Дрянь

Пенелопа глубоко вздохнула, раздражаясь. Палящее солнце явно портило атмосферу спокойствия и уюта. Она не любила жару; ей больше был по душе шуршащий галькой дождь и сырость. Привыкание со временем перерождается в зависимость. Девушка, не осознавая, горько усмехнулась. Конечно, ведь, будучи ребенком, ее несколько раз запирали в подвале за неподобающее поведение. Капризничая и ведя себя на общественных приемах, как дикарка, исходом всегда было наказание. Старший брат, разозленный очередной проделкой, не единожды приказывал прислугe запирать ее в сыром, холодном подвале. Компания грызунов, что там обитали, до сих пор отображалась в мрачных воспоминаниях. Пенелопа являлась дочерью семьи Эккарт, герцога знатного рода и приближенного Короля. Украшения, богатство, власть, красивые платья лишь создавали лицемерный образ, который на нее навязали. Ее нашел герцог, прогуливающийся по трущобам, и забрал к себе в поместье. До чего же трогательно — увидеть в жалкой оборванке копию своей родной дочери. И забрать, поселяя надежду. Но на что? Надежду спастись от бедности иль показать превосходство? Пенелопа, наивный ребенок, просто хотела любви и ласки — глупое наивное дитя. Она четко помнила ненавистное «Отребье» от второго ублюдка, а сейчас с улыбкой вспоминала их разочарование на лицах. Столько воды утекло. До сих пор не верилось, что ей уже семнадцать лет. И в том аду, в котором не могла вздохнуть свободно, находилась по сей день. — Эмили. — Да, госпожа? — Уходи, — сухо бросила герцогиня. — Что? — служанка неуверенно посмотрела на поднос с чаем, затем перевела взгляд на хозяйку. — Но вы еще не закончили трапе… — Ты плохо слышала? — с раздражением уже процедила Пенелопа, и Эмили испуганно вздрогнула. — Оставь меня. Ты же знаешь, я не люблю повторять дважды. — Как прикажете, госпожа, — чересчур сильно поклонившись, служанка поторопилась в поместье, оставляя свою хозяйку в одиночестве. — Безмозглая, — еле подавив в себе фырк, Пенелопа отложила пустую чашку и изящно встала из-за стола. Манеры, правила этикета оставались идеальными. Она помнила каждый день, когда ее лишали еды из-за очередной оплошности. Ее готовили с самого детства. «Пустая трата времени, — оглядываясь на цветущие розы, герцогиня пересекла сад. — Вскоре я все равно покину это место». Изумрудные глаза внимательно осмотрели местность, словно ища кого-то. Уловимая спина впереди заставила прибавить шагу, а губы невольно исказиться в подобие улыбки. Пожалуй, единственный свет, что она могла переносить во мраке холода, был Иклис. — Госпожа, — повернувшись к девушке лицом, юноша моментально переменился в поведении. Напряженная рука вернула меч в ножны, а тело расслабилось. — Добрый день, — опустившись на колено, Иклис бережно взял чужую руку, привычно целуя. — Что Вас привело на тренировочное поле? Пенелопа знала, почему позволяла ему такие вольности. Его доверчивые глаза или искренняя улыбка определенно смягчали ее. Остальные люди, окружившие их, были серой массой. Для нее существовал лишь Иклис, ее личный рыцарь и луч света, на которого она возлагала огромные надежды. Он будет ее маяком, который осветит ей путь. Рука, сжатая в чужой, плавно перенеслась на гладкую щеку юноши. Воистину, столь бережное обращение к себе подкупало. Все же, за панцирем бесстрастия и хладнокровия где-то внутри пряталась хрупкая девушка, нуждающаяся в защите и ласке. — Я пришла посмотреть на тебя, — погладив большим пальцем мягкую кожу, Пенелопа позволила себе приподнять уголок губ. — Поэтому возвращайся к своей тренировке и постарайся не отвлекаться, хорошо? — Как прикажете, — смиренно ответил Иклис и, окинув герцогиню нежным взглядом, отошел к остальным рыцарям. Присутствие знатной особы