Отголоски воспоминаний

В спальне было душно, спертый воздух, крошечные, заметные для человеческого глаза только на свету, частицы пыли кружились в одном лишь им ведомом танце. Отсутствие мелочей, создающих уют, нетронутая кровать и неразобранные коробки в углу, все здесь говорило о том, что хозяин предпочитает проводить время в другом месте, и, пожалуй, даже еще ни разу не осмелился переночевать здесь, вопреки тому, что переехал он в эту квартиру, вот уже как месяц назад. Но возможно на то были причины, одному лишь ему известные, вызывающие тонну болезненных воспоминаний причины. Проникающий в маленькую щель, случайно образовавшуюся между плотными, темными портьерами, луч солнца прочерчивал аккуратную дорожку к зеркалу в резной раме, у которого застыла фигура мужчины. Невысокий рост и круглые очки на с первого взгляда самом обычном, ничем не примечательном лице, и лишь его глаза заставляли задержать на них внимание, ах его глаза цвета выдержанного в дубовой бочке коньяка, за которым гоняются десятки коллекционеров, они совершенно неведомым образом отражали одновременно и все и ничего. Те эмоции, что он мог позволить себе, лишь оставаясь один на один со своими воспоминаниями, мгновенно выплескивались, превращаясь в мягкие янтарные отблески на радужке. Но чтобы разглядеть отголоски этих старых и, несомненно, до сих пор ноющих ран потребовалось бы заглянуть немного глубже, совсем немного, но большинство не осмеливаются этого делать. Возможно это нежелание тратить свои ресурсы на столь незначительную для них информацию, а возможно это страх, дикий, неизведанный и никем необузданный страх, живущий внутри каждого, вылезающий наружу исключительно в моменты наисильнейшего напряжения и заставляющий принимать решения, о которых впоследствии жалеют больше всего и мечтают повернуть время вспять, страх увидеть в глубине, где-то на самом дне этих чудесных глаз, то что тяготит их, а не этого мужчину. Поправив аккуратный твидовый пиджак, застегнув небольшую отливающую перламутром пуговицу на воротнике кремовой рубашки, и быстро скользнув взглядом по темно-сливовым взлохмаченным волосам, которые невозможно уложить, несмотря ни на что, не желая задерживать свой взгляд на глубоких тенях, залегших на его лице Ежик тяжело вздохнул. На долю секунды ему почудилось, что вовсе это и не он в отражении, там кто-то другой, чужой, незнакомый и недосягаемый, но это наваждение исчезло также быстро, как и настигло его. Еще немного постояв у зеркала, уперев руку в стену рядом с рамой, и чувствуя невыносимую тяжесть, не только где-то глубоко внутри, но и во всем теле, которое будто за секунду налилось свинцом и отказывалось слушаться, Ежик все же нашел в себе силы дойти до кухни и упал в мягкое кресло обитое приятной и шершавой на ощупь, темно-коричневой тканью. Мужчина не мог вспомнить, когда он последний раз спал больше трех часов, сначала его мучила простая бессонница, но через время, когда ему все-таки удавалось погрузиться в тревожный и очень чуткий сон, Ежика начинали мучить кошмары, и он будет готов терпеть их до конца жизни, лишь бы они действительно оказались просто страшным сном, а не отдающей горечью реальностью. Одно и тоже, по кругу, повторяя события и так уже выученные наизусть, события, которые надломили что-то внутри, забрали все хорошее, что у него было, оставив боль и ноющее от счастливых воспоминаний сердце. Он смотрит в его небесно-голубые глаза, но больше не видит там ни следа от игривых искорок и тепла, лишь холодное презрение и льдинки равнодушия и кажется сомнение, но он не уверен, нет все же просто показалось. Словно через толщу воды до него доносятся обрывки слов Кроша, не разбирая и половины, скорее даже читая по губам, Ежик силится понять, о чем вообще разговор, что за игру ты имеешь ввиду, почему ты так смотришь, что происходит? Вопросы роились в его голове не давая вернуться в реальность. Но тут звон стекла словно выдернул его из этого оцепенения, по началу и не поняв, что произошло, он растеряно посмотрел себе под ноги, и лишь спустя секунд пятнадцать осознал, что это была чашка, которую он мгновение назад держал в руках, а ведь это была любимая чашка Кроша. Снова подняв