обязанности

      Алексу страшно.       Он сидит за столом, чинно сложив руки на коленях как хороший мальчик из набожной семьи за ужином, и дрожит от ужаса. Перед ним на столе омлет с зеленью и кружка с травяным чаем, и пару часов назад он бы с удовольствием набросился на еду. Но сейчас в горло не влезет и кусочек, несмотря на тянущее ощущение в животе. Или влезет, но тут же выйдет обратно. — Почему ты не ешь?       Алекс вздрагивает, поднимая взгляд от тарелки, и переводит на старика, сидящего напротив. Слепые глаза смотрят сквозь него, и он мог бы попытаться сбежать — рвануть из-за стола к выходу или попытаться тихонько выскользнуть. Идея кажется заманчивой, но он знает, что она обречена на провал. Нордстром, хоть и слеп, но опасен больше, чем придурки с улицы. Потому что у него совершенный слух, мышцы как у штангиста, быстрые реакции, куча распиханного тут и там оружия и злобная зубастая псина.       Алексу страшно. Он ничего не может сделать, ведь Роки внизу, в подвале, и если он не будет слушаться, то ей будет больно. Алекс не может допустить, чтобы её ранили. Снова. — Ешь, пока не остыло, — приказывает Нордстром и отпивает чай, что вызывает у Алекса волну мурашек. Этот старик всё делает жутко — даже ест.       Он смаргивает влагу с ресниц и дрожащими руками берёт вилку, с громким стуком втыкая её в омлет. Нордстром довольно кивает, а Алекса тянет блевать. Он покорно ест, отстранённо думая, что это вкусно, и гадает, как долго они с Роки протянут здесь. Как долго он протянет — будучи рабом у безумца. Он так и не понял, зачем нужен Нордстрому, но явно не для того, чтобы составлять компанию за обедом.       Хотя чёрт его знает. Старики ведь часто жалуются на одиночество. А у этого проблемы с головой, и мог решить, что похищение двух подростков — пусть даже те сами вломились в дом, чтобы его ограбить — отличный выход.       Господи, какой же пиздец. И зачем он вообще ввязался во всё это? Если удастся выбраться отсюда, он больше никогда и ни за что даже близко не подойдёт к старикам, особенно слепым, и не будет влезать в чужие дома. Нет, ни за какие деньги, кто бы ни попросил. Вот только для этого сначала нужно сбежать, а это кажется чем-то из разряда фантастики. Как можно выбраться из дома, где за тобой без устали следит маньяк, бегает туда-сюда выдрессированный бойцовский пёс и заперта подруга? Он не бросит Роки тут, но добраться до неё, а уж тем более освободить очень трудно. Возможно, однажды ему представится шанс, когда Нордстром ослабит бдительность.       Алекс лишь надеется, что к тому моменту у него останутся силы. — Полагаю, ты пытаешься понять, зачем я сохранил тебе и той девушке жизнь, — внезапно говорит Нордстром, и Алекс кивает, спустя секунду понимая, что старик этого не видел. — Да. — Вы забрали моего ребёнка, — он выплёвывает слова холодным тоном, от которого стынет кровь. — И ты заменишь мне его. — Что?       Алекс осоловело таращится на него, пытаясь переварить то, что только что услышал. В каком смысле заменить? Он не женщина, и родить не может, да и предложение тогда бы звучало как «ты заменишь мне девушку». Но как он может заменить ребёнка? Позволить опекать себя, воспитывать, жить вместе?       Боже мой. — И не только его, — добавляет Нордстром, откладывая вилку. — Ты, мальчик, отныне будешь жить здесь, со мной. Делать то, что я скажу, когда я скажу, помимо трёх основных обязанностей — готовить, убирать. Если ослушаешься или попытаешься сбежать — будешь наказан. Полагаю, как отцы наказывают своих детей ты знаешь.       В голове ярко встаёт картина Нордстрома, нависающего над ним с кожаным ремнём в руках. И себя, в идиотском фартучке, с половником в одной ладони и тряпкой в другой, у плиты с кучей кастрюлек. Больше похоже на образ стереотипной жены, чем сына.       Вот только это две обязанности. — Вы могли бы просто нанять сиделку, — предлагает Алекс, зная, что это глупо. Этому психу нужен слуга, а не помощник. — Мне это ни к чему. Ты дашь мне всё, что мне нужно.       Нордстром поднимается, ножки его стула противно скрипят по полу, и дурное предчувствие сжимает ледяную хватку на горле. Старик идёт к нему, постукивая кончиками пальцев по столу, ориентируясь, и Алексу кажется, что этот звук похож на тот, что издают гвозди, когда их забивают в гроб. Сравнение отлично описывает ситуацию — он как в гробу, тесном и душном, откуда не выбраться. Только разве что умерев и отправившись в загробный мир, если такой вообще есть. Но, учитывая, что при жизни он не был пай-мальчиком, то его ждёт ад, как и этого ублюдка. А встречаться ещё и в вечности с ним нет желания — ведь уж там-то выхода точно нет.       От печальных размышлений его отвлекает рука, цепко схватившая его за подбородок, и палец, поглаживающий губы. Это вызывает подозрения, и догадка, мерзкая и грязная, зреет, и становится тяжелее дышать. — Думаю, ты уже понял, какой будет твоя третья обязанность.