Обнажая запретом

Дома я с трудом уснула, ведь в голове родилась куча вопросов: что вообще происходит? Что будет дальше? Что я творю? Что, в конце концов, творит историк? Я со стоном упала на подушки и раскинула руки по обе стороны кровати. Часы показывали третий час ночи, но сна ни в одном глазу не было. Я невольно вспомнила Макса: его привычный взгляд с насмешкой, который иногда резко становился до безумия серьёзным и вдумчивым; его руку, которая крепко сжимала мою; ладони, крепко удерживающие меня за бёдра на его плече… Всё это вызвало жар, стремительно разносящийся по телу. Я напряглась в попытке вспомнить, когда моё раздражение к нему переросло в азарт, а азарт во… влюблённость. От осознания своих же запретных чувств мне стало плохо, страшно и не по себе. Я стыдливо укуталась в одеяло. Мне казалось, что все сейчас пялятся на меня, осуждающе смотрят и обсуждают за спиной, хоть в моей комнате никого, разумеется, и не было. Немного поразмыслив, я начала искать варианты того, во что это может вылиться: исключение из школы, всеобщий позор, презрение учителей и разочарование родителей. А ещё где-то в этой цепочке вертелась заметка про «разбитое сердце», ведь я упорно не верила в то, что это взаимно. Решение пришло не сразу, хоть оно и было на поверхности. Принять было его сложно, но стратегически важно — я должна сделать всё, что в моих силах, чтобы это прекратить. С этими мыслями я и погрузилась в беспокойный недолгий сон. Новая учебная неделя встретила меня кучей домашнего задания и факультативов — как раз было совершенно не до душевных драм. Что касательно Макса — я просто его избегала. Когда я в понедельник увидела его в коридоре, то быстро спряталась в женском туалете, а когда просидела там всю большую перемену, то услышала глухой стук в дверь: — Смирнова, может, врача? — меня аж передёрнуло от голоса Макса. Он что, стоит в коридоре и ждёт меня все это время? — Не стоит, — тут же парировала я. — Боюсь только, сегодня придётся отменить занятие. — Ладно, — спустя какое-то время тихо отозвался историк, а после я услышала удаляющиеся шаги. Во вторник он снова пришёл на физкультуру, а я от нервов атаковала Волкова волейбольным мячом, делая вид максимальной вовлечённости в игру. Я буквально физически ощутила на своей спине продолжительный взгляд Климова, а после громкий стук закрывающейся двери. В среду у нас был урок, на котором я сидела ниже травы и тише воды. Даже свою тетрадь с домашним заданием я передала Максиму Александровичу через тридцать пятые руки — вообще не уверена, если честно, что она даже дошла до него. Пока я была успешна в том, чтобы избегать историка. Но сегодня должен быть дополнительный урок и второй раз прогулять его безнаказанно у меня вряд ли получится. Дома я облачилась в максимально непривлекательную одежду — нежно-голубой свитер больших размеров, который я всё же тогда купила в тайне от Мирославы, тёмные джинсы и старые кроссовки с тренировок в спортзале. Волосы собрала в пучок и угрюмо поплелась к машине нашего водителя. Продиктовав адрес, я поехала в офис учителя. Я поклялась, вот просто поклялась сама себе делать всё возможное, чтобы мы общались исключительно об истории. — Ты не приболела? — обеспокоенно поинтересовался Макс, когда я открыла дверь в его аудиторию. — Разве что пару дней назад, — укрепила свою же ложь и уселась за парту. — Какая у нас задача сегодня? — Я тебе подготовил тестовые задания, небольшой классный фрагмент фильма и два параграфа на домашнее. — я лишь кивнула. Учитель протянул мне методичку, но когда я попыталась её взять, он крепче сжал её в своей ладони. Пару раз безуспешно дёрнув книгу, я всё же подняла взгляд и встретилась с его глазами. Историк смотрел на меня с какой-то грустью и досадой, но спустя пару секунд прервал зрительный контакт и отдал мне тесты. Обычно во время наших занятий он сидел рядом и активно что-то рассказывал, лишь изредка уходя к себе в подсобку, когда его помощь мне была не нужна. Но не сегодня. В этот раз он сидел молча за своим столом все два часа и просто смотрел на меня: пока я решала тесты (на нервах правильно, без единой ошибки), пока смотрела и конспектировала фильм, пока я записывала домашнее в блокнот. Я же упорно