nobody's memories.

я, должно быть, полный идиот, раз начал это, но да, — смех всё же пробрал меня, вырвавшись где-то из глубины погибающих лёгких — я пишу дневник, чёртов дневник, хотя нет... думаю, это будет единственная моя запись, к тому же с заглавием. я, кроме этих листов, и рассказать никому не могу о том, что произошло, а так всё лучше, моё имя не будет известно, ничего обо мне, я не сумасшедший, чтобы раскрывать такие вещи, я не оставлю улик и зацепок.. нет. но всё же говорить об этом хочется, всегда хотелось, я мог бы долго обсуждать это, но с кем?.. по причине отсутствия такого человека я и опустился до этого уровня, до уровня человека, ведущего дневник. никогда не понимал таких людей, а ведь сейчас я на месте одного из них, забавно[?]. ах да, заглавие. думаю, нужно объяснить, почему оно именно такое. всё просто. я никто. в самом буквальном смысле этого слова. ведь я пуст. но мне нравится моя пустота, я бы отдал её лишь одной... в общем-то, я именно это тогда и сделал. я бы хотел говорить об этом с ней, наверное, но её я убил. она была такой красивой. мне было... впрочем, неважно, сколько лет. мы были детьми. обычными детьми. у неё была самая замечательная семья. она и для меня была семьёй. мне нравилось проводить с ней время, смотреть на неё я мог бы вечность, смотреть в её глаза, цвет которых совсем не отличим от цвета моря ясным летним днём. мы гуляли по пляжу. песок был такой горячий, что беспощадно обжигал ноги, но мне нравилось это чувствовать. помню, был ветер, но я все равно по своей привычке сжигал спички одну за другой. на огонь я люблю смотреть так же, как любил смотреть на неё. она улыбалась своей живой и светлой улыбкой, улыбалась мне... а в её глазах играл яркий солнечный свет так, как он играет с морем в его волнах. всё же её глаза красивее и привлекательнее моря. море... оно что? стихия. не покорённая никем, не поддавшаяся никому. оно ничьё. а она моя, я это знал и чувствовал. она всегда смотрела на меня. она всегда говорила, что мои глаза никогда не блестят, будто матовые. она никогда не сравнивала их ни с чем, как это теперь делают люди. жаль только, что она не выдерживала моих долгих взглядов. они не были испытывающими, но были взглядами того, кто обладает, кто чувствует это. я был тем, кто чувствовал уже в том возрасте её внимание к себе. несмотря на то огромное количество детей, которые всегда были вокруг, она была со мной, всегда меня выбирала и проводила со мной время. я не был активным и разговорчивым, да и сейчас не являюсь таким, чего не могу сказать о ней. скорее мы с ней противоположности. к ней тянулись люди, и она нравилась всем без исключения, а я всегда был её тенью: всегда был рядом, если говорил с кем-то, кроме неё, из других детей, то это происходило только с какой-либо целью, например, чтобы к ней не лезли лишний раз, потому что мне это не нравится. мне никогда не нравилось лишнее внимание, проявленное к ней. я старался не отпускать её от себя. но она не заводила новых знакомств, которые длились бы долго, поэтому, кроме меня, у неё почти никого не было. почти... разве что была одна девочка. она, конечно, была тоже красивой, но в то же время она была неприятна ни для для моего вечно блуждающего и изучающего всё взгляда, ни для внутреннего восприятия. она всегда требовала внимания от всех. за этим было бы забавно наблюдать, если бы она не вызывала у меня отвращения. может, странно, что я в свои десять-то был с этим словом знаком, не то что уж в том возрасте. но другого слова, чтобы объяснить это я и тогда не находил. её голос портил каждый звук, с которым пересекался звуковыми волнами, в том числе голос моей... прекрасной N. да, пускай так. N всё же общалась с ней. когда она предложила выбрать между мной и ней... N выбрала меня. я сейчас не передам в этих словах, что чувствовал тогда, но это было одно из лучших чувств в моей жизни. к тому же после этого выбора никто больше не препятствовал нашей дружбе. я продолжал ходить к ней домой, помогать почти во всём и со всем. её родители и брат относились ко мне крайне положительно. поддерживали меня не меньше, чем её. думаю, они уже считали меня родным для себя и N человеком. все четверо мне доверяли. ах да, я был старше, так что часто помогал ей с учёбой. причём помогал до того, как принимался за выполнение своих заданий. в общем-то поэтому и не только мы часто оставались наедине. от этого наше поведение совсем