Без безразличия

Каждый раз, когда Люциус виделся с Гермионой тет-а-тет, она его радовала. Когда долго чего-то ждёшь, а потом получаешь, внутри возникает что-то вроде эйфории. И с близостью Гермионы выходило так же. Люциус всегда знал, во сколько она придёт, и иногда даже выжидал время. Давно уже не сомневался в том, что она не прогуляет занятие. Но неизбежность встречи не делала её менее приятной. Пожалуй, даже наоборот. Как только Гермиона заходила в его кабинет и закрывала за собою дверь, сразу начинала что-нибудь рассказывать. Обычно что-то очень незначительное, но немного милое. И каждый раз говорила, что скучает по нему. Люциус на это возражал: мол, видятся они каждый день, пусть и мельком, пусть и недостаточно долго... А Гермиона продолжала сообщать, что скучает. Для справки: Люциусу это нравилось. Нравилось, что девчонка нуждается в нём. Не только потому, то он привык чувствовать власть над людьми (а он, разумеется, привык). Но ещё и потому, что и сам сильно привязался к Гермионе. Тесно они общались меньше полугода, но с ней один день считался за месяц, а месяц − за год. Она затягивала и не отпускала, пусть и ненамеренно. И даже когда эта девчонка сидела на его лекции, не слушая и не записывая материал, она всё равно оставалась прелестной. Особенно после того, как призналась, в чём причина такой рассеянности. Люциус по-прежнему иногда незаметно наблюдал за ней в Большом зале. В том числе и в тот вечер, когда в Хогвартс нагрянули Поттер и Уизли. К слову, тогда на гриффиндорский стол не поглядывал разве что ленивый − вот Люциус и решил, что и ему тоже можно дать слабину. Рядом с ним сидела профессор Вектор, которая регулярно заводила непринуждённые беседы. То ли она сама по себе была чересчур доброжелательная и общительная, то ли МакГонагалл просила учителей не игнорировать Люциуса (ну а вдруг?), то ли Септиме не нравилось трапезничать в молчании... Итог вырисовывался один: Люциусу приходилось общаться. Правда, чаще всего это было только кстати — отвлекало от мнящей «слежки». − Помню мистера Поттера ещё на первом курсе... Сложно представить, как быстро время летит. Не правда ли, профессор? − обратилась Вектор к Люциусу. Да, она тоже не обошла вниманием шумную компанию и важных гостей. − Да, так быстро, что порой сложно уследить. Мистер Поттер ведь ровесник моего сына, который уже получил аттестат и выпорхнул из родительского гнезда. − У вас очень талантливый сын… Драко показывал неплохие результаты в Нумерологии. Кстати, а чем он сейчас занимается? − Благодарю. Надеюсь, так и есть… − Люциус чуть улыбнулся. − Он сейчас живёт с матерью, работает в банковской сфере. Что поделать − Драко всегда был неравнодушен к деньгам... Люциус почти не виделся с сыном. За последние полгода тот только пару раз посетил Англию, так что и с отцом виделся лишь дважды. Делился новостями и достижениями, рассказывал, как поживает Нарцисса, а главное − просто показывал своим видом, что всё хорошо, что он здоров и счастлив (пусть и с натяжкой). Потому что основные новости родных Люциус и без визитов узнавал из писем, которые Драко стабильно присылал. Нарцисса, напротив, хранила молчание. И это, пожалуй, устраивало обе стороны. Люциус не горел желанием узнавать подробности личной жизни бывшей жены, ему хватало уверенности в том, что с ней всё в порядке. Конечно, если бы Драко выразил беспокойство о состоянии матери, Люциус бы обязательно вмешался. Но раз всё идёт гладко − лучше оставаться в стороне. Тем более, теперь у Люциуса имелся куда более важный объект для заботы − Гермиона. Она требовала полной отдачи, потому что с этой девчонкой нельзя было допустить и малейшей оплошности. Это могло повлечь за собой серьёзные проблемы. Потому что, кто бы что ни говорил, Гермиона и была одной большой проблемой. Проблемой с кучей достоинств, проблемой, которая