глаза, он увидел напряженную спину, обтянутую голубым джемпером, и последним, что он услышал, прежде чем провалится в темноту были слова, сломавшие все и хлопок двери. «Я женюсь, свадьба через месяц». Надавив на виски и, кажется, еще больше взъерошив свои непослушные, иногда напоминающие иголки волосы, Ежик поднялся и двинулся в сторону полок с посудой. Достав чайник, он открыл дверцу соседнего шкафчика, пожалуй, единственного позволяющего хоть что-то узнать о жильце этой квартиры. Все три полки были заставлены жестяными банками, с заботливо расклеенными этикетками, а в банках был чай. Ежик обожал чай, он мог часами рассказывать посетителям своей уютной антикварной лавки о нем, начиная с этапов обработки чайных листьев и заканчивая температурой воды для каждого отдельно взятого сорта. Его взгляд случайно зацепил небольшую круглую баночку с маленькой морковкой на крышке, черт, почему он ее не убрал, не выкинул, не разбил. Воспоминания снова нахлынули болезненной волной. Они стоят в обнимку на кухне, на их кухне, о которой они так долго мечтали, а за окном ярко сияет солнце, отражаясь от снега и ослепляя. Крош тянется к пакету и достает из него аккуратную керамическую баночку, с ярко-оранжевой морковкой на крышке. Расцепив руки и сделав небольшой шаг назад, Ежик вопросительно поднимает бровь и смотрит, ловя в ответ настолько влюбленный теплый и искренний взгляд, что у него сжимается сердце. – Это для кофе, а то я уже не могу пить твой чай, – мягко улыбнувшись ответил Крош на его немой вопрос. – Ты имеешь что-то против моей восхитительной коллекции? – с напускной серьезностью спросил Ежик. Ответом ему стали нежные объятия, смешанные с поцелуями, от которых внизу живота начинал затягиваться узел, они переместились в спальню продолжая целоваться, и, наверное, новые соседи уже начинают их недолюбливать.Ближе к вечеру они лежат в обнимку, Ежик нежно перебирает влажные волосы Кроша. Они смотрят на заходящее за окном солнце и говорят обо всем на свете, изредка прерываясь на сладкие словно патока поцелуи. Обжигающие дорожки слез, побежавшие по щекам, выдернули его из воспоминаний. Бросив быстрый взгляд на часы, висевшие на стене, Ежик продолжил заваривать себе чай. Поставив на стол аккуратную чашку, он сел, и снова начал погружаться в свои мысли, на этот раз пытаясь направить все свое внимание работе. Теплая атмосфера и любовь к своему делу давала плоды. Его лавка постепенно набирала популярность, людям нравилась и искренность владельца, и разнообразие в выборе товара, а также его несомненное качество и эксклюзивность. В лавке Ежика можно было найти и старинный сервант из красного дерева, и граммофон из прошлого века, и даже открытки, отправленные каким-то итальянцем, некой Жюли во Францию пару десятилетий назад. И мысли о работе, пожалуй, единственное что позволяло Ежику не погрузиться в это состояние окончательно. Сделав в ежедневнике несколько пометок о предстоящих встречах и нескольких сделках, Ежик медленно поднялся из-за стола, убрал чашку в раковину, решив помыть ее позже, и направился в сторону коридора. Каждый шаг отдавался глухим ударом сердца в груди, боль, и непонятный страх, но больше всего волнение овладевали им. Они не виделись один месяц. Целый месяц Ежик не может нормально спать, мучаясь от кошмаров. Целый месяц он ничего не слышал о Кроше. Целый месяц он не может поверить, что все это и правда произошло, что это не глупый розыгрыш или его выдумки. Но приглашение, лежащее на тумбочке, около входной двери доказывает, что это реальность, витиеватые буквы, плавно переходящие в узор, расползающийся в разные стороны, вырисовывали имена молодоженов на шершавой бумаге. Внутри на тонированной в бежевый бумаге был указан адрес, время проведения и номер стола за который гостя посадили. Вздохнув, Ежик покрутил в руке приглашение. Он и сам не понимал зачем туда идет, но возможно мама Кроша думает их так помирить, блондин скорее всего рассказал ей, что они просто поссорились. Как друзья. Ведь никто не должен был знать о том, что между ними было что-то большее, тем более родители Кроша. Еще раз все взвесив он посмотрел на адрес в приглашении и вызвал такси. Продолжив собираться, Ежик