не менялось, разве что я смотрел на неё чаще и более открыто. иногда, когда замечала мой взгляд на себе, она говорила, что он стеклянный, но в то же время, как и всегда, матовый, потому что "даже свет солнышка тонет в них". а после спрашивала: "представляешь, как мне нелегко долго смотреть в них?". "это хоть и бездна, но та, которая манит заглянуть в неё... " — сказала моя N однажды. я спросил её тогда: "ты не смотришь потому, что боишься упасть?". она улыбалась и говорила, что нельзя бояться меня. я с сожалением понимал, что на самом деле очень даже можно, потому что я сам боялся себя. когда приходил домой, запирался на замок в своей комнате, даже если в доме больше никого не было, долго лежал и смотрел в потолок. много думал. думал о ней. о себе. о смерти. но, наверное, это смерть думала обо мне. она ждала чего-то от меня, или, может быть, даже кого-то. когда я закрывал глаза, я видел свою дорогую и прекрасную... свою N. но не живой я её видел. изнутри меня пронимали дрожь и страх. я так много раз испытывал это, проваливался сквозь нескончаемые воспоминания о ней в то, что казалось мне страшным тогда. я не смыкал глаз до самого рассвета, потом уже не было сил лежать. мне было необходимо встать с постели и начать что-то делать. сейчас подобного нет. давно нет. но тогда я утром шёл к ней, чтобы пойти в школу вместе. было хорошее время, я думаю. но всё хорошее в нашем настоящем мире проходит. в очередные выходные мы с N снова пошли на пляж, на ту его часть, что была далеко от воды, но считалась пляжем. всё это повторялось так часто: N, пляж, я, спички в моих руках, её платье из ткани, что горит не хуже факела. в глубине души я знал, что это последний раз. я смотрел на неё пристальнее, чем обычно, чтобы запомнить всё как можно лучше. мы говорили о чём-то совсем постороннем. внезапно я почувствовал невероятно громкий шум в голове, именно почувствовал. что-то тогда окончательно перемкнуло внутри меня. я понял, что мне необходимо сделать. это было то, что так много раз представлялось мне в моём воображении, то, чего я боялся и что меня мучило. я не встретил какой-то нерешимости, нравственных, моральных или психических преград, когда в очередной раз чиркнул спичкой. пару секунд я смотрел на пламя, а после поджёг её платье. я просто смотрел, как быстро оно горело, как вместе с ним горела она. если человек может сомневаться и щадить, то огонь — нет. мне нравилось смотреть на неё и сейчас. должно быть, она чувствовала невыносимую боль, которая сковала её милое, маленькое, хрупкое тельце от любых движений. тогда она "упала" в мою бездну навсегда. упала и исчезла в ней. я, помню, плакал, как ни странно, и улыбался. помню ещё как огонь жадно, с треском, поглощал её, а она кричала, наверное, тогда её мама пришла. у меня перед глазами была лишь одна картина, как она горит. я ничего не слышал, не видел и не чувствовал. очнулся от того, что почувствовал, как через рубашку мне на плечо капнула слеза. это была слеза её матери. она крепко обнимала меня и только жалела. я не люблю, чтобы меня жалели, но я не мог просто оттолкнуть её в тот момент. я спросил, как N, она только крепче обняла меня, такой ответ меня устроил. смерть от меня больше ничего не требовала. я отдал всё, что было дорого моему сердцу, думаю, и сердце тогда я тоже сжёг и отдал. я не маньяк. я сделал то, что было нужно сделать. и это не так страшно, как казалось в мои комнатные вечера. совсем не страшно. мои воспоминания о ней... лучшее, что у меня есть, они уже не будут испорчены никогда и никем. она навсегда со мной. она — всё моё хорошее в прошлом. её родители умерли через неделю после того случая: двойное самоубийство. ещё через два дня её брат погиб в дтп: отказали тормоза, — техническая неисправность, судя по заключению криминалистов, которое я сам видел. ни одного дела по причине смерти членов этой семьи не было возбуждено. я больше не брал в руки спичек, заменив их на зажигалку — зажигалку её отца, подаренную мне утром в день его собственной смерти. это довольно неплохая вещь, должен сказать, но на самом деле это далеко не то же, что запах загорающейся спички, да и пламя, в общем-то, совсем другое, поэтому меня довольно сильно тянет вернуться к моей старой и доброй привычке, однако я слишком давно решил от неё отказаться. я, конечно, не курил, но зажигалка была подарена, как сказал её отец, "на память", хоть я и без того всё прекрасно помню.