Без безразличия

Безразличие пугало Гермиону больше всего. Точнее, она просто не понимала, как можно оставаться в стороне при виде чужих страданий. Пусть даже это боль постороннего человека. А если нет возможности помочь — как можно не терзаться из-за этого? Поэтому когда Гермиона вспоминала самый ужасный день в своей жизни − первое и последнее появление в особняке Малфоев, − то первым делом видела перед собой лишённые эмоций глаза хозяина поместья. Они были серые и очень − почти обжигающе − холодные. Как лёд, морозящий до покалывающей боли на кончиках пальцев. Блеклые радужки. А самое главное − в этих глазах не мелькнуло ни грамма жалости к ней, к Гермионе, которую в тот самый миг пытала Беллатрикс Лестрейндж. Всё, что Гермиона помнила теперь, спустя несколько месяцев, − боль и полный безразличия взгляд. Ещё неизвестно, что из этого короткого списка сильнее её ранило. Потому что если от Круциатуса в памяти осталось что-то сумбурное (в худшем смысле этого слова), пугающее и заставляющее сжимать кулаки так, что ногти впивались в кожу ладоней, то от взгляда Малфоя... О, тут вырисовывался целый спектр эмоций, которые в первые дни после «происшествия» Гермиона всё прогоняла и прогоняла в голове, на вечном повторе, вопреки своим желаниям. И видела в этот момент не свои воспоминания, а глаза Малфоя, утопая в заполняющем их равнодушии. Она бы и забыла обо всём спустя время, если бы не одно неприятное обстоятельство. Недавно Гермиона узнала, что Люциус Малфой собирается преподавать в Хогвартсе. Бывшего Пожирателя Смерти допустили к работе с детьми, и это решение Визенгамота многие сочли как минимум сомнительным и неоправданным. Именно суд приговорил Малфоя к, так скажем, «исправительной» работе в школе. На целый учебный год его обязали преподавать Защиту от Тёмных искусств. Чем провинились дети, которых вынудят посещать его занятия, присяжные не уточнили. Внезапно упавшее с неба звание профессора — это даже близко не наказание. Ситуацию усугубляло ещё и то, что после окончания войны Гермиона стала единственной из своих близких друзей, кто решил отучиться последний курс в школе. Да, Гермиона Грейнджер не была бы самой собой, если бы совесть позволила ей получить аттестат только благодаря своим заслугам в борьбе с Волдемортом. На такую сделку с собственным характером она пойти не могла. И вот, теперь Гермиона вынуждена учиться у бывшего Пожирателя. Причём учиться Защите от Тёмных искусств. Это ли не парадокс? Это ли не издевательство? Она никогда не считала себя жестокой, но предпочла бы, чтобы Малфой поселился в Азкабане. Как вариант − чтобы сидел в своём поместье и не высовывался лишний раз. По крайней мере, не показывался в школе, где учатся волшебники, чьим семьям он испортил жизнь. Вот это − истинная жестокость. То, что творили прислужники Волдеморта в реальности, Гермиона могла позволить себе лишь в мыслях. Порой... Порой Гермиона хотела, чтобы Малфой сгорел к чертям. Желала этого больше, чем кончины Беллатрикс (до того, как та сгинула). Потому что Лестрейндж была безумна. А он всегда находился в здравом уме. И именно понимая, осознавая, что происходит, смотрел. Наблюдал за тем, как пытают Гермиону − ровесницу его сына, девушку, которая вроде бы не сделала ничего плохого. Просто к сведению: она его не боялась. Но из-за того, что кто-то из «верхов» решил, будто Малфой может занять место профессора, Гермиона чувствовала себя некомфортно. Ощущала себя не на своём месте почему-то она, а не осуждённый, хотя по справедливости всё должно было сложиться точно наоборот. * * * Уже сидя в поезде, добираясь до школы в компании Луны и Джинни, которые теперь учились с ней на одном курсе, Гермиона подумала: а может, и Малфой недоволен сложившейся ситуацией? Как бы она ни относилась к нему, это было её, личное (да, личная неприязнь за равнодушие в серых