все больше вгонял себя в состояние полной отрешенности от происходящего. На этот раз его мысли заняла Нюша, невеста Кроша. Несмотря на достаточно близкое знакомство с ней он никогда особо не обращал на девушку внимания, в их дружную компанию ее притащил Бараш, потом она просто влилась, но никогда не выделялась. И почему-то как бы не старался Ежик найти в своей голове положительные воспоминания, он не мог. Все что он помнил о Нюше, это ее бесконечные истерики, противный пробирающий до самых костей писклявый голосок, и до ужаса бесящий бантик, стягивающий ее медно-рыжие волосы в тугую косу. Да и в целом Нюша достаточно сильно походила на свинку, маленький вздернутый носик напоминал пятачок, маленькие зеленые глазки добавляли уверенности, а молочно-розовый оттенок кожи лишь еще больше подкреплял ассоциации. И это абсолютно точно не портило ее, эти незначительные аспекты ни в коем разе не преуменьшали ее очарования. Она все также считалась чуть ли не первой красавицей их школы, и вроде даже выигрывала какие-то конкурсы красоты. Вырвавшись из цепких лап раздумий, мужчина продолжил сборы, сопротивляясь желанию вернуться на кухню и опять пить чай целый день. Накинув плащ, Ежик закрыл дверь и спускаясь по лестнице, попытался унять волнение. Уже в машине он снова задумался, а стоит ли ему ехать, сможет ли он сдержаться, увидев до одури любимое лицо, впервые за месяц, насколько вообще его там ждут? Солнце, ярко светившее на улице, словно с издевкой подмигивало ему, отражаясь в витринах, бросая блики на вымощенный плиткой тротуар, оно пыталось обнять своими цепкими лапами, как можно больше укромных уголков. Повсюду царило веселье и звонкий смех, весна вступала в свои права, с каждым днем становилось все теплее, а на улицу выползали семьи с детьми, компании друзей и влюбленные парочки. Вопреки этому с лица Ежика не сходила мрачная отрешённость, казалось его вовсе не волновало все, что происходит вокруг. Он курил уже третью сигарету стоя неподалеку от входа в ЗАГС и все не мог найти в себе силы сделать шаг в сторону огромных светлых дверей с тяжелыми железными кольцами в качестве ручек. Дыхание было сбитым, в животе что-то неприятно тянуло, а сердце сжималось в непонятном желании то ли остановиться, то ли начать биться в тысячу раз быстрее. Ноги были ватными, пальцы подрагивали, а в горле стоял ком. Да что же это такое, Ежик уже начинал злиться, сам не понимая из-за чего. Резко дернув рукой, он бросил окурок на землю, затушив носком ботинка, и медленно двинулся ко входу. Церемония в скором времени должна была начаться, в холле перед залом, где молодожены давали свои клятвы было еще несколько ожидающих своей очереди групп, счастливые родители и друзья, взволнованные женихи, и невесты в самых разнообразных платьях, изо всех сил сдерживающие слезы вызывали непонятное чувство зависти и горечи. Мазнув взглядом по толпе, Ежик вздрогнул, завидев белокурую макушку, время как будто остановилось,мужчина замер, не имея возможности даже пошевелиться, ноги начали дрожать, он не мог сделать и крошечного вздоха, к глазам подступили слезы, а сердце болезненно сжалось. В груди одновременно разрастались и боролись между собой два желания: броситься вперед и сжать так горячо любимое тело в крепких объятиях и больше никогда не отпускать или убежать как можно дальше, и неважно куда, хоть на другой материк лишь бы не чувствовать эту боль, полностью поглощающую его. Наконец, немного успокоившись и шумно выдохнув, он все еще не до конца окрепшей походкой двинулся в сторону родителей Кроша, которые стояли чуть поодаль и встречали последних гостей. Вежливо улыбаясь и учтиво приветствуя их. Ежик медленно ходил мимо людей, сбившихся в небольшие группки, периодически заводя с кем-нибудь из гостей непринужденную беседу. Изредка его глаза выхватывали из толпы пиджак Кроша, и тогда он пытался как можно быстрее перевести взгляд в другую сторону. Это было сродни пытки, на которую он дал свое полное согласие. Улучив момент, когда родители Кроша не были заняты приветствиями и беседами, он поблагодарил их за приглашение, немного поговорив с ними, он снова погрузился в свои мысли, гадая как долго он еще сможет здесь