-то потусторонним, бьющим в висок ужасом и непониманием, он ощутил, как его штаны просто ползут вниз, а такой жуткий и пугающий старший товарищ нависает над ним, как над какой-нибудь девкой, и глаза его всё смотрят, смотрят, смотрят, будто хотят выпить до дна.
Рука Кравцова скользнула ему под поясницу, заставляя поднять зад, но Марсель не хотел помогать. Дыхание наконец-то восстановилось, силы возвращались в измученное тело.
— Ты так пахнешь… — интимным полушепотом признался Егор, наклоняясь еще ниже, целуя, о господи! Целуя в шею.
Марсель испуганно завозился, отползая, только сейчас осознав, что все это — правда, все это — по-настоящему, без шуток, без тупых заигрываний. Кравцов всерьез решил его поиметь!
Заскулив от страха, парень забился, ногами отталкивая от себя не ожидавшего такой прыти лейтенанта, но это, кажется, только его раззадорило. Зарычав, он подтянул парня к себе за лодыжки, с которых так до конца и не снял штаны и обувь, и перекинул себе через голову, усаживаясь между разведенных ног. Теперь Марс не мог ни развести, ни свести ноги, а только дергался как рыбешка, крича что-то сквозь заткнувшую рот тряпку, которую почти вытолкал языком.
Кравцов действовал расчетливо. Достал из тумбочки изоленту и прямо так, не отрывая, от уха до уха налепил на скривившееся от ужаса лицо. Такое красивое лицо…
Марсель уже не кричал. Он уже рыдал в голос, и звук пробивался сквозь ткань, и в другое время Егор наверняка отпустил бы его, посмеялся, но не теперь. Не теперь, когда запах сводил изголодавшегося Кравцова с ума.
Он не хотел причинять солдату боль, но что-то внутри него вопило о необходимости взять его, сделать своим, и это действительно напоминало наркотический угар, но Кравцов ничего не принимал. Просто он сходил с ума от округлой задницы Марселя, от его красивого, легкого тела, от его длинных пальцев, от зеленых глаз и чуть вздернутого кверху носика. А еще от его запаха.
Он очнулся только когда уже стянул с солдата трусы и коснулся его сжатой дырки, почему-то скользкой, будто он тек, как девушка.
Это не смутило Кравцова. Его ничего не могло смутить, а вот Марселя очень даже. Он чувствовал, как вниз по ягодицам что-то течет и не понимал что именно. Это было жутко и смущающе, потому что он понятия не имел, что такого могло с него течь. Господи, неужели…
Но Егор был спокоен, насколько это можно назвать спокойствием. Он поднял руку выше, рассматривая странную жидкость, и она точно была прозрачной и чуть липкой, а еще почти не пахла. Для Марса она не пахла, а вот для Кравцова, кажется…
Зарычав так, что Марс зажмурился от страха и почему-то неожиданно для себя инстинктивно вскинул голову, обнажая горло.
Егор напоминал животное. Он дернулся вверх, вцепился зубами в тонкую кожу на шее и прикусил больно, но не до крови. Он сделал это, черт возьми, с такой деликатностью, что Марс завопил, выкручиваясь, пытаясь уйти от боли, от этой ужасающей осторожности, от той неспешности, присущей лишь хищникам. Он чувствовал себя глупым оленем, попавшим в лапы тигра.
Его задницы снова коснулись горячие пальцы, но на этот раз Кравцов церемониться не стал. Засунул сразу два, с наслаждением слушая подвывания солдата. Внутри него было горячо и скользко, так хорошо, что долго он терпеть не смог. Расстегнул свои штаны и вытащил член, будто не собирался никого трахать, будто просто пришел в уборную помочиться. С таким же пренебрежением, он поводил головкой между скользких ягодиц, удерживая вырывающегося и вопящего Марселя обеими руками, а потом вдруг положил локоть ему на грудь и практически лег сверху, вдавливая всем весом в пол, направляя свой член в горячее нутро.