потускневших глазах). Никто не может заранее знать, насколько хорошо он справится с преподаванием. Учитывая опыт Малфоя в этой сфере, уместно было бы дать и оптимистичные прогнозы... − О чём ты думаешь? − поинтересовалась Луна. Видимо, Гермиона слишком долго смотрела в окно (делая вид, что любуется видами) и не принимала участие в беседе подруг. − Зуб даю, хочет поскорее начать учиться, − предположила Джинни. − Не могу представить: как можно было по своей воле отказаться получить аттестат на год раньше? − Гермиона просто хочет получить все полагающиеся ей знания. Даже Невилл, хоть он и находился весь год в Хогвартсе, жаловался, что последний курс прошёл очень... непродуктивно. Так он сказал. − Ну, не знаю, Гарри и Рон прекрасно обошлись без года зубрёжки. − Гарри и Рон всегда относились к учёбе иначе, − наконец заговорила Гермиона. − Первый учился ради того, чтобы победить Волдеморта, и теперь эта задача выполнена — значит, можно расслабиться. А твой брат... Тут и объяснять нечего. Квиддич-квиддич-квиддич… Ещё немного квиддича… И, ох, чуть не забыла! Ещё квиддич. − Если бы мне «Холихедские Гарпии» предложили годовой контракт, я бы тоже с радостью забыла обо всяких эссе и лабораторных. И избавилась бы от этой удивительной возможности сидеть на парах у Малфоя-старшего. − Не напоминай, − нахмурилась Гермиона. − Даже Драко удалось этого избежать. Хотя тут нечему возмущаться − он всё же учился в прошлом году. − Что, думаете, Малфой будет хуже Амбридж? Скорее уж я перестану видеть фестралов, − философски и с ноткой грусти заметила Луна. − Это вряд ли. Но мне ох как не нравится, что он в принципе сумел увильнуть от тюрьмы, хотя заслужил срок, − Гермиона поделилась своим недовольством. − Да это всё его жена. Она же и Драко отмазала, − проворчала Джинни. − Правда, как по мне, это странно: сначала помочь мужу отвертеться от тюрьмы, а потом оформить развод. − Наоборот, ничуть не странно, − возразила Гермиона. − Нарцисса дала показания, её поступок помог всем членам семьи, а уж потом она с чистой совестью смогла сказать муженьку «прощай». Сами подумайте: вы бы смогли и дальше жить с таким типом? − Мне всегда казалось, что Люциус не так уж и плох. Правда. Он выглядел таким несчастным на суде, − вспомнила Луна. Гермиона все заседания Визенгамота благополучно проигнорировала, поэтому об истинности слов подруги судить не могла. С другой стороны — пусть даже человек не выглядит самодовольным индюком на суде, но разве это делает его хорошим и прощает ему все грехи? Вряд ли. − Почему ты называешь Малфоя по имени? − спросила она вместо того, чтобы открыть спор. − У него имя звучит гораздо красивее, чем фамилия. Согласитесь? Тут уже Гермиона и Джинни вместе похихикали. Чтобы вы знали: Гермионе было наплевать, как звучит имя Малфоя. Но общение с Луной всегда расслабляло: наверное, только она одна во всём мире видела окружающих именно так. В частности − замечала хоть какую-то красоту в бывшем Пожирателе Смерти. * * * В долгой поездке до школы и за такими же долгими разговорами с подругами Гермиона и думать забыла о Малфое. Ну, почти. По крайней мере, войдя в Большой зал, она не посмотрела первым делом на преподавательский стол. Сразу направилась к приятелям-гриффиндорцам и там продолжила беседу обо всём на свете в уже более шумной компании. От болтовни Гермиона устала одной из первых. Выслушав приветственное слово от МакГонагалл и кое-как перекусив без особого аппетита, она поднялась из-за стола. Тут-то взгляд её и встретился с теми самыми серыми глазами. Малфой находился далеко, но лицо нового профессора Гермиона видела чётко. И этот взгляд... Отец Гермионы какое-то время курил, и цвет пепла, что оставался от сигарет, слишком уж походил на оттенок малфоевских глаз. В них словно так же не осталось места для огня. Ни для чего не осталось места. Гермиона несколько