делала вид, что этого не замечаю. — Ты планируешь отмечать свой день рождения? — когда я уже собрала свои вещи и поспешила к выходу, поинтересовался мужчина. Я на мгновенье замерла в дверях, но оборачиваться на него не стала — надо же, я и забыла что оно послезавтра. — Разве что опять в компании папиных бизнес-партнёров. До свидания, — кратко попрощалась я и вскочила в приехавший лифт. До самого дома я не могла перевести дыхание. Это было вроде и легко, но отчего-то так тяжело теперь на душе — мысль о том, что я поступаю правильно, совершенно меня не успокаивала. И даже дома я не смогла отвлечься от истории — завтра в школе была контрольная по этому же предмету и мне нужно было подготовиться. Я невольно вспомнила, что Климов мне обещал рассказать о своей татуировке, если я напишу контрольную хорошо и закрою тему на пять, но затем тут же отогнала от себя эти мысли — поздно уже думать об этом, я упорно возвожу между нами стену. На следующее утро я пришла на историю раньше всех, усевшись за последнюю парту. Ровно по звонку вошёл учитель и молча раздал нам распечатанные задания. Когда он проходил мимо моей парты, то даже не взглянул на меня, отчего я облегчённо выдохнула. Климов был в своём репертуаре, дал нам на контрольную всего лишь тридцать минут, вместо положенных сорока пяти. Читая каждый вопрос, я всё же мысленно посылала Максу сотни благодарностей — репетитор из него отличный, ведь всё это мы с ним проходили на наших дополнительных. Поэтому справилась я довольно быстро, передав свою работу через Свету, которая благополучно всё у меня списала и отнесла учителю. Когда тридцать минут прошли, Макс написал своим неаккуратным почерком на доске число и тему, после чего начал вызывать всех вразнобой по списку. Я не думала, что он меня вызовет, так как я совсем недавно была у доски, поэтому очень удивилась, услышав своё имя и фамилию. — Я хочу услышать твоё мнение о Екатерине І, — изрёк учитель, опустив глаза в журнал. — А о Екатерине ІІ нам готовится рассказать Федотова. — Ну, правила она не долго, всего два года, — начала я. — Моё отношение к ней больше негативное, — призналась я. — Как известно, все два года она лишь прикрывалась своим титулом, ответственность принятия решений переложив на своих верных советников. — А чем же она тогда занималась два года, Ань? — Многие источники гласят, что просто наслаждалась жизнью: устраивала многочисленные балы, придавалась любовным связям, совершенно не уделяя должного внимания карьере, — изрекла я, вспоминая всё то, что мы буквально вчера проходили с историком. — Это её, кстати, и погубило. Есть информация о том, что на одном из празднеств она заразилась чем-то, что и стало причиной её смерти. — Правильно, — отмечая что-то в журнале, согласился учитель. — А что бы ты могла посоветовать ей, опираясь на знания в истории? — Больше думать о своём будущем и принимать правильные, пускай порой и болезненные, решения, — твёрдо сказала я, взглянув в глаза историку. Он внимательно меня слушал. — Балы и мужчины никуда бы не делись, а вот жизнь у неё одна. И пока весь класс без особого интереса наблюдал за моей речью, я сгорала от взгляда историка, который с пониманием просто смотрел мне в глаза, а после еле слышно изрёк: — Садись, пять. На негнущихся ногах я направилась на своё место. Я должна была дать понять ему, что произошло. Не знаю, насколько всё хорошо сложилось, но мне было проще это сделать вот так вот — завуалированно, на глазах у всех, чтобы избежать личного разговора. Прозвенел звонок, я поспешила удалиться, но Климов попросил меня стереть с доски. Я послушно принялась вымывать её отмела, как вдруг услышала голос Макса, когда последний ученик покинул класс. — Боишься потратить свою жизнь на балы, не тех мужчин и загубить карьеру? — у меня внутри всё похолодело и я замерла с мочалкой в руке. Всё же этого разговора было не избежать. Я вдохнула поглубже и продолжила мыть доску, стараясь придать своему голосу уверенности и твёрдости. — Да, боюсь, — призналась я. — И не только свою, если что. — Я тебя понял, — спустя несколько минут молчания, изрёк Макс, а после удалился из класса. Я не знала, как расценивать такую его реакцию. Но так будет лучше для нас двоих.