Дом там, где твоя зубная щётка

В эту пятницу у Виктора был день рождения — грустный праздник именно в его частном случае, поскольку из близких людей имелась только оставленная бывшей женой Буся, да и та была кошкой. Виктору имя не нравилось, но на другое кошка, приученная женой, не отзывалась. Были, конечно, ещё коллеги, но их близкими людьми не назовёшь. Сын уехал в другую страну, второй сын как раз в это время сдавал сессию, ни ребёнка, ни котёнка… Точнее, котёнок как раз-таки был. Виктор Палыч наложил Бусе в миску хорошие кусочки отварной курицы, налил себе вина и уселся в кресло — нога на ногу, точно как герой романтических фильмов. Только вид за окном бы ещё манхэттенский, а не пустынный двор да стройка вдалеке. Виктор Палыч был один уже третий год. Одиночество он прогонял работой: помимо преподавания, писал статьи, методички, диссертацию, книги, научные труды, составлял расписания, брал подработки в родном вузе… Всё это было сублимацией, бесплодными попытками отвлечься от мыслей, прогнать безумные сны, после которых он совсем не отдыхал, сосредоточиться на другом. Поговорить Виктору Палычу было с кем. Проблема была не в этом. Измученное тело требовало тепла и ласки, и Виктор Палыч ничего не мог с этим поделать — только зажмуривался и отворачивался, когда тонкие пальчики отличницы Колмаковой вызывали мысль о том, как нежно они, наверное, умеют касаться грубоватых мужских плеч. Это неэтично. Непрофессионально. Да даже как-то педофильно, в конце концов! Девочке девятнадцать лет, ему — сорок два. Он ей в отцы годится… Виктору Палычу Колмакова как студентка нравилась. Она всегда готовилась, была очень старательной и могла ответить практически на любой вопрос, хотя когда Виктор её вызывал, смотрела на него такими огромными глазами, что ему становилось совестно: напугал бедняжку, изверг. Колмакову звали Даша, Виктор упорно официозничал, называя её не иначе чем Дарьей. Он считал её очень скромной и предельно застенчивой, поскольку говорила девушка тихо, а глазищи таращила вовсю — компенсировала, видать, недостаточную силу голоса. Виктор Палыч питал слабость к хрупким беззащитным девушкам. Даша питала слабость ко взрослым мужчинам. Виктор Палыч принимал это за застенчивость. «Дуб», — думала Даша, а потом стыдилась: давно он уже обо всё догадался, просто слишком хорошо воспитан, чтобы её осадить. Хотя за что? В трусы она к нему не лезет, да и вообще ни полунамёком не даёт понять, что препод ей небезразличен. Всё пристойно, в рамках и… И до ужаса хочется прийти на какую-нибудь пересдачу в чулках. Совсем в чулках. Но у неё пересдач не бывает. Она ведь отличница, а это как диагноз — связывает по рукам и ногам. *** Виктор Палыч Дашкину спину узнал сразу. Прихватив с прилавка пакет молока, он гусарской походкой отправился к ней — надо было кое-что уточнить по поводу первой в жизни Колмаковой пересдачи. На экзамене у Виктора создалось чёткое ощущение, что молчащая как партизан Дарья всё знает, но по каким-то своим причинам решила прикинуться пеньком. Помучав её вопросами, дополнительными вопросами и наводящими к дополнительным, получив в ответ только печальный взгляд больших зелёных глаз, Виктор Палыч отправил страдалицу на пересдачу. — Дарья, — позвал он, осторожно касаясь отличнического плеча. Колмакова медленно, как-то лениво даже повернулась, уловила Виктора периферийным зрением и внезапно, отпрыгнув, швырнула в него нарезным батоном, который вертела в руках. Виктор Палыч батон машинально поймал и уставился на ученицу, хлопая глазами. — Виктор Павлович! — Дашка густо покраснела, отобрала у препода батон и положила его обратно на полку. — Простите меня. Я приняла вас за другого человека. — И поэтому решили