раз моргнула, прогоняя непрошеные воспоминания о родителях, быстро отвернулась и ещё быстрее направилась в башню Гриффиндора. К сведению: чего Гермиона точно не хотела, так это видеть чёртовы глаза Малфоя ежедневно. Вскоре гостиная факультета наполнилась остальными гриффиндорцами. Были среди них и совсем маленькие первокурсники. Гермиона запоздало похвалила себя за то, что отказалась от предложенной ей роли старосты − иначе пришлось бы отвлекаться на огромный список дополнительных задач. А ей хотелось всего лишь закончить обучение − и всё на этом. В очередной попытке скрыться от шума Гермиона ушла в спальню. В этом году ей предстояло делить комнату лишь с двумя соседками: Джинни и её давней подругой Челси. И почему-то заранее казалось, что кому-то здесь придётся стать третьей лишней. Гермиона знала, кому именно, и её это полностью устраивало. На первом месте учёба, на втором − учёба, на третьем… несложно догадаться. А болтовня с Джинни о мальчиках и прочей ерунде всегда немного утомляла Гермиону. Если уж на то пошло, ей проще было скоротать свободный вечер за разговором с Луной — та хотя бы всегда была оригинальна и ни разу не повторяла одну и ту же мысль дважды. Решив избавить себя ещё и от пустых причитаний о том, как много она пропустила, убежав с ужина раньше прочих, Гермиона заблаговременно приняла душ и легла в кровать. С книгой, разумеется. * * * Видимо, чтобы семикурсники не расслаблялись и не забывали о том, кого именно поставили им в преподаватели одного из основных предметов, первым же уроком первого учебного дня в расписании стояла Защита от Тёмных искусств. Так что сразу после завтрака Гермиона не рассчитывала на хорошее продолжение дня. Она даже не могла решить: стоит ли отвечать на вопросы нового профессора, если тот обратится ко всему классу? Стоит ли вообще воспринимать его как учителя? Разум говорил: стоит. Но эмоции хотели с ним поспорить и очень в этом преуспевали. Чтобы вы понимали: за всё время занятий Гермиона ни на секунду не переставала думать о том, как ей хочется подойти к «профессору» Малфою и ударить его. Прямо по лицу. Тогда пустое безразличие в его глазах сменилось бы удивлением, а то и яростью. Возможно, даже такое зрелище не стоило совершенно определённо последовавшего бы за ним скандала... А возможно, игра и стоила свеч. Этой шуточной дилеммы (бить или не бить?) хватило бы Гермионе до самого звонка. Но, похоже, ближе к середине урока Малфой заметил её отстранённость. Неизвестно, ждал ли он дружелюбия от своих студентов или его внимание привлекла исключительно Гермиона, игнорирующая лекцию, но в какой-то момент прозвучал вопрос: − Мисс Грейнджер, полагаю, вы чем-то недовольны? Я впервые выступаю в роли профессора, так что, быть может, вы выскажетесь? − медленно проговаривая каждое слово, словно цедя звуки по капле, предложил Малфой. Но даже сейчас его тон был равнодушным, и в этом отсутствии эмоций плескалась разве что щепотка неудовольствия. − Простите, я не думаю... − начала Гермиона, сама удивляясь своей дерзости. − Не думаю, что вы можете научить кого-либо Защите от Тёмных искусств. Это как если бы Волдеморт давал уроки по уничтожению хоркруксов. В классе повисла тишина, хотя ранее с задних рядов доносились тихие перешёптывания. Очевидно, этот диалог был важнее решения любых личных проблем. И уж точно он был интереснее малфоевской лекции. − Вы не задумывались, мисс Грейнджер, о том, что научить защите лучше всего может тот, кто был на стороне нападающих? − Да, разумеется, − согласилась Гермиона. − Но нужно ли это вам? Учитывая, что преподавание для вас − лишь часть наказания, альтернатива заключению. − И вы решили обсудить это прямо на уроке, потому что?.. − Потому что я считаю, что вы последний, кто мог бы преподавать на этом самом уроке. − Даже так? − тут Малфой поднял брови, то ли изображая