Бога убил

Жаркая середина июля. Пахнет свежей травой и полевыми цветами, и этот аромат распространяется по комнате, вызывая легкое головокружение и покалывание в носу, от которого так и хочется звонко чихнуть. Рубашка Верховенского распахнута. Сейчас жара, сейчас ему можно. Расстегнутый ворот обнажает разлет ключиц и маленькую родинку рядом с яремной ямкой. И эта родинка неизменно притягивает к себе взгляд Ставрогина. Верховенский сидит совсем рядом, пытается сложить французские слова в предложения, но у него ничего не выходит. Он сидит, чуть нахмурившись, словно пытаясь вспомнить грамматические правила. Покусывает кончик карандаша, обхватив его тонкими губами, и от этого Ставрогин выдыхает через рот, не в силах отвести взгляд. Это так неправильно. Но больше всего он хочет отбросить тетрадку, прижать мальчишку к этому столу и… Становится еще жарче. Ставрогин оттягивает ворот рубашки и отводит взгляд. А когда Ставрогина отталкивало такое понятие как «неправильно»? Когда он вообще задумывался над тем, что правильно, а что – нет? Когда в последний раз поступал по совести и делал то, что охарактеризовало бы его как хорошего человека? А Верховенский, издеваясь будто, ведет пальцами по ключицам, искоса поглядывая на своего учителя по французскому. – Вам жарко, Николай Всеволодович? – спрашивает он обеспокоенно, откладывая карандаш и поворачиваясь к Ставрогину. Их колени соприкасаются, заставляя мужчину стиснуть зубы. – Я могу принести стакан воды, если вы хотите. – Не стоит. Пишите предложения, Пётр Степанович, – говорит Николай сквозь зубы. Потому что знает, что не выдержит. Потому что, если Верховенский не отвернется прямо сейчас, а продолжит смотреть на него своими голубыми глазами, Ставрогин не сдержится. Потому что он не может связать своего внутреннего демона, приказав ему сидеть смирно. А Пётр продолжает смотреть, как будто бы не замечая потемневших глаз Ставрогина. Николай наклоняется ближе, кладя руку на колено мальчишки и слегка его сжимая. Смотрит внимательно на его лицо, наблюдает за реакцией. А Пётр вдруг улыбаться начинает. Он кидается на шею Ставрогина, слепо мажет по ней губами, горячо что-то шепча. И Ставрогин не выдерживает. Одним движением сдергивает с него легкие штаны, заставляя сжаться. Оглаживает поясницу, одной рукой удерживая его на своих коленях. Не обращает внимания на робкие смущенные слова, уже с себя приспуская брюки. Жарко, тесно. Безумно хочется ощутить этого мальчишку и понять наконец, так ли это будет, как в мыслях Ставрогина. Так ли это в действительности, а не в желаниях и снах. Дальше – как во сне. Николай рвано, ритмично двигается, жадно ловя каждый вдох, каждый стон, каждое малейшее движение Верховенского, наслаждаясь всем им без остатка. Стонет сам сквозь зубы, не переставая сжимать талию мальчишки так, что на нежной коже наверняка останутся синяки. И замирает от сладкой истомы, когда приходит яркий конец. Он отпускает покрасневшего мальчишку, одевая его и себя приводя в порядок. Верховенский сидит весь смущенный и притихший, явно не зная, куда себя деть. На Ставрогина не смотрит. Он поджимает колени к груди, явно борясь с собой прежде чем сказать что-то. – Я люблю вас, Николай Всеволодович, – наконец, решается он и начинает говорить быстро, сбивчиво, редко-редко бросая на Ставрогина мимолетные взгляды. – Люблю давно, еще с нашего первого урока. Помните, когда вы только вошли ко мне в комнату? Я так боялся тогда ошибиться, чтобы вы не подумали, что я совсем глупый. Николай помнит. Прекрасно помнит, как Пётр очаровательно сбивался и путался в своих словах, явно страшась разочаровать своего учителя. И именно это очарование изначально натолкнуло Ставрогина на мысль сделать то, что сделано. А сегодняшний взгляд Петра все решил. Верховенский продолжает говорить что-то, а потом затихает на какое-то мгновение. И спрашивает совсем уж робко: – А вы? Вы меня любите? Ставрогин никак не меняется в лице, а внутри будто что-то лопается, заливая все черной грязью. Он сидит так с полминуты, а затем поднимается и криво улыбается. – Нет, Пётр Степанович. Я вас не люблю. И выходит из комнаты, чувствуя бесовское наслаждение тем, что он никак больше не заговаривает с Верховенским после содеянного. В тот же день Ставрогин говорит Степану Трофимовичу, что на этом он заканчивает свои уроки с Петром. Он выходит из дома Верховенских, не оглядываясь. А через неделю узнает от прохожих, что юный Пётр впал в болезнь. По слухам, у него горячка и острый бред. По слухам, Петруша говорит, что, дескать, он Бога убил.