кинуть в меня булкой, — осторожно уточнил Виктор. Дарья покраснела ещё больше. — Он этого заслуживает. Вы ещё подкрались страшно… Виктор слегка смутился. Бесшумная походка у него выработалась сама собой за годы преподавания. Приносить шпаргалки было гиблым делом, и не только потому, что орлиный взор Виктора Палыча их моментально вычислял. Препод почти летал над скрипучими половицами. Он даже как-то не замечал, а вот студенты пугались до полуобморочного состояния, когда над ухом у них раздавалось вкрадчивое «а что это у нас в рукаве?» — Простите, Дарья, — покаялся Виктор Палыч. — Я вообще-то по поводу пересдачи. Приходите вы в субботу в пять, чего вам сдавать со всеми? Случай единичный и надеюсь, не повторится. «Это уж как пойдёт», — подумала Дашка. Виктор Палыч внимательно разглядывал студентку. Лицо у той было непроницаемое. Интересно, она действительно думает о чём-то непристойном или это его воспалённый мозг видит то, чего нет? — В субботу так в субботу, — кивнула Дарья, нервно поправила выбившийся из-за уха локон и выжидательно уставилась на Виктора, который неожиданно для себя как-то застыл во мгновении. Этим его Дашка и притягивала: в ней столько было тепла жизни, что на роту бы хватило. Волосы у неё были насыщенного каштанового цвета, шелковистые на вид и наверняка на ощупь, закручивающиеся на концах, где-то у талии, в трогательные колечки, с небрежной чёлкой, которая постоянно отрастала и лезла в глаза — в период сессии Дарья категорически забывала её подстригать. Глаза же, большие, зелёные и какие-то испуганные, будто просили о защите. Дурная привычка грызть карандаш — только карандаш, ручки, наверное, были невкусные — не испортила её красивые зубы, которые улыбчивая Дашка регулярно демонстрировала. Точёные плечи вырисовывались под майкой — и сползшая лямка лифчика тоже, но Виктор Палыч, заметив такую деталь, тут же отводил взгляд. А ещё от Дарьи всегда пахло шоколадом, и Виктор Палыч чаще, чем нужно, наклонялся посмотреть её конспект. И несмотря на то, что у них не могло быть ничего общего, его всё-таки неодолимо тянуло к студентке, к невинной девочке, которая была младше его старшего сына. Ужасно. Суббота подобралась незаметно и очень быстро — «как вы к студентам, сзади» — осуждающе сказала бы, наверное, Колмакова, которая всем всегда давала списывать. Наверное, ей просто нравилось чувствовать себя хорошей — отказать Дашка умела, Виктор точно знал. Виктор прогнал непрошеные мысли, прихватил методичку и отправился мучить новоявленную двоечницу. Дашка на вопросы отвечала равнодушно, почти на автомате, становилось понятно: она это всё уже давным-давно знает. Зачем тогда экзамен завалила? Неужели добивалась… Индивидуальной пересдачи? — Даша, — вкрадчиво позвал Виктор. — Вы почему сразу не могли мне всё это рассказать? Безнадёжно погрызенный карандаш, который Дарья вертела в руках, замер. — Виктор Палыч, — выдохнула студентка, и Виктор Палыч вдруг ощутил запах вина. Пьяная. На экзамен. — Вы что, пили? — риторически осведомился Виктор, свирепо нависая над Дашкой. Та смотрела на него умоляющими глазами, а потом вдруг потянулась вверх, зажмурилась по-детски и — хотя Виктор отлично понял, что сейчас последует, и мог двадцать раз её остановить — поцеловала его в губы, торопливо, будто в ужасе от проделанного. — Колмакова… — прошептал Виктор, не отстраняясь ни на дюйм, когда его отпустили, — вы что творите? — Целую вас, — Дашка дышала вином ему в губы, в ноздри ввинчивался запах шоколада от её волос, и Виктору Павловичу становилось не то чтобы плохо, но как-то… Пьяно, что ли? Он нервно подёрнул носом и отшатнулся. — Дарья, вы студентка, я преподаватель. Давайте забудем об этом. — Да. Давайте забудем