А у меня... крылья есть?

       Аня носит фамилию Ягер. Ане пришлось выйти за него. Он сказал, что будет расстреливать двадцать человек в день, если она и дальше будет думать над ответом. Тогда она подумала, что это блеф. И тогда он наглядно показал, что она ошибается. Аня вышла за него. Не ради себя. Ради других.        В детстве Аня думала, что поцелуй с принцем — самое прекрасное чувство, приятное до поджимания пальцев на ногах. У Ягера сухие обветренные губы, и его поцелуи вовсе не похожи на поцелуи принца из её мечты.        С ней обращались, как с куклой. Берегли, охраняли. Выполняли всё, о чём она просила. Кроме свободы, конечно. Ягер хотел ребёнка.        По ночам… Боже, как ей хотелось умереть. Только бы не это. Только бы не снова. И каждую ночь одно и тоже. Ягер одержим своими идеями.        Аня не знает, что хуже: умереть или носить под сердцем ребёнка от этого человека. Конечно, сделать аборт ей не дадут. Заботливый папочка печётся о своём потомстве. Аня знает только одно: она будет любить этого ребёнка. Как бы то ни было.        Роды были тяжёлые — у них с Ягером разные резус-факторы, малышка взяла отцовскую группу крови. Никто не думал, что Аня выживет. Врачи так и сказали: «Не сможет. На столе помрёт. ОТ потери крови». Но любимый муженёк, конечно же, подсуетился. Она выжила. Назло врачам. Назло всем. Ради ребёнка.        Аня осталась жива лишь чудом. По чистой случайности, у адъютанта Ягера кровь была той же группы. Аня выжила, и по венам у неё течёт литр тиликевской крови. Литр, который её спас.        Ей не отдали её малышку. Девочку унесли сразу после родов. Аня её даже не увидела. Аня сквозь тьму, сквозь забытье и обмороки кричали и просила отдать ей ребёнка. Она вцеплялась в руки врачей, прося хотя бы увидеть дочку. Тщетно.        Родив наследницу, Ярцева больше не была нужна. Она как дорогая игрушка, о которой забыли, увидев новую. У Ани было всё: красивая одежда последних моделей, прекрасные дорогие украшения. Она была самой богатой, самой обеспеченной из всех пленниц в мире. И, всё-таки, пленницей.        Нет ничего страшнее горя матери, которая не может увидеть своё дитя. Аня пыталась покончить с собой, и не один раз. Её вновь и вновь останавливали. Штандартенфюреру не нужны сплетни, касающиеся его семьи. Тилике почти поселился в особняке Ягеров, неустанно находясь рядом с фрау Анной. Всё для того, чтобы она не наложила на себя руки.        — Почему? — она срывает с шеи жемчужные бусы и швыряет в зеркало. Нить рвётся, и светлые шарики барабанят по поверхности столика, рассыпаясь переливчатым дождём. — Почему я не могу увидеть свою дочь?!        — Фрау Анна, вы сами понимаете, что это невозможно, — Тилике даже не морщится. К этим истерикам он давно привык.        Точно бешеная волчица, она бросается к нему, шипит в лицо, вцепляется пальцами в мундир.        — Я хочу увидеть свою дочь!        — С ней всё в порядке, — пустые слова, ничего не значащие, сказать больше он не может, как бы ни хотелось.        — Почему вы меня к ней не пускаете? — Аня плачет, Аня захлёбывается в рыданиях. Маленькой Шарлотте уже почти семь, а она так ни разу и не видела свою мать.        — Господин Ягер запретил вам встречаться с дочерью, — Тилике её жалко. Когда-то он сам вёл её по тихим коридорам штаба, чтобы предложить её Ягеру как квалифицированного переводчика. Как же давно это было…        — Я не слышала её первого слова! Я не видела её первых зубок! Я её первых шагов не видела! Так почему я не могу просто её увидеть?!        — С ней всё в порядке, фрау Анна…        — Уходи, — хозяйка покоев указывает на дверь, и он подчиняется, оставляя её под присмотром служанок. Они позаботятся о ней.

***

       — Что… Какого?! — Тилике замирает в дверях. Удивление сменяется решимостью. Он делает шаг вперёд. — Фрау Анна!        — Нет! — Аня спокойна. Спокойна как никогда. — Не подходи ближе. Ни шагу.        — Что вы удумали? — Тилике стоит на месте, но его поза напоминает готовящегося к прыжку зверя — вот-вот сделает рывок.        — То, что я давно хотела, — фигурка на фоне окна кажется такой хрупкой, что кажется, просто физически необходимо заслонить её от всех угроз. Но как защитить её от самой себя?        — Нам надо уходить! Господин Ягер уже…        — Я не пойду. — Аня говорит тихо, и в этом тихом голосе сейчас столько силы.        — Но, как же… — он потерянно смотрит на неё.        — Нет! — она отвернулась обратно, к открытому окну.        Стоит ей отвернуться, как он делает большой шаг вперёд, ближе к ней.        — Анна!        — Нет! — Аня останавливает его жестом руки. — Стой там. Не шевелись.        Подоконник жутко холодный в этот тёплый весенний день. Босые ноги отчётливо чувствуют это.        — Хороший день, — она кивает на пейзаж за окном.        Чарли спрашивает о маме?        — Не надо. — А голос у него предательски дрожит.        Да.        — Всё будет хорошо.        Русские у входа в город.        Перед тем, как сделать шаг вперёд, Аня оборачивается. Улыбается. И впервые за долгие годы на её губах появляется такая умиротворённая улыбка.        — А у меня… крылья есть?        — Анна, нет! — раздаётся крик из дверей.        Оба мужчины бросаются к окну. Тилике не смотрит вниз. Смотрит на ало-багровое солнце напротив них. Закусывает губу и зажмуривает глаза.        Есть.