Без безразличия

Люциус всегда считал, что умение быстро и без лишнего шума решать проблемы, − один из самых полезных навыков для мужчины. Пусть несколько раз и убеждался в том, что не владеет им в полной мере, как бы ни старался придумывать выходы из самых патовых ситуаций. Хотя… Тут многое зависит от того, с какой стороны смотреть. Может, отсидеть срок в Азкабане − тоже своего рода выход? Может, развод − это неплохое решение семейного кризиса? Может, повод переосмыслить свои же поступки − это скорее подарок, чем наказание? Пусть даже переосмысление это проходило в холодной тюремной камере. К тому же, если бы Люциуса не приговорили к очередному заключению в Азкабане, то его бы и не освободили, обязав преподавать в Хогвартсе. А не стань он профессором, вряд ли взглянул бы на Гермиону Грейнджер ещё хоть раз. А если они и встретились бы взглядами по чистой случайности, то дело не зашло бы дальше привычной, такой обыденной неприязни и ещё более обыденного безразличия. А теперь Люциус не сомневался, что, дракл его дери, любит эту своенравную девчонку. И что не менее важно: она его тоже любит. Когда Гермиона сообщила ему о внезапном визите МакГонагалл, Люциусу очень хотелось понервничать в открытую. Восклицать, вопрошать, переживать... Словом, делать всё то, чем в итоге занималась Гермиона. Но он не мог позволить себе такой слабости. Поэтому пришлось убедить прежде всего самого себя в том, что всё наладится. Что МакГонагалл — женщина умная и прагматичная, а главное — не желающая развязывать скандал в школе. Что никто не получит выгоды, если вдруг кто-то недальновидный решит вынести сор из избы. Сложно представить, какой поднялся бы шум, узнай общественность о романе «бывшего Пожирателя Смерти, бывшего заключённого, которому позволили преподавать в школе» и «юной девушки, которая шла рука об руку с самим Гарри Поттером». А если ко всему этому присовокупить мелькающее в прессе всего магического мира название школы «Хогвартс», то в вердикте директора можно и вовсе не сомневаться. Люциус был уверен, что МакГонагалл оправдает их обоих. Ведь, помимо прочего, Гермиона с давних пор входила в число её любимых учеников. Вспомнить хотя бы о просьбе директора организовать дополнительные занятия по колдомедицине. Налицо особые отношения, которые можно назвать если не дружескими, то как минимум наставническими. А учитывая, что МакГонагалл знала о том, что Гермиона лишилась родителей (пусть и временно), то могла невольно проявлять и отчасти материнскую заботу. Хотя, если речь идёт о лучшей ученице школы и героине войны, сложно усмотреть предвзятость в том, что к ней относятся с неким трепетом. Для протокола: как студентку Люциус её по-прежнему не считал идеальной. Умная — да, сообразительная — более чем, исполнительная — почти всегда, но… Но чересчур активная, даже когда это совсем не к месту. Но как молодую женщину, как теперь уже его невесту (даже думать об этом непривычно!), Люциус её ценил. Готов был пылинки с неё сдувать. До тех пор, пока она позволяет ему это делать. А если бы Гермиона начала препираться, он без лишних слов принялся бы сдувать эти пылинки с удвоенной силой. Чтобы неповадно было. Отчего-то в том, что рано или поздно Гермиона найдёт повод для спора, сомнений не возникало. Потому что в этом была вся она. И с этим можно либо бороться радикальными методами (прочие не сработали бы), либо смириться. Люциус предпочёл второй вариант. Когда Гермиона вышла из директорского кабинета, Люциусу оставалось только обнять её и выдать что-то в духе: «Я же говорил, что всё наладится». Так создавалась иллюзия, что он контролирует ситуацию. А если проблема уже решена, то и неважно, кто приложил к этому руку, верно? − Разве нам есть, из-за чего волноваться? — спросил Люциус так, словно сам верил в это. В основном ради того, чтобы и Гермионе стало спокойнее на