о том, что я ваша студентка, — радостно уцепилась Даша за его косноязыкость (Виктор ругнулся). — Хотя бы на часик… Она резво вскочила, оббежала стол, уселась перед Виктором на пол, опёршись руками ему на колени, и проникновенно заглянула в глаза. — Идите домой, Дарья, — строго велел Виктор Палыч, чувствуя, что разум его покидает. Даша повиноваться и не думала — с размаху уткнулась лицом ему в колени, и Виктор заёрзал, пытаясь унять естественную реакцию на такого рода нарушение личного пространства. — У вас стоит, Виктор Павлович! — торжествующе заметила Колмакова, не поднимая головы — и как увидела только? Или догадалась? — И вы это от меня не скроете. Она посмотрела на Виктора, сдула с глаз чёлку и томно потянулась к нему. — Так. — Виктор Палыч крепко, по-мужски перехватил студентку за запястья, поднял, выставил, не сопротивляющуюся, за дверь и заперся. Затем устало рухнул на ближайший стул, чувствуя, как колотится сердце. Слишком много потрясений на одну квадратную минуту времени. — Идите домой, Дарья! Потом поговорим. — Потом мне будет стыдно, — возразила Дашка. — Вы будете вести себя как обычно, и я смогу убедить себя в том, что всё это было алкогольным бредом. Я буду краснеть при вас, а вы будете делать вид, что ничего не замечаете. У вас прекрасно получится, я знаю. — Замечательный расклад, — похвалил Виктор Палыч. Ага. Хоть волком вой. — Нет! — возмутилась Даша из-за двери. — Виктор Палыч, мы взрослые люди. Хватит прятаться. Мы имеем право делать всё, что хотим… — Даша, — Виктор снял очки и устало их протёр. — У меня сын старше вас. Вы для меня ребёнок. Безбожное враньё! — Лжец, — моментально вычислила его Колмакова. — Ладно, Виктор Павлович. Я уйду. Но знайте — я этого не забуду. Шила в мешке не утаишь. Виктор машинально посмотрел вниз и обречённо вздохнул. Теперь предстояло ещё как-то заново приручать дикую студентку, которая, протрезвев, обязательно захочет прогулять все его лекции до конца года, а лучше — университета. Честно говоря, Виктор Палыч и сам бы свои лекции с удовольствием прогулял. Прям вместе с Дарьей, где-нибудь в подсобке. Но это были лишние, несбыточные мысли, которых не следовало даже допускать. Вопреки его ожиданиям, Даша на следующую же лекцию пришла. Невозмутимо поздоровалась, слушала с безмятежным видом, по-прежнему сидела на первой парте и вела себя так естественно, что у Виктора закралось подозрение: а помнит ли она вообще хоть что-нибудь? Ему было тяжело. Каждый раз, глядя Колмаковой в глаза, он невольно вспоминал её голову на своих коленях и шальной взгляд снизу, и озорную ухмылочку, как бы намекающую на всякие непотребства. Сны с участием студентки стали почти регулярными, Виктор Палыч обрёл глубокие синяки под глазами, потому что перестал высыпаться. Он сердился на себя: как юнец в пубертатный период, ей-богу. Никакого покоя. С Виктором частенько заигрывали — он очень быстро научился прикидываться птеродактилем, поскольку в те времена, когда только начал преподавать, был ещё женат и растил маленького ребёнка, да и профессиональная этика не позволяла отвечать на флирт студенток. Это были издержки его работы — очень просто увлечься взрослым мужчиной с хорошей речью, который проявляет естественную преподавательскую заботу. У некоторых это выходило за рамки, но Виктор Палыч умел мягко и тактично охлаждать чересчур горячие головы. Колмакова не флиртовала никогда. Но, как оказалось, за её сдержанностью скрывался тот ещё чертёнок. И Виктор хотел только её — впервые в жизни хотел свою студентку, впервые в жизни не мог оторвать от неё глаз. Они все были для него детьми, цыплятами с наивными глазами, любопытно заглядывающими в незнакомую интересную жизнь — и тут вдруг один