явно немного смутило их. Несмотря на плохую репутацию, все беспрекословно признавали ядовитую красоту дочери герцога. Каждый был заворожен блеском изумрудных глаз прекрасной девушки перед ними. Пенелопа наблюдала без толики интереса, но Иклис, безусловно, приковывал внимание. Его навыки в фехтовании, как бывшего дворянина, определенно впечатляли. Она помнила день, когда купила его за огромную сумму на свой риск, но сейчас понимала, что судьба подготовила ей подарок. Он ее первый шаг в безопасное будущее. Рыцари из другого отряда резко выстроились в ряд, и атмосфера заметно потяжелела. Опасливые взгляды на собственной персоне Пенелопа бесстрастно игнорировала, ничуть не меняясь в лице. Ее присутствие, однозначно, их напрягло, что вызвало кривоватую ухмылку. — Что ты тут забыла? Второй ублюдок, как всегда, не растрачивался на прелюдии. От одного ненавистного голоса закладывало уши, а тело напрягалось в ожидании. Пенелопа, не реагируя, продолжала наблюдать за первым отрядом. Чужие громкие шаги стали ближе в мгновение ока. — Снова своевольничаешь?! — несдержанно прошипели ей на ухо, а на плечо опустилась мозолистая рука, разворачивая. На нее устремились злобные голубо-миндалевидные глаза второго ублюдка. — Я тебя спрашиваю, какого черта ты тут делаешь?! — Я пришла посмотреть на тренировку рыцарей, — сухо ответила Пенелопа, с отвращением взглянув на чужую руку. Она без церемоний откинула препятствие, не разрывая зрительного контакта. — Не обращай внимание и делай, что должен. Рейнольд, что несколько секунд безэмоционально вглядывался в лицо сестры, внезапно ухмыльнулся: — Раньше ты никогда не приходила сюда; на тренировочное поле. Твои прогулки ограничивались ювелирными магазинами и собственной комнатой, — он иронично приподнял бровь, безжалостно оскалившись: — Причина в другом. Не в твоем ли щенке, что ты подобрала на улице? Так беспокоишься, не сдохнет ли он, или уже ужилась в роли хозяйки? — Беспокоюсь или нет, ужилась или нет — совершенно не твое дело, — холодно отчеканила она. — Тренируй свой отряд и оставь меня в покое. Устраивать сцены перед слугами — мне казалось, ты выше этого, — усмехнулась Пенелопа. — Ты… — сквозь зубы выдавил Рейнольд. Он неожиданно отступил, переведя взгляд через ее плечо, и направился вперед. — Раз так хочешь понаблюдать — открой глаза шире, — проходя мимо, холодно процедил: — Я от твоего щенка живого места не оставлю. Больной ублюдок, — так и вертелось на языке. Пенелопа не переживала за Иклиса. Она знала, каково его мастерство. Но сама провокация Рейнольда, которого называли гением в фехтовании, ее напрягала. Он тренировал отряды рыцарей, будучи обученным еще с раннего возраста. И сейчас, когда его голубые глаза горели яростью, она не могла полагать, что все закончится хорошо. Ей казалось, что Рейнольд привык к подобным перепалкам с ней. Они неоднократно поливали друг друга грязью, если второй ублюдок нарывался на ее личное пространство. Сама она старалась игнорировать его жалкое существование. Видно, что она перешагнула грань, установленную балансом. Тренировка проходила жестоко и беспощадно. Видеть, как вспотевшие рыцари падают на землю один за другим, стараясь восстановить сбившиеся дыхание, воротило. Этот черт все никак не успокаивался. Юная Эккарт даже почувствовала легкий укол совести, что послужила причиной его неуравновешенного состояния. Теперь же он обрушивал свою ярость на невинных людей. Когда очередь дошла до Иклиса, Пенелопа не дрогнула и мускулом на лице. Хищный взгляд ублюдка она оставила без внимания. Рейнольд ведь только жаждал увидеть ее эмоции. Он действительно думал, что она позволит себе подобную слабость? Пенелопа усмехнулась. Похоже, он совсем недооценивал сестру, которая