Марс захрипел, застонал. Дыхание сперло, а потом он скорее услышал, чем почувствовал хруст. И громкий «хлюп». Стало так больно, так хорошо…
Кравцов и сам понял, что произошло, но он был уже внутри. Он оперся ладонями о пол, вцепляясь взглядом в обомлевшего от боли сослуживца, но внутри не было ни сожаления, ни страха перед наказанием, только желание трахнуть, взять свое.
Из зеленых, как сухая трава, глаз Марселя полились злые слезы. Треснувшее или сломанное ребро болело, но между ног все и вовсе жгло огнем, и тем не менее почему-то там было мокро, что-то хлюпало, а Кравцов все не останавливался и рычал, рычал, рычал.
Парализованный болью, Марс не мог двигаться. Он только кричал сорванным голосом, надеясь, что кто-то услышит, и скреб деревянный пол связанными за спиной руками, загоняя под ногти щепки, но не чувствуя этого. Все тело вопило о необходимости бежать, а еще прижаться ближе, но каждый вдох, каждое движение отзывалось стреляющей болью в сломанном ребре, и Марсель вскоре перестал трепыхаться, закрыл глаза и думал о том, что хуже не может и быть.
Но, как оказалось, он сильно ошибался. Кравцов ускорялся. Его движения стали рваными и дергаными, а потом… потом он просто вновь скользнул ближе, зарычал, и Марс отклонился, зашипел от боли в ребре. Зажмурился. Черт, он лишь на секунду зажмурился! А потом боль пронзила его тело, и он заорал. Прямо так, сорванным голосом, глухо из-за перекрытого воздуха. Лейтенант просто впился зубами в его оголенное плечо, да так, что прокусил кожу, но не останавливался, давил, давил, давил, растягивая пытку, сжимая зубы еще сильнее, вгрызаясь в живую плоть. Марсель забился, не обращая внимания ни на растянутый до предела зад, ни на сломанные ребра, потому что что-то происходило с ним. Ненависть. Жгучая ненависть поднималась в его груди вместе с рычанием, почти таким же, какое издавал Кравцов. Он вдруг почувствовал в себе бешеную стремительную силу, курсирующую по венам, первобытный древний инстинкт, мощный прилив энергии, а еще дикое желания прогнуться, подчиниться и…
За дверью раздалось «что за черт?», и он заорал еще сильнее, завыл, дергая шеей. Все, лишь бы привлечь внимание к этой чертовой комнате!
Дверь распахнулась, едва ли не заехав ему в висок, но Кравцов вытянул руку вперед, придерживая, не давая раскрыться полностью.
Марсель запрокинул голову и уставился мутными от слез и боли глазами в испуганное, ошарашенное лицо самого трусливого, самого, блять, слабого «духа», над которым издевались даже сами «духи».
Егор наконец-то оторвался от его плеча и вскинул голову. С его подбородка капала кровь, губы как у собаки кривились то ли улыбкой, то ли оскалом.
— Матвеев, скажешь кому-нибудь, и я сделаю с тобой то же самое, — с довольным урчанием произнес Кравцов и дверь закрылась, будто и не было ничего.
Марсель тяжело дышал и только и мог что постанывать, не совсем соображая, почему Егор остановился. До него все не доходило, что он наконец-то кончил, получил свое, и теперь, наклонившись, обнюхивал его волосы, шею, а он только вздыхал и морщился. Энергия схлынула, будто и не было ее. Кожу щекотала сочащаяся из раны кровь, щипало, болело, но как же хорошо, что он отпустил, что он больше не трахает его, что нет того сумасшедшего трения о деревянный пол. Болело везде. Каждая клеточка его тела вопила о пощаде, и почему-то очень беспокоила челюсть, которую он все никак не мог закрыть.
Кравцов отходил. Он, кажется, начинал просыпаться, понимать, что сотворил. Он вытер подбородок рукавом, уставился на кровь, будто видел ее впервые. Опустил глаза ниже, к своему члену, который все еще находился в измученном теле солдата, и вдруг осознал, что
не хотел. Действительно не хотел этого.
— Блять, — прошептал он, хватаясь за голову. Марсель казался почти безжизненным. Он слабо дышал, от боли и шока давление у него упало, и он просто лежал, бледный, с медленно бьющимся сердцем, и ждал, когда его оставят в покое.
