Квартира на тридцатом этаже

Большое, ничем не занавешенное окно пропускает много лунного света, отчего кухня кажется голубоватой, окутанной чем-то прозрачным, словно в фантастическом фильме. Лорас стоит в проходе, навалившись плечом на дверной косяк, и задумчиво смотрит на широкую, немного ссутуленную спину, обтянутую ярко-зеленой майкой. Ренли часто здесь сидит по ночам — пьет кофе, курит и подолгу смотрит на улицу, за окно, сквозь которое хорошо видно небо, и большой серебристо-желтый круг луны, то скрывающийся, то вновь появляющийся из-за окрашенных синевой облаков, и причудливую россыпь звезд, и город как на ладони. Они снимают квартиру на тридцатом этаже почти в центре Нью-Йорка — здесь всегда много света, а по утрам пахнет горелыми тостами и почти не слышно машин внизу. Даже соседи — и те не тревожат посторонними звуками, несмотря на довольно тонкие стены, потому кажется, что этот маленький мир принадлежит лишь двоим. В пальцах Ренли тлеет недокуренная сигарета, и к потолку, извиваясь, поднимается тонкая струйка дыма. Отчего он снова проснулся глубокой ночью и сидит здесь совсем один, в темноте? Что за мысли не дают ему спать спокойно, заставляя вглядываться в горизонт до тех пор, пока вдалеке не забрезжит тонкая розоватая полоска рассвета? Лорас хочет спросить об этом, и много о чем еще, но не решается нарушить ту особенную, уютную тишину, какая может быть лишь здесь, на уровне облаков — и только в полчетвертого ночи. Вместо этого он неслышно подходит сзади, переступая босыми ногами по теплому полу, и обнимает Ренли за плечи, обвивает руками, сцепляя пальцы в замок на его груди. Ренли не вздрагивает, не удивляется присутствию Лораса, только поворачивает к нему голову, прижимается щекой к примятой со сна щеке и на мгновение прикрывает глаза. Лорас улыбается, целуя его закрытые веки. Пепел падает с сигареты прямо на стол, немного не долетая до пепельницы, переполненной фантиками и окурками, и Ренли досадливо морщится, но не предпринимает ничего, чтобы это исправить. Он медленно отхлебывает кофе из своей чашки с оленем в вязаном свитере, выпускает дым изо рта, и Лорас нехотя отстраняется от него, опускается на соседний стул, тоже вытряхивая сигарету из раскрытой, почти опустевшей пачки. — Ну и чего ты не спишь? — Ренли на правах старшего привычно ворчит, хотя в глазах его пляшут веселые искорки — он совершенно не умеет читать нотации. — В универ опоздаешь, и твоя бабушка опять скажет, что я на тебя плохо влияю. — Она в любом случае это скажет, — вздыхает Лорас и тянется к кофейнику, чтобы налить себе кофе. Кружку подарила как раз Оленна — на ней изображена золотая роза в окружении множества цветных лепестков, довольно глупая кружка, но Лорасу слишком лень покупать другую. А может, он уже и привык. — Ты ж ее знаешь. Ренли кивает, рассеянно стряхивая пепел в свою же чашку, и взгляд его снова становится задумчивым. Луна скользит по темной блестящей поверхности кухонного стола, оплетает бледными тонкими лучами потолок и теряется где-то в глубине коридора. Небо, отделенное от них широким окном, кажется совсем близким — протяни руку, и коснешься пальцами звезд, усыпающих тяжелое сине-фиолетовое полотно. — Ты тоже опоздаешь на работу, — замечает Лорас, продолжая наблюдать за Ренли внимательным взглядом. Он редко бывает таким — задумчивым, меланхоличным и отрешенным, будто находится не здесь, а где-то совсем далеко, за сотни миль от Нью-Йорка, возможно, рядом со звездами, которых так желает коснуться. Лорас снова пытается спросить, что не так, что тревожит Ренли в такой час, когда хочется только уткнуться лицом в прохладную ткань подушки и, ощущая рядом чужое тепло, видеть сны до тех пор, пока тишину маленькой квартирки не нарушит неприятный писк утреннего будильника, но не может сформулировать свой вопрос. — Мне можно, — только усмехается Ренли. Лорас снова вздыхает — на этот раз с завистью. Хорошо, когда твой начальник — твой старший брат. И тем более хорошо, что он лояльно относится к опозданиям, особенно когда пьян — а пьян Роберт