давно покрылась оболочкой всепоглощающего льда. Пусть… Пусть думает, что ей наплевать. Так он, не добившись желаемого, оставит и ее в покое, и Иклиса. Они устроили спарринг перед толпой восхищенными рыцарями, что провалились на сеем этапе. Иклис не сдавал позиций, ловко обороняясь. Мечи столкнулись в ожесточенной борьбе, и противники не желали уступать друг другу. Рейнольд то и дело атаковал, ничуть не выдыхаясь, в то время как Иклис оставалось лишь защищаться. Ему не давали и секунды форы, и бывший дворянин догадался о причине, стоило лишь заглянуть в испепеляющие голубые глаза противника. «Знай свое место, не смей высовываться». Иклис опустил меч, позволяя выиграть спарринг, и в горло мгновенно устремилось чужое лезвие. Его невозмутимое лицо ничуть не выдало паники, скорее — блеска ненависти в глазах. Юный Эккарт, брат его благородной хозяйки, вызывал одни отрицательные эмоции. Иклис видел в нем угрозу, которую хотелось устранить. Но госпожа Пенелопа не давала приказов. Стоило ей лишь взмахнуть рукой, рыцарь, не задумываясь, разрубил бы молодого герцога на куски. — Ты умеешь обращаться с мечом, даю должное, — отстраненно процедил Рейнольд, нисколько не скупясь на отвращение в голосе. — Наверное, стоит поговорить с отцом о вербовке королевских стражей, — он холодно ухмыльнулся. — Под крылом будущего императора тебя бы ждало многообещающее будущее, не так ли? — Ты не смеешь распоряжаться его жизнью, Рейнольд, — раздался властный голос Пенелопы, что неожиданно остановилась рядом. Она угрожающе взглянула на лезвие меча брата, которое до сих пор упиралось в шею Иклиса. — Я отдала за него немало денег, он — моя собственность. Так что единственного, кого ты должен спрашивать, это меня. — Зачем он тебе нужен? — рыкнул Рейнольд, раздраженно смахнув розовую челку, спадающую на лоб. — Для каких целей? Объяснись. — Не обязана, — подойдя ближе, Пенелопа достала белоснежный платок. — Как я уже сказала, это не твое дело. Прошу тебя лишь не вмешиваться и немедленно убрать свой меч куда подальше. Спарринг закончился, ты победил. Поздравляю. Розоволосый юноша, устремив на Иклиса острый, отравленный взгляд, который тот стойко выдержал, опустил меч. Сплюнув в сторону, Рейнольд отошел, грозно осматривая собравшихся рыцарей. — Чего встали?! — рявкнул он на подчиненных. — Тридцать кругов за поместьем, живо! — когда все покорно сорвались на бег, Рейнольд иронично выгнул бровь от увиденного. Его сестра стояла перед сосунком и стирала кровь с его поцарапанной щеки, не думая реагировать на его присутствие. — Ты тоже, щенок, — прошипел Рейнольд. — Это приказ. Или к падали, наподобие тебя, думаешь, они не относятся? — Иди, Иклис, — холодно кинула Пенелопа, наконец, отстраняясь. Очаровательное лицо рыцаря на секунду смягчилось, и он покорно кивнул, покидая свою хозяйку. — Тебе не следовало быть таким грубым. Ты прекрасно знаешь, что он слушается только меня. — Не тебе, дряни, следует мне указывать. Это ничтожество ничего не стоит. — Ты прекрасно видел его способности, — игнорируя очередное оскорбление, бросила ему девушка. Бесстрастное выражение все оставалось на красивом ядовитом лице. — И ты также видел, что он позволил тебе выиграть, дабы не устраивать представление. Он оказался гораздо умнее тебя, многоуважаемый второй господин семьи Эккарт, — не удержалась от усмешки. — Не провоцируй меня, стерва, — старался не сорваться на крик Рейнольд, чье лицо исказилось в гримасе ярости. Его губы, дрожащие в порыве сжаться, змеились в ухмылке. — Я даже не буду спрашивать, зачем ты подобрала этого грязного щенка, — он демонстративно вскинул взгляд в сторону, выплюнув: — Оставлю данный интерес людям потехи ради — фальшивая дрянь и защитник из трущоб… — издал