удивление, то ли и правда удивившись. − В таком случае, даю вам возможность покинуть класс. − Но я здесь для того, чтобы учиться, − возразила Гермиона. − Да? Почему же тогда вместо этого вы тратите своё, моё время, а также время ваших сокурсников на высказывание своего такого важного мнения, а не на учёбу? − Вы сами меня спросили, профессор. − Минус десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер. Надеюсь, впредь вы будете вести себя более учтиво. Несложно догадаться, что до самого звонка Гермиона ещё более отчаянно думала о том, как же она ненавидит Люциуса Малфоя. И теперь у неё было подтверждение тому, что эти чувства взаимны. Тем временем пары по ЗОТИ стояли четыре раза в неделю − даже сейчас, когда, казалось бы, уже нет такой острой необходимости в обороне. К слову, во времена серьёзной опасности занятий проводилось столько же, но толку в них было… Поэтому, может, ни к чему эта злость из-за преподавания Малфоя. Сегодня Гермиона его практически не слушала, особенно после их диалога − никак не получалось сконцентрироваться. Но, по сути, даже если Малфой не научит студентов ничему путному, вряд ли это станет угрозой для школьников. Ведь во времена преподавания Амбридж её политика действительно подвергала риску детей, не знавших, как защититься. Тут Гермиона была согласна с Луной: мало кто сможет переплюнуть в своей бесполезности Локхарта, Амбридж и Квирелла. Но это не меняло того факта, что Малфой − преступник. Не меняло безразличие в его глазах на сожаление. Не убирало шрам с руки Гермионы — тот самый, со словом «грязнокровка». Не меняло её мнение о Пожирателях. − Гермиона! Гермиона, погоди, да что с тобой? − окликнула её Джинни, когда та уже вышла из класса. − Малфой мерзавец, но зачем портить с ним отношения в первый же учебный день? − Нельзя испортить то, что изначально было никудышным. − Ну, надеюсь, ты довольна собой. Уже придумала, как вернуть нам потерянные баллы? − Как будто это когда-то было проблемой... Оторвавшись от подруги, Гермиона поспешила на пару по Трансфигурации. Видимо, из-за сложности в поиске преподавателей эти занятия по-прежнему вела МакГонагалл. А сомневаться в том, что урок у любимого профессора пройдёт гораздо лучше, чем ЗОТИ, не было никакой нужды. Собственно, так всё и сложилось. Гермиона не только вернула факультету потерянные десять баллов, но и заработала пятнадцать дополнительных. До битвы между факультетами ей давно не было никакого дела: когда пережил войну, на такие мелкие сражения жаль тратить усилия. Так что Гермиона, как и планировала изначально, просто училась. И делала это настолько старательно, насколько могла − если не считать инцидента с Малфоем. Правда, к вечеру первого учебного дня Гермиона даже пожалела о том, что устроила показательное «выяснение отношений». Оставалось только надеяться, что это никак не скажется на её успехах на занятиях по ЗОТИ. «Раз уж его взяли на должность преподавателя, может, он не такой уж плохой человек и сможет забыть о моих претензиях на глазах у всего класса?» − подумала Гермиона. Почему-то в этот момент она снова выдернула из памяти образ его серых глаз, смотрящих на неё безо всякой жалости. Хотя причём тут жалось или доброта? В этот раз избегать развития конфликта в интересах их обоих. И если уж чем-то Малфой и славился, так это своим умением ценить выгоду. Неизвестно, насколько сильно Гермионе нужно было разозлить этого человека, чтобы тот начал действовать против своих интересов. И да, для протокола: Гермиона действительно верила, что ей не аукнутся её дерзкие реплики. Только вот вера эта прожила недолго − как раз до следующего занятия по ЗОТИ. Вся история их с Малфоем общения, начиная с «А вы, должно быть, мисс Грейнджер?» и заканчивая «Надеюсь, впредь вы будете вести себя более учтиво» должна была подсказать ей, чего ждать от нового преподавателя…