стала Люциусу очень близкой. Но всё же проблемой. Ближе к концу ужина шум и хохот, раздающиеся со стороны гриффиндорского стола, лишь усилились. Это немного раздражало. Люциуса не устраивало, что Гермиона смеётся и приятно проводит время не только рядом с ним, но и с кем-то другим. Пусть это и были её лучшие друзья, которых она знала с самого детства и с которыми прошла через многие испытания. Умом Люциус понимал, что не радуйся Гермиона визиту друзей − это выглядело бы странно. Но эмоции не всегда соглашались с доводами рассудка, и недовольство брало верх. Возможно, этим он заразился от Гермионы, которая нередко ставила эмоции впереди логики. Или так она вела себя только рядом с ним? Потому что, по мнению прочих, эта девчонка считалась одной из самых рассудительных студенток со всей школы. Когда Люциус слышал подобное мнение − с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос ну или чтобы хотя бы не возразить. Но что говорить в таком случае? «Слышали бы вы, как она кричала на меня во время последней ссоры − ни грамма логики!» или «С каких пор человек, который может разрыдаться дважды за вечер и столько же раз сбежать от разговора, имеет право называться рассудительным?» Нет, определённо не то. Оставалось лишь молчать. Так же, как молчал Люциус, проходя мимо того же злосчастного гриффиндорского стола, по пути к выходу из Большого зала. Молчал, несмотря на то, что едва ли не кожей чувствовал, как младший Уизли сверлит его взглядом, как натянулся воздух от напряжения Гермионы и как Поттер не обращает внимания ни на то, ни на другое. Или умело делает вид, что не обращает. Люциусу больше нравился второй вариант. * * * После выходных Люциус ждал встречи с Гермионой особенно сильно. Ведь в субботу и в воскресенье у них не было ни Защиты от Тёмных искусств, ни занятий по колдомедицине. А это значило только одно: лучшее, на что мог рассчитывать Люциус — встреча с Гермионой где-нибудь в коридоре или в Большом зале. Но разговор или касание − непозволительная роскошь для профессора, который закрутил роман со своей ученицей. Зато, когда Гермиона наконец вошла в его кабинет, Люциус тут же получил возможность её обнять. Даже если и не обнял в этот раз, а лишь приветственно кивнул, сама возможность сделать всё, что только захочется, вселяла силы. Понимание того, что и Гермиона мыслит примерно так же, эти силы удваивало. Но, несмотря на соблазны и почти бескрайние возможности, Люциус по-прежнему вёл свои уроки от и до, согласно учебному плану. На этот раз изучали отдельные виды порчи. Те случаи, когда на избавление от этой мерзости уходило несколько дней, а при худшем раскладе − и вовсе месяцы. Пока Люциус выдавал материал, было несложно абстрагироваться − роль профессора давно стала привычной и понятной. Но как только урок закончился, маску можно было и снять. Сразу, быстро. − Останешься сегодня? − Люциус задал вопрос только для вида, не ожидая отказа, не веря в вероятность такого исхода. Он был слишком уверен в том, что проведёт с Гермионой всю ночь, а может, задержит её ещё и на завтрак. Казалось, сложиться иначе попросту не могло… Поэтому ответ обескуражил. − Не могу, надо освободить вечер, − отозвалась Гермиона. − Учёба? — спросил, заранее понимая, что никакая другая причина не сможет стать весомым аргументом. Вечер с подругами, желание хорошо выспаться, усталость… Недостаточно важно. А о тяге Гермионы к учёбе знали все. − Да, почти. Однокурсник попросил позаниматься с ним немного, завтра у нас проверочная по Нумерологии. Да и мне тоже не повредит повторить пару параграфов… − Что за одногруппник? — напряжённо поинтересовался Люциус. − Кормак Маклагген… Но это не так важно. − Тот самый, с которым у тебя был роман? Очень неожиданно, милая... И, по-моему, всё-таки чрезвычайно важно. − У нас не было романа, это лишь глупые слухи. Ты и сам