Баратеон постоянно. Ренли тушит сигарету в переполненной пепельнице, допивает одним махом кофе — Лорас открывает рот, чтобы предупредить, что в чашке плавает пепел, но уже слишком поздно. Да и вреда от этого в целом не будет. Ренли, судя по всему, даже не замечает, что с его кофе было что-то не так, и, поднявшись со стула, медленно подходит к окну, останавливается, опираясь ладонями на подоконник, и сосредоточенно вглядывается в синеющий небосвод, позволяя лунным лучам невесомо скользить по лицу. Лорас подходит к нему, касается едва уловимо запястья, не нарушая установившегося безмолвия, и Ренли с благодарностью накрывает его руку своей ладонью — широкой, сухой и теплой. — Иногда мне кажется, — начинает он, и голос звучит непривычно хрипло, серьезно, — что мы с тобой знакомы целую вечность. Еще до того, как мы встретились, я откуда-то знал тебя. Лорас с беспокойством заглядывает в его лицо, но Ренли мимолетно улыбается, показывая, что все в порядке. — Я часто вижу во сне странное королевство, — продолжает он, говоря тише, но при этом уверенней. — Средние века или что-то близкое к этому. Там все сражаются мечами, ездят на лошадях, дамы носят красивые длинные платья, а рыцари — тяжелые доспехи и выступают на турнирах, и я был лордом большого замка, а ты — моим оруженосцем, мы жили рядом с морем, а потом переехали в замок побольше, и, когда мы выходили на балкон полюбоваться ночным небом, оно было точно такое же, как и здесь. То же самое небо, ты понимаешь? Лорас смотрит на него в задумчивости и ничего, конечно, не понимает, но продолжает слушать, словно завороженный. Глаза Ренли горят воодушевлением, когда он произносит: — Мой брат Роберт был королем, и Станнис пытался стать королем, и я тоже пошел отвоевывать трон, а ты все время был рядом со мной, ты был таким красивым в своих ярких доспехах и сражался так яростно и неистово… Он замолкает, с рассеянной улыбкой рассматривая спящий город внизу, прослеживает взглядом цепочки фонарей и почти пустые дороги, и Лорас интересуется: — И… что с нами стало? — Мы умерли, — просто отвечает Ренли, с грустью покачав головой. Нью-Йорк продолжает безмолвствовать, и ни случайные прохожие, ни шум редких машин не нарушают тишины на уровне тридцатого этажа, а луна снова прячется за облако, осторожно выглядывая из-за него краешком глаза. Лорас машинально гладит длинные пальцы Ренли, дышит на стекло и негромко спрашивает: — Поэтому ты часто не спишь по ночам? Из-за этих снов? — Возможно, из-за них, а может, из-за того, что я пью много кофе и постоянно курю, или потому, что думаю вечно о постороннем, а может, все это сразу, не знаю, — он небрежно передергивает плечами, показывая, что все это пустяки, наваждение, вызванное ночным бдением и лунным светом, и не стоит об этом беспокоиться понапрасну. Лорас только кивает, их пальцы переплетаются, и он опускает голову на плечо Ренли, думая, что в любом из существующих миров хотел бы быть рядом с ним и сражаться бок о бок, если потребуется. Они еще долго стоят у окна — слегка приоткрытого, чтобы впустить свежий воздух в прокуренную квартиру — и задумчиво смотрят вдаль, даже не пытаясь отправиться в постель и немного поспать. Ночной город начинает медленно пробуждаться — горизонт расцвечивается розовым, золотым и оранжевым, дороги стремительно заполняются автомобилями, которые с такой высоты кажутся не крупнее игрушечных, а из маленького кафе рядом с домом долетает едва уловимый запах свежих пончиков. Лорас уверен, что непременно опоздает на первую пару, а Оленна потом будет ругать их обоих, но не двигается с места, позволяя себе просто стоять рядом с Ренли и никуда не торопиться, не сливаться с этим бесконечно спешащим людским потоком — хотя бы сегодня, сейчас, потому что в такие моменты кажется, будто жизнь останавливается, несмотря на ее бешеный темп. В такие моменты кажется, будто ничто не способно нарушить хрупкого равновесия, установившегося в этой маленькой, уютной квартирке, из окна которой можно потрогать небо — и целый мир принадлежит только им двоим.