цыплёнок стал… Виктор Палыч удержался от блистательного сравнения с курицей, но тень по его лицу всё же прошла. Впрочем, вряд ли кто-то заметил эту мимолётную улыбку. В аудитории было шумно. У него никогда не бывало образцовой тишины: Виктор слыл исключительно демократичным преподом, и не зря. На его парах можно было даже выспаться, если сильно не наглеть. Материал усваиваешь — и хорошо… Виктор с тревогой уставился на пустующее место Колмаковой. Вряд ли она будет опаздывать на сорок минут. Неужто стыд таки накрыл несчастную отличницу? На Дарью он наткнулся в пустынных коридорах университета, уже заперев дверь. Колмакова, блистая в полутьме благородной синевой вокруг глаз, медленно сползала по стеночке. — Вашу мать, Дарья! — Виктор Палыч стремительным ястребом ринулся вперёд и кое-как успел поймать внезапно занемогшую Дашку. Та висела у него на руках, как тряпичная кукла, не имея сил даже держаться за надёжную Викторову шею. Дотащив Колмакову до преподавательской, Виктор Палыч бережно уложил её на диван и всмотрелся в нездорово бледное лицо. Он только сейчас заметил, как резко она похудела и осунулась. За неизменными Дашкиными улыбками скрывалось что-то болезненное. — Дарья! — громко позвал Виктор, потом энергично потёр Даше уши и щёки — этот варварский способ приведения в чувство был ему известен со школьной скамьи. Обычно спасаемый начинал отчаянно материться и волей-неволей приходил в себя, лишь бы прекратить издевательство. Колмакова открыла глаза, посмотрела на Виктора Палыча и снова их закрыла. — Даша, — возмутился Виктор. Студентка приподнялась истинно зомбическим движением и уткнулась ему в шею. Лоб у неё был прохладный. Температуры нет — и то хлеб. — Виктор Палыч, вы плохо выглядите, — неожиданно обвинила Дашка откуда-то снизу. — У вас сон поверхностный. — Зато у вас обморок глубокий, — не остался в долгу Виктор. — Что такое, Дарья? Вы больны? Даша вяло махнула рукой и сползла ниже. — Я просто голодала чуть-чуть. Сессия… Немножко забывала есть. — Как можно про это забыть? — опешил Виктор Палыч. — Ну, еда не вы, — томно вздохнула Колмакова, и он совершенно точно понял, что над ним насмехаются. Захотелось хорошенько встряхнуть Дашку, но от такого она могла вернуться в забытье. Да и не соображала ведь почти. Первым делом Виктор напоил Дашу чаем, потом уволок к себе домой и долго садистски кормил. Когда Колмакова начала извиняться, краснеть и панически поглядывать на дверь, успокоился: это была его привычная Дашка, здоровью которой ничто не угрожало. Виктор Палыч покинул кухню всего на пару минут. Когда он вернулся, несносная Колмакова успела помыть посуду и теперь спала беспробудным сном прямо на его кухонном столе. *** Даше снились котлеты. Они падали на тарелку откуда-то сверху, а потом вдруг приблизились и начали, шумно дыша, щекотать её усами. — Буся, отстань от студентки, — раздался негромкий голос Виктора Павловича. Усы исчезли. Исчез и сон. Дашка открыла глаза. Виктор стоял у окна, держа на руках кошку, и медленно её поглаживал. «У него ведь сын взрослый», — подумалось вдруг Даше. — «Он, наверное, внуков уже хочет. А я…» Но вопреки всему, стыдно ей не становилось. И даже если бы Виктор Палыч мечтал понянчиться не только с внуками, а с правнуками и с ещё более дальними потомками, Даше он от этого нравиться не переставал. Закатное солнце золотило занавески и трагический профиль Виктора, вырисовывающийся на фоне окна. Даша лежала на боку, подложив руку под голову, и думала о том, что здесь не хватает сигареты — у препода в пальцах. А ещё много всего лишнего: одежды на ней и на Викторе Палыче, ему и в трусах было бы сносно. Пока разброд бурлил в буйной Дашкиной голове, Виктор, очевидно, насмотрелся