Он все это время вертелся, вырывался, даже со сломанным ребром, даже со связанными руками. Он кричал. Он правда кричал. Горло тоже болело, да так, будто туда засунули что-то очень большое и острое. Теперь же Марсель не чувствовал в себе сил двигаться, а потом его пронзила новая боль, и он зашевелился, застонал, распахнув глаза. Запрокинул голову, но кожа на плече натянулась, и рана взорвалась новой болью.
— Он не выходит, — испуганно пробормотал Кравцов, пытаясь вытянуть член из тела, но что-то мешало, будто… будто там было что-то такое…
Егор отклонился назад, коснулся пальцами истерзанных, припухших краев дырки, а потом снова попробовал выйти, но его член будто расширялся, не позволяя это сделать. Было хорошо. Будто оргазм все еще продолжался, но страх схватил его за горло. Первая мысль была о ЗППП, но потом он понял, что даже если бы и подхватил какую-то болячку от Марселя, то так быстро она не смогла бы развиться, и ничего бы на его органе не раздулось.
Он скользнул взглядом выше, к бледному лицу парня, к плотно закрытым глазам, дрожащим, слипшимися от слез ресницам, и ниже, к алеющей, кровоточащей ране.
Надо было в медпункт. Срочно в медпункт. Егор не боялся, что ему что-то сделают за подобное. Марсель был обычным парнем из семьи эмигрантов. Рос без отца, мать всю жизнь на заводах работала, на конвейере, сестра — обычная студентка мед училища. Не то что Кравцов, конечно. Отец — полковник, мать — депутат, дед — генерал на пенсии. Взлету по карьерной лестнице не мешало ничего, даже это маленькое недоразумение.
Маленькое недоразумение вдруг очнулось. Зашевелилось, постанывая, и раскрыло глаза. Зеленые, как сухая трава.
«Цвет марихуаны», — как пошутил однажды сам Егор. Ему нравилось общаться с этим на удивление умным парнем. Марсель много читал, много знал, делился всем и был до ужаса забавным и милым. А еще у него был потрясающий запах.
Кравцов никогда не нюхал ни девушек, ни парней. Он вообще не придавал значения таким глупостям, но запах Новака его очаровывал. Почему-то никто больше его не ощущал, а сам Марс только посмеивался.
Сейчас ему было не до шуток. Он смотрел своими невозможными зелеными глазами, и Кравцов явно чувствовал угрозу. Он открыл рот, чтоб что-то сказать, но давление на члене ослабло, и он опустил глаза вниз. Медленно, под болезненное шипение солдата, он освободился из плена горячего пульсирующего тела, и тупо уставился на выскользнувшую из сжавшейся дырочки собственную сперму. Метнулся взглядом к своему органу и едва ли не охнул. Почти у самого основания раздувался непонятный шар, который и не позволял ему выйти. Такого не было ни когда он дрочил, ни когда трахался с девушками.
Он выдохнул и поднял глаза, понимая, что Марсель все это время смотрел на него не мигая. Он смотрел с такой глухой ненавистью, что, даже мозгами понимая, что ничего этот тщедушный паренек ему не сделает, Кравцов отшатнулся.
«Я убью тебя», — говорил этот взгляд.
Тянуть больше было нельзя. С толикой страха, Егор потянулся к лицу не дернувшегося парня и отлепил изоленту, отбрасывая в сторону. Достал тряпку…
Марсель сжал зубы с такой силой, что они клацнули. Он чуть поднял и снова опустил голову на пол, намеренно ударившись затылком так, будто хотел отключиться, а потом сделал короткий поверхностный вдох, боясь навредить сломанному ребру, и снова закрыл глаза.
— Эй, ты… — Кравцов аккуратно, стараясь не потревожить, встал, все еще пребывая в шоке от собственных действий. Засунул обратно в ширинку член и застегнул штаны, которые так и не удосужился даже спустить. Нужно было одеть и Марселя, но он не знал, как к нему подступиться.
Вряд ли он был в отключке. Он шевелился, иногда болезненно вздыхал, но не помогал одевать себя. Просто лежал, позволяя натянуть на себя штаны, позволяя поднять себя и уложить на постель, а потом снова приподнять и развязать руки.