душе. И чтобы увидеть, что она больше не нервничает. − Тебя могли вернуть в Азкабан! И что бы я тогда делала без тебя? Люциус знал, что могли, знал с самого начала. И пусть вероятность повторного заключения была мизерной, исключать её не стоило. Но в реплике Гермионы его тронуло совсем другое: она призналась, что не хочет терять его. Больше того: что боится остаться без него. А это означало, что он всё делал правильно. И когда Люциус сказал, что не вернётся больше в Азкабан, он дал это обещание и самому себе тоже. * * * Отправив Гермиону в свой кабинет, Люциус зашёл к МакГонагалл. Вопреки ожиданиям, директор не возмущалась и не обронила ни слова критики. Она лишь сухо поинтересовалась его планами на будущее и лишний раз напомнила о необходимости держать всё в тайне, и под «всё» подразумевалось нечто вполне конкретное. А потом директор как ни в чём не бывало заговорила об организации экзаменов пятого и седьмого курсов. Выходя из её кабинета, минуя сливающуюся с фоном горгулью, Люциус уже не сомневался: всё обошлось. Мелькнула мысль, что, видимо, Гермиона Грейнджер − это его оберег. Да, если бы не она, то проблемы бы и не возникло... Но разве не приятнее верить, что рядом с этой девчонкой ему всё по плечу? Остаток дня они провели за планированием завтрашнего «путешествия». Потому что откладывать встречу с родителями Гермионы было никак нельзя. Люциус так и сказал, не подбирая формулировку, почти случайно: «Встретиться с твоими родителями». На что Гермиона только ойкнула и едва заметно смутилась. Сказал бы «смутилась как школьница», если бы она не была школьницей. И, вероятно, имела полное право испытывать смущение, если речь заходила о первой встрече её теперь уже жениха (по мнению большинства − чистокровного сноба) и её родителей (самых обычных магглов). Он не интересовался, собирается ли Гермиона представлять его как своего будущего мужа или как профессора. Но это не означало, что ему было всё равно. Просто интуиция подсказывала, что Гермиона и без его вопросов терзается теми же мыслями. Покидать страну Люциус мог не более чем на сутки. Да и то — предварительно следовало уведомить об этом контролирующие органы. Благо он позаботился об этом заранее, и в «час икс» они с Гермионой беспрепятственно шагнули в камин. Для дальнего перемещения пришлось сменить не один камин в нескольких странах, но в итоге они всё же пересекли океан и оказались в каком-то захудалом австралийском баре — заведение уж очень напоминало лондонский «Дырявый котёл». − Мы точно ничего не забыли? − заметно нервничая, поинтересовалась Гермиона. − Точно. − Ты уверен? − Дорогая, нам нужна только волшебная палочка и расчёты для заклинания. Они у меня уместились на одном листе пергамента. − Я должна буду всё сделать сама? − Просто произнесёшь заклинание, − успокоил её Люциус. − Раз ты наложила те, изначальные чары, то будет лучше, если заклинание отмены также поступит от тебя. Это как если бы маг, нанёсший рану, принялся бы исцелять больного − у него это вышло бы намного лучше, чем у неопытного колдомедика... Гермиона всё это знала. Они обговорили это несколько раз прошлым вечером. Она тренировалась произносить новое многосоставное заклинание и делала всё без запинки. Но при этом сомневалась даже в своём умении правильно взмахивать палочкой. Люциус только усмехался про себя − видел бы кто эту «лучшую ученицу Хогвартса» сейчас... * * * Найти новый дом Грейнджеров оказалось несложно. Гермиона уже бывала здесь прошлым летом, и, к счастью, её родители не успели переехать. Ни у Люциуса, ни у Гермионы не было чёткого плана на случай неудачи. Если бы они пришли к этому дому в спальном районе Сиднея, а в нём жили бы другие люди или не было бы никого вовсе, пришлось бы импровизировать. Поисковые чары, вероятно, сработали бы... На деле же, как только Гермиона подошла к невысокой