в окно и повернулся. — Даша! Вы как? — тут же спросил он, отпуская кошку. Даша машинально почесала её за ушком, радуясь тому, что препод наконец перестал дарькать и теперь называет её Дашей не просто случайно. Кошка была откормленная и ласковая, становилось понятно, что её любят и не скупятся на еду и нежности. При мысли об одиночестве Виктора Палыча, которому, кроме кошки, и погладить-то некого, Даше почему-то захотелось плакать. — Замечательно, — ответила она каким-то севшим голосом. — А что… Что я делаю в вашей кровати? — Вы уснули за столом, — объяснил Виктор Палыч. В его мужской логике не было места сомнениям: видишь спящую симпатичную девушку — неси её в кровать. Даша сдержала улыбку. Они существовали в очень разных системах координат. И это ей нравилось. Она потянулась, чтобы встать, и неожиданно наткнулась на стакан, который тут же зашатался. В попытке его поймать Даша свалилась на пол, задев тумбочку. Дверца распахнулась, неплотно закрытый флакончик с обувным кремом выпал и разлился, образуя на Дашкиной груди большое чёрное пятно. — Блин! — расстроилась она, оглядывая себя. Виктор Палыч и глазом не моргнул. — Ванная направо в конце коридора. Полотенце там, на стиралке, чистое, — он неопределённо махнул рукой и, немного подумав, добавил: — Большое. Когда завёрнутая в большое чистое полотенце Колмакова появилась из ванной, аки нимфа из морских вод, Виктор целомудренно отвёл взгляд. Любоваться на голые ноги своей студентки он считал занятием в высшей степени неэтичным. Но куда бы он Дарье ни смотрел, везде находилась какая-нибудь обнажённость: плечо, ключицы, шея, тонкие лодыжки. Колмакова будто магнитом притягивала его взгляд, и впервые в жизни Виктор Палыч ощущал, что инстинкты берут верх над его разумом. — Даша, прикройтесь, — нервно велел он, бросая в Дарью собственным халатом. Та поймала его левой рукой, прижала к себе, но закутываться не спешила — замерла, словно пугливая косуля, глядя на Виктора со смесью страха и желания. Это было уже слишком. — Даша, — выдохнул Виктор Палыч, одним широким шагом пересёк разделявшее их расстояние и впился в Дашины губы голодным поцелуем. Колмакова подняла руки, чтобы обнять его за шею, и полотенце такого не выдержало: свалилось к её ногам. Виктор Палыч отпнул его куда подальше, подхватил Дашу под пятую точку и понёс обратно в кровать — совсем для других, чем час назад, целей. По крайней мере, Дашка на это надеялась, хотя совершенно бы не удивилась, если бы препод сейчас уложил её под одеяло и, прикрывая подушкой свой стояк, начал бы драматичный монолог о профессиональной этике и двадцатитрёхлетней разнице в возрасте. Виктор Палыч ничего такого делать, естественно, не собирался. За эти три года он слишком изголодался по банальным человеческим объятиям, и теперь даже невинные Дашкины поглаживания казались ему предельно эротичными. Но один вопрос выяснить всё же стоило. Виктор Палыч не собирался бездумно обесчещивать девушку. Если уж и брать на себя ответственность за первые в жизни Дарьи сексуальные впечатления, то делать это нужно с умом. — Девственница? — с тревогой осведомился он, подозревая, что вопрос был излишним: девственницы так уверенно чужие ремни не расстёгивают. И всё же Дашкино тихое «нет» вселило в него облегчение. Где-то на подкорке сознания кольнуло собственничество: кто? Даша тут же заставила его забыть об этом. *** Дашка вероломно сбежала, оставив безмятежно спящего Виктора Палыча одного — только кошку ему под бок сунула. Благо, дверь у него в квартире захлопывалась, и переживать из-за возможных грабителей не стоило. Тихо занималось утро. Даша брела по пустынному городу, сама не понимая, что у неё в голове — стыд? Равнодушие? Нежность? И