признался, что не поверил в ту дурацкую историю, так что, пожалуйста, не начинай... − Я говорю о том, что было два года назад. Гораций как-то обмолвился, что на праздничный ужин Клуба Слизней ты однажды пришла в компании этого драклового мальчишки. Скажешь, не было такого? − Да это вообще не считается, Люциус! Или, по-твоему, один раз выйти вместе куда-то − то же самое, что встречаться? Он просто мой одногруппник, ничего больше. И если ты мне не веришь, то я даже не знаю… − Гермиона говорила с таким надрывом, что в лёгких, видимо, закончился кислород. Она судорожно вздохнула, продолжив: − Мне совсем не нравится Маклагген, но я уже пообещала ему… − Допустим, я тебе верю. Но ты в любом случае не будешь с ним заниматься. Ничем. Ни сегодня, ни в какой-либо другой день. Это ясно? Гермиона посмотрела на него таким взглядом, словно не узнавала. Будто он на её глазах превращался в оборотня или в любого другого монстра. А потом сказала твёрдо, почти грубо: − Нет. − Что значит «нет»? − Это значит, что ты не имеешь права запрещать мне делать то, что я хочу, причём запрещать без веских на то причин, − пояснила Гермиона. — Нет, Люциус. Нет, ты не будешь мне указывать. − Вообще-то я действительно запрещаю тебе делать это. Гермиона резко поднялась из-за стола и принялась складывать вещи в сумочку. Люциус тоже встал, сказав: − Не вздумай сейчас уйти. − Для этого мне тоже нужно твоё разрешение? Прости, но я рискну с тобой не согласиться. Закончив фразу, Гермиона ринулась к двери, но Люциус успел преградить ей дорогу. Довольно жёстко схватил девчонку за плечи и направил к столу − та была вынуждена сделать два шага назад, пока не упёрлась в столешницу. Но посмотрела она на него не затравленно и не испуганно, а со злостью. В глазах плескалась ярость. Гермиона попыталась оттолкнуть Люциуса, но сил не хватило − он лишь чуть отшатнулся (скорее от неожиданности), а после только сильнее ухватил её, удерживая теперь ещё и руки. Люциус видел, как Гермиона положила свою волшебную палочку в сумочку, а потому быстро выхватил и отбросил это расшитое бисером недоразумение к дальней стене. − Ты останешься здесь, и это больше не обсуждается, − спокойно сказал он. − Если ты считаешь, что я буду выполнять все твои желания, то ошибаешься. Я сейчас возьму… и уйду. Я не обязана проводить с тобой время. Занятие закончилось, − чувствовалось, что Гермиона очень старается говорить уверенно, но голос всё равно предательски дрожал. − Предпочитаешь проводить время с другими? − По крайней мере, Маклагген не вынуждал меня тратить на него вечер, а всего лишь попросил. Вежливо попросил помочь. − Так мне теперь нужно умолять тебя о том, чтобы ты провела со мной ночь? Может, ещё и в очередь записаться? На последней фразе Люциус ненамеренно слишком сильно сжал её руки. Гермиона ойкнула, но ответ её прозвучал уверенно: − Можешь и записаться. Только сперва отпусти меня. Мне неудобно. И я опаздываю на встречу. − Ничего страшного, я быстро... − протянул Люциус, резко разворачивая Гермиону спиной к себе и опуская её грудью на стол. Девчонка недовольно вскликнула, но его это уже мало волновало. Она вела себя слишком дерзко, чтобы он мог так просто её отпустить. Да ещё и куда − к тому мерзкому типу. Плевать, было у них что-то или нет, но сама мысль, что она будет проводить время в такой компании, выводила из себя. − Сейчас же отпусти меня! − сдавленно выкрикнула Гермиона. Но Люциус и не думал прислушиваться к её просьбам. Свободной рукой он снял с девчонки трусики и расстегнул свои брюки. Гермиона почти не сопротивлялась − только негромко ругалась куда-то себе под нос (и это ей совсем не шло). Люциус легко вошёл в неё, внутри она была достаточно влажная. Не настолько горячая, как обычно, не настолько расслабленная и не до конца готовая к ласкам, но всё же Гермиона тоже была возбуждена. И пусть