Кравцов выглянул в коридор, едва не съездив по лбу застывшего там Матвеева. Трусливого, глупого Матвеева.
— Ты че тут забыл? — прохрипел он, глядя в маленькие поросячьи глазки «духа».
— На стреме стою, — шепнул парень, и Егор не сдержался. Рука сама занеслась для удара, и он ударил. Смачно, прямо в живот, отчего Матвеев сложился пополам и просипел что-то невнятное.
— Молодец, солдат, а теперь, как перестанешь рожи корчить, сгоняй в медсанчасть и позови медсестру Лидку. Только тихо, чтоб мымра не слышала. Усек?
Дождавшись короткого кивка, он вернулся в спальню, застав Марселя в том же положении, в котором и бросил.
Покачав головой, лейтенант взглянул на отраженное в зеркале свое небритое лицо, на запачканный кровью щетинистый подбородок и поспешно стянул просочившуюся кровью рубашку. Вытер лицо, кинул на пол, чтоб стереть натекшую из раны кровь, а потом просто выбросил в мусорную корзину. Надо было переодеться. Надо было скрыть следы преступления прежде, чем придет медсестра.
В Матвееве он был уверен. Парень слишком запуган и слишком пытается выслужиться перед старшими по званию, чтоб беспокоиться о его преданности.
Кравцов едва ли успел натянуть чистую рубашку, когда в дверь постучали условным сигналом, и вошла девушка в белом халатике. В иной ситуации он был уже прижал ее к стенке и целовал, целовал, целовал, но сейчас было не до шуток.
Лидка посмотрела на лежащего на кровати Марселя и только вскинула бровь.
— Что ты сделал с парнем?
Ох, если бы он знал. Егор зарылся пальцами в волосы и покачал головой.
— Я мозгами поехал. Укусил его.
Девушка присела на кровать, отодвинула край рубашки, рассматривая рану.
— Даже не знаю, много ли смысла в том, что я ее обработаю. Кажется, прошло минут десять. Кровь остановилась, начала подсыхать. Если растревожить, может снова закровить.
Она мыслила здраво, но Кравцов буквально с ума сходил от ее спокойного тона. Лучше бы она кричала, а не делала вид, что все нормально, что все в порядке вещей.
— Но ты же не только укусил его, да? — касаясь красных пятен на запястьях Марселя и его окровавленных пальцев, отчужденно поинтересовалась она. — Меня мало?
— Я же говорю, я просто будто с катушек слетел! — зарычал он, падая на колени. Солдат все так же безучастно лежал, отвернув лицо к стенке. — Я никогда не интересовался парнями, ты же меня знаешь!
— Ну, ладно, — выражение лица Лиды стало суровым. Она коснулась его щеки теплой ладонью, заставляя взглянуть себе в глаза. — Комаров еще три дня будет в отпуске, ты все еще за главного. Подержи парня у себя, а там покраснение с запястья спадет, и ты всегда сможешь оправдаться, что укусил его в спарринге.
Кравцов яростно закивал. Он бы поцеловал ее, если бы на языке все еще не ощущал металлический привкус крови.
***
— Я понимаю, рядовой Новак, но и вы нас поймите, — голос прапорщика был вкрадчивым, до омерзения ласковым, будто говорил «я на твоей стороне, я знаю, как лучше для тебя». — Вы ничего не сможете доказать, даже если что-то и было. Мы не можем поверить вам на слово, понимаете? Старший лейтенант Кравцов вот-вот получит «капитана» и…
— Мне плевать, — холодно отозвался Марсель, откидываясь на сиденье. Он не чувствовал ничего. Ни боли, ни страха, только жгучую, всепоглощающую ярость. Желание втоптать в грязь ублюдка.
Это тянулось уже пять дней. Черт возьми! Он три дня удерживался Кравцовым в той комнате и еще два дня ожидал, пока приедет хоть кто-то, кому можно было пожаловаться. Прапорщик был ниже по званию, чем Егор, но он сперва внушал доверие. Теперь — нет. Все они здесь скоты коррумпированные.
— Я пойду в полицию, — безапелляционно заявил Марсель, поднимаясь на ноги.