оградке, навстречу ей, откуда-то из кустов, выпрыгнул огромный рыжий кот (очевидно, с примесью книззла). Он приветственно мяукнул, привлекая внимание к своей персоне. − Мерлин, это же Косолапус! Косолапус, иди ко мне, ко мне, малыш! Кис-кис! Кот тут же подбежал к Гермионе. Люциус присмотрелся к нему и сразу же понял, почему его так зовут: лапы у него были далеко не идеальные. Но во взгляде просматривался интеллект. И Косолапус явно узнал свою хозяйку: начал тереться боком о её ноги и громко мурчать. Гермиона принялась его гладить, и, казалось, с трудом сдерживалась, чтобы не взять на руки и не расцеловать. Оно и неудивительно − он ведь был частью её прежней жизни. Жизни, в которой её родители не забывали о своей единственной дочери и жили в старом добром пригороде Лондона. − Мисс... − на крыльце дома показалась женщина средних лет. − Он вам докучает? Наш кот очень общительный, вечно всех обнюхивает с большим подозрением... − Детка... нужно, чтобы они были вместе, − тихо, одними губами, проговорил Люциус, подразумевая, что заклинание необходимо накладывать сразу на двоих. Он не сомневался, что Гермиона помнит об этом, что она не станет размахивать волшебной палочкой только завидев родное лицо... Но интуиция подсказывала: Гермионе важно чувствовать, что она сейчас не одна и что при необходимости Люциус придёт ей на выручку. Какой бы самостоятельной и уверенной она ни пыталась казаться, поддержка эту уверенность только удваивала. Гермиона на реплику Люциуса ничего не ответила, лишь взглядом дала понять, что не наделает глупостей. И тут же вступила в диалог с матерью: − Нет, нет, что вы, ничуть не докучает... Он очень... милый... Такой необычный кот... Как его зовут? − поинтересовалась слегка дрожащим голосом. − Косолапус. Мы уже и не помним, откуда он у нас появился... Такое ощущение, что он сам выбрал нас своими хозяевами. А самое интересное, что ни я, ни Венделл, ни наши знакомые нигде больше таких котов не видели... − Вы живёте с мужем, да? − осторожно спросила Гермиона. Это выглядело странно, если не знать всей картины: вдруг интересоваться семейным положением незнакомой женщины. Но у Гермионы не было иного выхода. Они с Люциусом решили, что без крайней необходимости магию к Грейнджерам применять не стоит. Ещё неизвестно, как это отразится на их состоянии, учитывая, что они и так находятся под воздействием весьма мощных чар. Сработает ли тогда обратное заклинание? Не ухудшится ли ситуация? Вряд ли кто-то с уверенностью отверг бы все сомнения. Всё же мало кто из магов решался на столь глобальные эксперименты с памятью. Обычно, чтобы непрошенные свидетели не маячили на горизонте, хватало стандартного Obliviate. − Да, с Венделлом... Я Моника, кстати. Моника Уилкинс, − проговорила миссис Грейнджер, но с такой интонацией, словно и сама не понимала, с чего вдруг решила познакомиться со случайными людьми на улице. А следующая её фраза показала, что она изо всех сил старалась найти тому причины: − Я слышу, вы из Британии?.. Мы с мужем тоже, переехали сюда года полтора назад. Очень внезапно, почему-то вдруг решили сменить обстановку. − А мы просто путешествуем, − живо отозвалась Гермиона, радуясь, что мать поддерживает разговор, а не одаривает «незнакомку» подозрительным взглядом (хотя могла бы). − Я Гермиона Грейнджер, а это мой... Это мой жених − Люциус Малфой. − Очень приятно познакомиться. Нечасто здесь бывают гости из родной Англии. Столкнувшись с последней фразой, Гермиона умолкла. Она, как показалось Люциусу, не могла решить, что делать дальше. Достать палочку прямо сейчас было бы слишком рискованно и совсем не действенно − следовало сперва дождаться появления мистера Грейнджера. Но как? Проситься в гости − неуместно, а если они просто так продолжат ошиваться у чужого крыльца, то вызовут ещё больше подозрений... Люциус быстро сообразил, как поступить, и