как себя теперь вести? Вопросов было не то чтобы много, просто они казались явственно неотвечаемыми. Могла бы Дашка прояснить хоть один — и раздрая в душе бы уже не было. По крайней мере, такого. Когда показалось здание общаги, Даша успела передумать множество всяких приятных и не очень вещей и решила — будет вести себя как раньше. У них не может быть ничего общего, а навязывать преподу свою любовь было бы попросту глупо. Бедный Виктор Палыч устанет от неё прятаться. — Будь взрослым человеком, Дашка, — тихонько пробормотала она себе под нос. Это правильно. Так надо. Ничего не подозревающий о душевных метаниях Колмаковой Виктор Палыч тем временем проснулся и решил немного, ну хотя бы на пару часов отложить самобичевание. Трудно мучиться угрызениями совести, когда тебе так хорошо — впервые за несколько лет. Поняв, что Дарьи нет не только у него в постели, но и в принципе в квартире, Виктор Палыч встревожился. Чего это она удумала? Сбежать? От него? Как и практически любой мужчина, Виктор очень любил, когда женщина от него ускользала — ну, не совсем, конечно, так, чтобы он мог иногда догнать и схватить, но и не слишком близко. Интуиция подсказывала, что Даша так играть не станет. Слишком честная. Оставалось только надеяться, что она сбегает от Виктора, а не из университета. Совершенно ужасно становиться виновником загубленного будущего молодой девушки, которая тебе к тому же глубоко небезразлична. На лекцию Виктор Палыч шёл, как на свидание — нервничающий и полный надежды обнаружить Колмакову в аудитории. Можно даже забившейся под парту — ничего, ночью скромница из Дарьи как-то улетучилась, а значит, стыд — явление временное. Даша сидела на первой парте и глаз не поднимала, только упоенно писала конспект. Виктор Палыч бросал на неё редкие взгляды, борясь с желанием вызвать и задать какой-нибудь отвлечённый вопрос. И самообладанию Дашкиному завидовал. Держится как ни в чём не бывало, только глаза прячет. Виктор откровенно не знал, как сейчас себя вести, но знал точно — делать вид, что ничего не было, он не станет. Гипертрофированное чувство ответственности, которое Виктор Палыч к своим сорока двум уже умерил, двадцать три года назад привело его к несчастливому браку. Конечно, теперь у него было два замечательных сына, которых он всей душой обожал. А вот женщины, жены в полном смысле этого слова, не было. Бывшую жену он такой не воспринимал. Глядя на Дарью, у которой всё только-только начиналось, Виктор Палыч понимал, что не хочет портить ей жизнь. И что непременно испортит, если продолжит. Стоило только представить их через двадцать лет — цветущая женщина и старый хрыч. Виктора передёрнуло. Дашка совсем не была дурочкой, и он знал, что она тоже обо всём этом думала. Но ей, как любой молодой и неопытной девушке, свойственно было бросаться в омут с головой — конечно, старательно всё обдумав и искренне считая, что это взвешенное решение. — Я не хочу портить тебе жизнь, Даша, — честно сказал он, когда они встретились в тёмной подсобке. — А я — вам, — отозвалась Дашка, и Виктор Палыч очень жалел, что не может сейчас увидеть её глаза. — Не переживайте. В жизни всякое бывает. И вышла, не успел он и рта открыть. Жизнь потекла своим чередом. Студентка Дарья Колмакова снова была лучшей на курсе, преподаватель Виктор Павлович — полон профессионализма как никогда. Пересекаясь в коридорах университета, они вежливо здоровались друг с другом и расходились. Даша смотрела на Виктора Палыча, вычерчивающего очередную схему, и не понимала ни слова из того, что он говорит. Виктор смотрел, как падает на лоб Дашкина чёлка, как устало щурятся наивные глаза, и чувствовал себя безнадёжным дураком. Всё только-только начиналось.