ни за что бы в этом не призналась, но она хотела этого − как минимум, на уровне физиологии. С фактами не поспоришь. Для протокола: Люциус жаждал её на всех уровнях. Она тихонько постанывала, обхватив дальний край стола так сильно, что Люциус видел, как побелели костяшки её пальцев. Он двигался в ней всё быстрее и быстрее с каждой фрикцией, не замедляясь ни на мгновение. Удерживать Гермиону уже не приходилось, она лежала смирно, и Люциус только поглаживал её бёдра. Всё продолжалась и правда недолго: ровно до тех пор, пока Гермиона не задрожала и не выгнулась в оргазме, выпуская протяжный стон сквозь зубы. Следом за ней кончил и Люциус. − Я же говорил, что не отниму у тебя много времени, − сказал, медленно отстранившись. − Так я теперь для тебя − что-то вроде шлюхи? — она развернулась к нему лицом и посмотрела так, словно хотела испепелить взглядом. Наверное, прятала за гневом обиду. − Если только тебе самой нравится так думать... Гермиона снова рванулась к выходу. Дрожащей рукой подняла с пола сумочку и сказала только: «Ты чёртов мерзавец». На этот раз Люциус не остановил её. Не стал поднимать шум и бежать за ней не только из соображений секретности, но и по своим личным убеждениям. Подумал: «Пусть, ей полезно будет побыть одной». Он уже было почувствовал вину за своё поведение… Но стоило ему вспомнить, куда Гермиона так спешила, все сомнения как рукой сняло. Чуть позже, приводя одежду в порядок, Люциус заметил, что у стола так и остались валяться трусики Гермионы. Он поднял их и спрятал в спальне, думая о том, как скоро сможет вернуть их законной владелице. Он понимал, что совершил ошибку, но в то же самое время осознавал, что не мог поступить иначе. Позволить ей уйти? Так он показал бы, что не в состоянии её удержать. Причём «удержать» не только в прямом смысле, не только удержать силой, а удержать вообще. Гермиона сама признала, что не представляет, какое будущее ждёт их отношения. Не знал этого и Люциус − будущее было до отвращения размыто. Но что он точно знал, так это свои желания и стремления. Он хотел быть рядом с Гермионой, даже если для этого приходилось применять силу. Загвоздка заключалась в том, что на сей раз эта сила сыграла с ним злую шутку. Люциус никак не мог отделаться от ощущения, что Гермиона после этого только отдалится. Слова, что она сказала ему вместо прощания, это подтверждали. Неприятное чувство где-то в груди никак не пропадало — там будто кто-то скрёбся, кто-то настойчивый и безжалостный. Заглушить боль помог алкоголь. У Люциуса имелся богатый опыт использования этого «лекарства» против всех невзгод. Ещё не забылось время, когда он боялся расставаться с бутылкой... А теперь, вероятно, пришло время вернуться к старым привычкам. Достав из глубины шкафа бутылку огневиски, Люциус наполнил бокал до краёв и опустошил его в несколько глотков. Потом ещё один, и ещё. Только после третьей «дозы» почувствовал успокоение. Не подумав о том, чтобы принять душ или хотя бы раздеться, Люциус завалился спать. Лёг прямо поверх одеяла и почти сразу же уснул. Наверное, проще было бы выпить зелье для сна без сновидений − эффект вышел бы тот же. Но алкоголь был привычнее, он выполнял роль обезболивающего лучше прочих средств. Для справки: Люциус мог бы заливать в себя спиртное каждый вечер − до тех пор, пока Гермиона Грейнджер не придёт к нему в кабинет сама. Но что-то подсказывало, что этого не произойдёт в ближайшие дни. И ради сохранения своего зыбкого статуса профессора, ради ясности ума, к утру Люциус дал себе обещание больше не пить. По крайней мере, не злоупотреблять. Потому что он слишком хорошо помнил, насколько бессильным и бесполезным становился, когда слабость брала верх. Нет, сейчас ему как никогда нужна была ясная голова. Потому что только в этот самый вечер у него и появилась действительно серьёзная проблема.