— Ваше право, — прапорщик вскинул руки, будто сдавался, и то, как легко он это говорил, давало понять, что Марселю не выиграть. Не здесь. Не на этом поле.
Укус горел огнем, заживал плохо и должен был оставить омерзительные полукруглые шрамы от зубов лейтенанта, но на это Марсу было практически плевать. Он не хотел жалеть себя, не хотел плакаться и ныть, потому что некому было пожаловаться. Никто его не спасет, только он сам.
Хлопнув дверью, он вышел из кабинета, даже забыв о всех правилах приличия. Казалось, прапорщик прекрасно понимал, что произошло на самом деле, но делал вид, будто так и надо. Так же, как и эта шлюха, медсестра Лидка.
Громко отстукивая ботинками по деревянному полу, Марсель зашагал к своей комнате. Было тихо и пусто, остальная часть роты еще не вернулась с учебного задания. Он бы с удовольствием сейчас позанимался, но трещина в ребре, как следствие «спарринга», если верить заключению чертовой Лидки, нещадно болела при движении, а проколоть себе легкое — это последнее, чего сейчас хотел Новак.
В комнате на своей кровати сидел Матвеев и, при виде Марса, вскочил на ноги, видимо, готовый к тому, что его будут бить, но солдат даже не взглянул на него. Он не считал нужным марать руки о такую дрянь. Конечно же он подтвердит все, что скажет Кравцов. Как и Лида. Как и прапорщик. Как и все в этой ебучей армии!
***
— Лейтенант, доложить обстановку!
Голос Кравцова в рации раздражал до зубного скрежета, но Марсель упрямо стиснул зубы и процедил:
— Вижу цель. Жду дальнейших указаний.
Он на самом деле чертовски устал, хотел есть и пить, мышцы ныли от постоянного движения, но он не имел права показывать свою слабость перед этим уродом. Он все, черт возьми, делал, лишь бы не показать, что сдался, что засунул голову в песок, что сломался после того гадко предательства. Нет, Марсель не мог себе позволить подобное.
Спецоперация длилась слишком долго, а под командованием Кравцова и вовсе — целую вечность. Особенно теперь, когда этому недобитому офицеру дали майора. Майора, черт возьми! В тридцать лет! Это уже не карьерная лестница, это уже какой-то карьерный лифт!
Марсель удобнее перехватил автомат и сжал челюсти. Злость — это все, что им двигало, единственное, что заставляло пахать до кровавых соплей, чтоб никто, ни одна живая душа на этой планете не позволила себе заломать его как котенка и поиметь.
Ему казалось, что шрам жгло огнем каждый раз, как он думал о том роковом дне. Да, он мог убрать этот омерзительный знак, в крайнем случае набить тату и скрыть его, но он предпочел оставить, как напоминание о собственной беспомощности.
— Лейтенант! — крик в наушнике мешал сосредоточиться на цели. Бесил. Боже, как же он бесил! — Новак, уходи оттуда нахрен! Сейчас рванет!
Марсель прижал к груди автомат и перекатился через плечо, прячась за стеной. Он был легкий, несмотря на амуницию и мышечную массу. Он был как перышко. Беззвучный.
— Вижу цель, — холодно повторил Марсель, выглядывая из-за угла. Тяжесть автомата приятно успокаивала, холод металла чувствовался даже сквозь тактические перчатки. Только шлем мешал. И непривычно отросшие волосы. Было лень ходить в парикмахерскую, и теперь он пообещал себе, что подстрижется под единичку, как только будет отпуск.
— Лейтенант, выполнять
мои указания! — зарычал Кравцов. Ой, неужели он в бешенстве. Какая досада.
— Вижу. Цель. — раздельно, чтоб понял наверняка, процедил Марсель, не отрывая глаз от группы боевиков.
— Выговор, слышишь?! — пообещал майор, и голос его едва ли не дрожал от злости. Опять теряешь над собой контроль, ублюдок?
Какое-то время Кравцов молчал, а потом холодно скомандовал:
— Устранить.
Марсель удовлетворенно улыбнулся. Перехватил автомат и тихо, как тень выскользнул из-за угла. Грянула очередь.