смешок: — Занимательное зрелище. Девушка, сцепив зубы, невольно сжала кулаки. Этот ублюдок… Он не стоил даже того, чтобы ему безжалостно отрезали язык и скормили свиньям. Рейнольд, четко уловив треснувшую маску, оскалился, приближаясь. — Это все, чего ты стоишь, Пенелопа, — надавил он сильнее, с удовольствием отметив разбушевавшуюся бурю в изумрудах напротив. Наконец-то он поймал что-то, помимо безразличия. И щека, столкнувшаяся с ее ладонью, стала истинным доказательством. Рейнольд видел ее ярость, видел яд, что она хотела обрушить на него. Он видел ее эмоции. Читал, словно открытую книгу, и жадно ловил момент. Момент проявления ее настоящей. — Все, чего я стою… — словно мантру, прошептала юная Эккарт в пустоту. Она все смотрела на чистое небо перед собой, убеждаясь в собственных догадках. Чем больше оставалась, тем сильнее видела. Упрекала себя, потому что как она могла быть настолько слепой? Пенелопа подавила усмешку, что едва не сорвалась в губ. — Попробуй оскорбить меня еще раз, Рейнольд, — наигранно нежно отозвалась она. Встав к удивленному юноше почти вплотную, она прошептала: — Ну же, назови дрянью; скажи, какая я тварь, — получая удовольствие от растерянности на красивом, ранее искаженном в гримасе отвращения лице Рейнольда, она выдохнула в чужие губы: — Тварь, что заставляет второго господина злиться. Заставляет ревновать. Ну же, скажи, брат, какая я плохая. — Что ты… Пенелопа резко отстранилась, возвращая былую хладнокровность. Рейнольд порывисто задрожал, и он стиснул зубы, глядя на нее зверем. — Только ответь, каково это: чувствовать. Ты ведь чувствуешь это, находясь рядом со мной? Мой бедный, любимый братец Рейнольд, — выдохнула с неискренним сожалением, догадываясь, что рыбка попалась на крючок. — Дрянь, — с отвращением выплюнул юный Эккарт, до побеления костяшек сжав кулаки. Отребье, отребье, отребье… — Если захочешь поделиться — приходи ко мне, — проговорила она, разворачиваясь, невдомек бросив: — Знаешь, ночью гораздо меньше лишних ушей. Герцогиня невозмутимо ушла, оставляя Рейнольда на расправу собственным дьяволам.

***

Истерический смешок сорвался с алых губ, растаяв в мертвой тишине. Затем второй, и Пенелопа вгляделась в мыльную воду, обволакивавшую хрупкое стройное тело. В отражении она увидела бешеные изумрудные глаза, которые наполнились безумством. Сама ее стратегия — настоящее безумство. Но Пенелопа не желала отступать. Если таким образом она получит очередной шанс на спасение, она им воспользуется. Ночь стала единственным свидетелем ее порыва. Через некоторое время дверь в ванную ожидаемо отворилась, а позади раздались приглушенные тихие шаги. Девушка подавила в себе торжествующую улыбку, концентрируя внимание на пене, скрывающей нагое тельце. — Итак, ты здесь, — ощущая теплое дыхание на затылке, констатировала молодая Эккарт. Пришедший опустился на колени позади нее, на секунду зарывшись носом в ее волосах. Она слышала его метания, как свои собственные. Отребье, отребье, отребье… Сейчас же в ответ доносилась тишина. Слышала крики отголосков разума, но не позволяла отступить. — Ты спросила, каково это: чувствовать, — рыжие длинные кудри были аккуратно перекинуты, и губы Рейнольда коснулись нежной бархатистой шеи. Он отпустил себя. — Позволь же тебе показать. Пенелопа прикрыла глаза, ощущая приятные поцелуи на коже, и порывисто выдохнула. Это все, чего ты стоишь… Юная Эккарт резко повернулась к юноше, чье лицо не выражало и капли былой ненависти и отвращения. Она жадно изучала красивые мужественные черты, растворяясь. Глубокая тоска и обожание в чужом взгляде стало рычагом в пучину безумия. Она вплела пальцы в розовую мягкую шевелюру Рейнольда, не разрывая зрительного контакта. И потянула.