находиться. Смелости подойти к паре он так и не нашел. Время летело с неимоверной скоростью, приближая неизбежное. Ежик не успел и моргнуть, как вместо бокала, наполненного искрящимся пузырьками, шампанским в руке оказались какие-то цветы, в следующую секунду он уже стоит рядом с неизвестными ему гостями и ждет пока сделают общую фотографию на фоне украшенной зеленью и тонким дождиком стены, а еще через одну он вместе со всей толпой родственников и друзей выстраивается в колонну под руководством фотографа, чтобы через мгновение оказаться в небольшом помещении рядом с алтарем. Заиграл торжественный марш, распахнулись двери, обвешанные лентами, пара начала медленно заходить в зал, и Ежик почувствовал, что не может дышать, он пытался заставить себя сделать хотя бы один глоток воздуха, один спасительный глоток, но не мог, это было ему неподвластно. С каждым шагом молодоженов, он все больше и больше погружался на дно, он не слышал ничего кроме ударов собственного сердца, которое словно отсчитывало финальные секунды перед концом. Боль затопила, сжала и не позволяла даже пошевелиться, перед глазами с безумной скоростью неслись воспоминания. Их невозможно нежные поцелуи, утешающие объятия, ночи проведенные вместе, заставляющие сердце сжиматься, клятвы длинною в вечность, совместные планы и общие мечты, все их цели, весь их путь. Им по десять лет, они сидят на небольшом пустыре, и Ежик нежно дует на коленку Кроша, параллельно успокаивая друга, который снова умудрился где-то пораниться. А вот уже четырнадцать, они бегут, держась за руки вдоль берега речки и смеются, они счастливы. Семнадцать, и он признается Крошу, что девушки интересуют его куда меньше парней. Тот лишь обнимает и говорит, что это не меняет Ежика как человека, они ведь лучшие друзья с детства, и он не собирается терять его. Двадцать три, Ежик сбивает себе все кулаки об стену, а после обессиленный падает на кровать. Он влюблен в своего лучшего друга. Блять. Двадцать пять, Новый год, они оба пьяны, и ночь заканчивается в спальне. На утро Крош просит дать ему время. Через две недели он предлагает Ежику попробовать отношения. Двадцать семь, они наконец-то смогли найти идеальную квартиру, договор на аренду подписан, а переезд почти окончен. Они счастливы. Они проживают каждый свой день так, как давно мечтали. Все это проносилось перед глазами словно наяву. Зачем он пришел сюда? Что он рассчитывал увидеть? Неужели и вправду поверил, что смирился и отпустил. Голову сдавило словно тисками, из глаз брызнули из последних сил сдерживаемые слезы, а рот приоткрылся в немом крике. К черту, нахуй, он не мог. Наплевав на удивленные взгляды гостей и возмущенные перешептывания, он вылетел за дверь, не дожидаясь окончания церемонии, он бежал вниз по мраморным ступеням к спасительной прохладе весеннего вечера за дверьми. И он бы соврал, сказав, что глубоко внутри, в самом укромном уголке сердца, не билась словно в клетке надежда. Надежда услышать до боли знакомые шаги, почувствовать на плече теплую ладонь, очутиться в крепких объятиях и услышать родной голос, предлагающий забыть обо всем и сбежать. И он бы не раздумывая согласился в ту же секунду. Но Ежик из последних сил сдерживал ее, не позволяя затопить то, что осталось от его сердца. И лишь у самых дверей он позволил себе остановиться буквально на секунду, жалкую секунду, которая разрушила все. Все что он строил этот безумно долгий месяц. Не забыл, не отпустил, не смог. Выбежав на улицу, он скатился по стене и закурил, сизый дым, выдыхаемый тонкой струйкой, поднимался вверх, но желаемого расслабления не приносил. В голове одновременно не было ничего и роились сотни мыслей. Было страшно, но пути назад нет, он дал слабину и теперь то, от чего он пытался сбежать весь этот месяц затопило его полностью. Ежик позволил этой мысли обрести абстрактную форму, прочно засевшую в его голове, в ту самую секунду, как он замер у дверей. В этот момент в его голове раздался треск стекла, тонкая, хрупкая стена не выдержала, и лавина осознания собственной обреченности накрыла его с головой.

Он будет вынужден нести эти чувства через всю свою жизнь, но даже имея возможность никогда не откажется от них.