взял дело в свои руки. − Честно говоря, мы с Гермионой тоже подумываем об эмиграции. После свадьбы. Всё же климат здесь более приятный − так и хочется сбежать от лондонских дождей... − начал он. − Ваш дом выглядит просто чудесно. Через какое агентство вы его покупали? − Ох, этими делами занимался Венделл... Впрочем, сейчас я его позову. Люциус бросил Гермионе красноречивый взгляд, та в ответ коротко кивнула. И когда через минуту из дома вышли уже и мистер, и миссис Грейнджер, палочка была наготове. Гермиона, не мешкая, произнесла заклинание. А затем зачем-то зажмурила глаза. Люциус посмеялся бы над этим её детским жестом, если бы не был слишком сосредоточен на результате. Он не один вечер провёл в компании расчётов, при этом почти всю работу взвалил на себя одного. И если что-то пошло бы не по плану, обвинить он смог бы только себя. И Гермиона тоже вряд ли отыскала бы другого виноватого. Но этого делать не пришлось. Пару мгновений спустя родители Гермионы смогли выдавить из себя только растерянное: − Гермиона? Что... Где мы... Кто это? Что случилось? Одна из главных особенностей (вернее говоря − один из главных минусов, но Люциус предпочитал более обтекаемые формулировки) обратного заклинания заключалась в том, что вместе с возвратом старых воспоминаний стирались и те, что родители Гермионы успели приобрести за время жизни в Австралии. Иначе изначальные воспоминания вступили бы в конфликт с новыми, и тогда мистеру и миссис Грейнджер осталась бы одна дорога − в больницу святого Мунго. Теперь же ситуация была далеко не так печальна, хоть Грейнджеры и потеряли полтора года своей жизни. Причём потеряли буквально. Они не смогли бы вспомнить ни минуты. Может, у кого-то из них появилось новое хобби? Может, кто-то окончил курсы или прочёл два десятка новых книг? Теперь об этом уже не узнать. Если верить теории. Гермиона обняла родителей и принялась всё им объяснять. Очень быстро и сбивчиво, но подробно. Грейнджеры в ответ сыпали вопросами, и весь их вид говорил только одно: «Какого чёрта происходит? Что ты с нами сделала?» Кого-то эти вопросы поставили бы в тупик, но только не Гермиону. Спроси родители об этом вслух, она ответила бы им. Сказала бы, что сделала то, что должна была. А происходит то, что должно было произойти. И даже если Гермиона не нашлась бы с ответом, то вместо неё парировал бы Люциус. Несколько минут и сотню вопросов спустя все прошли в дом. Люциус не был уверен, имеют ли они вообще на это право. Ведь дом по документам принадлежал Венделлу и Монике Уилкинс, а таких людей больше нет ни в Сиднее, ни где-либо ещё. С другой стороны, Грейнджеры должны были перевезти с собой значительную часть вещей из Англии, а это значит, что внутри − их имущество. Немного поразмыслив, Люциус пришёл к выводу, что дом теперь оформлен на супругов Грейнджер. И убедился в этом, попросив у мистера Грейнджера документы. Также в их паспортах с иммиграционной визой теперь значились настоящие имена. То есть, грубо говоря, Грейнджеры как будто взяли и переехали в Австралию под своими настоящими именами. Пусть и не помнили об этом. Куда важнее было то, что теперь они помнили свою дочь. Гермиона, разговаривая с ними, то и дело срывалась на слёзы, из-за чего приходилась повторять объяснения по нескольку раз. Люциус не вмешивался. Ему оставалось только смотреть на всё это со стороны. Смотреть и радоваться. Конечно, радоваться по большей части за Гермиону и за то, что она наконец избавилась от главного своего переживания. Но во многом − за самого себя. Ведь именно он помог ей этого достичь. Теперь кто угодно мог считать Люциуса Малфоя последним подонком, но он-то знал, что не всё в этом мире делится на чёрное и белое. И сам Люциус − не плох и не хорош, не отъявленный злодей и тем более не герой. Он просто такой, какой есть. К слову: его это полностью устраивало.