День 21

      Ровно в 6:00 сирена оповестила нас об окончании комендантского часа.       Я привыкла просыпаться за десять минут до неё и лежать в постели в тревожном ожидании этого резкого, пронизывающего до костей звука. Я натянула одеяло до подбородка, у меня жутко замёрзли ноги. Уже два года я спала в постели одна, но до сих пор не могла привыкнуть к ледяным простыням — одной меня не хватало, чтобы их нагреть. Живот сводило судорогой — осталось несколько секунд. Я прижала к ушам ладони и зажмурилась...       «— Фло, я же просил тебя не добавлять базилик в рагу.       Вилка лязгнула о тарелку, этот мерзкий звук заставил меня вздрогнуть. Я обернулась и, по привычке вытерев руки фартуком, взглянула на Патрика. Он смотрел куда-то перед собой, на лице его вздулись желваки. Я ещё не успела толком испугаться, но уже ощутила острый укол вины — она стала моим безусловным рефлексом.       — Прости, я забыла...       — Опять забыла? Фло, ты стала часто забывать, у тебя что-то с памятью?       Я судорожно пыталась вспомнить, что я ещё забыла. Но как я могла вспомнить то, что забыла? Это же невозможно. Бред, просто бред...       — Извини, наверное... да, видимо, я прослушала.       — Всё, что касается меня, Фло, ты постоянно пропускаешь мимо ушей. Тебе плевать на меня?       — Нет, не плевать.       — Я два раза говорил тебе про чёртов базилик, и вот он снова в моей тарелке.       Такой Патрик пугал меня. Он не повышал голос, но его слов, интонации и взгляда, было достаточно, чтобы заставить меня вытянуться в струнку, опустить голову и отвечать, чеканя слова, будто на допросе. Я убеждала себя, что это у него профессиональное и не имело ко мне отношения, но страх от этого никуда не девался.       — Прости, Патрик, я правда забыла.       — Или просто не хотела помнить? Ты всегда думаешь только о себе. О себе и своей работе. Зачем тебе вообще семья, Фло? Наверное, тебе проще было бы жить одной, правда?       Пока он говорил, я всё глубже уходила в себя. Надо мной словно вырастал войлочный кокон, сквозь который не проходили звуки. Я представляла, что между нами зеркало, и агрессия Патрика, ощутимая почти физически, словно занесённый для удара кулак, отскакивает от поверхности и не касается меня. Но чем глубже я уходила в себя, тем сильнее Патрик распалялся.       В его словах была скрытая угроза. Вопрос, который не подразумевал ответа, потому что сам был ответом, вгонял меня в панику. Я любила так сильно, что стала ненавидеть себя за то, что не способна выполнить простейшую просьбу. Наверное, со мной действительно было что-то не так, он был прав — я избалованная эгоистка, которая не думает ни о ком, кроме себя. Где-то внутри меня был крючок, за который Патрик умело дёргал, но я ничего не могла с этим сделать.       — Ты слушаешь меня, Фло? Ты вообще меня слышишь?       Меня тошнило от звука собственного имени       — Я не буду ужинать.       Я готова была лично вытащить из его тарелки каждый листик этой чёртовой травы, но он опередил меня. Отодвинув тарелку, Патрик встал.       Меня душили слёзы. Я так старалась, пока готовила этот чёртов ужин, я чувствовала себя счастливой женой, но теперь от моего чудесного настроения не осталось и следа. Меня поедала обида и чувство собственной неполноценности.       «Почему ты все время пьёшь кофе? Выпей сок, он полезнее. Почему ты вытираешь руки о фартук? Вымой, ты выглядишь неопрятно. Мне не нравится твоя работа, она забирает у тебя слишком много времени», — я теряла счёт его претензиям, и с каждой новой я чувствовала себя всё отвратительнее. А потом он, как ни в чем не бывало, звал меня смотреть бейсбол или хуже того, звал в спальню, и я шла, заставляя себя думать, что всё, что только что было на кухне, просто показалось мне и больше никогда не повторится...».       Сирена взвыла трижды, а после мёртвый механический голос объявил конец комендантского часа. Примерно в это же время мимо моих окон всегда проезжала патрульная машина, я услышала, как зашуршал гравий под колёсами. Нужно вставать, всё равно сна уже не будет.       Прошлёпав босыми ногами на кухню, я заправила кофеварку и раскрыла жалюзи. Улицы ещё были пустынны, но город уже не спал: яркие светлячки окон сияли на фоне белесо-сизого предрассветного неба. Внизу открывался супермаркет — хозяйка, выглянув на улицу, перевернула табличку. Пронёсся первый курьер на велосипеде. Вдалеке, у границы Чистой зоны пролетела чёрная мошка вертолёта. Вышла старушка Хэнли из сорок пятой вместе со своей собакой. Всё было, как обычно.       Парк отдыха «Оазис» находился в полутора милях от моего дома, и именно туда я каждое утро отправлялась на пробежку. Бегать вдоль улиц было не слишком полезно для здоровья — метеорологические щиты давали побочный эффект в виде низкой концентрации кислорода, а почти постоянное безветрие способствовало накоплению смога и пыли, но в «Оазисе» была воссоздана и даже улучшена атмосфера городских парков докатастрофного периода. Сотрудникам Отдела выдавался безлимитный абонемент, остальные категории граждан получали временный доступ в строго отведённое время, и я, быстрым шагом дойдя до ворот парка, прислонила экран смартфона со штрихкодом к сканеру.       Почти три гектара первозданной природы — «Оазис» был самым экологически безупречным местом во всей Чистой зоне. Здесь был совсем другой воздух. Стоило мне чуть отбежать от ворот, у меня закружилась голова: организму требовалось привыкнуть к запаху озона, а глазам — к разнообразию зелени. На теперешних улицах не росли цветы, а кусты и деревья были хилыми и кривыми, здесь же череда высоченных раскидистых клёнов, растущих вдоль моего любимого бегового маршрута почти закрывала небо, всегда голубое. Воткнув наушники, я включила радио с симфонической музыкой и побежала, стараясь ни о чём не думать и не слишком сильно клацать зубами — челюсть ещё давала о себе знать.       У фонтана меня настигла Дебби Левицки. Я остановилась перевести дух и поправить спадающую лямку спортивного лифчика. Стоило затянуть их потуже, моя приличных объёмов грудь часто мешала мне заниматься спортом, а в юности она наплодила мне ещё и парочку комплексов: будь ты плоская или большегрудая, подростки всегда найдут, за что обсмеять. Левицки, сияя улыбкой, помахала мне рукой и остановилась. Я отметила про себя её стройную фигуру и высокий рост. Хотя с моими пятью с мелочью футами невысокими мне казались только дети.       — Флоренс! Привет.       Я равнодушно улыбнулась ей, снимая один наушник.       — Ты тут недалеко живёшь, да? Я ниже по Скай-лэйн, приходится ездить на машине...       Она, кажется, ещё что-то сказала, но я слушала журчание воды и пыталась представить, как шумел океан...       — Можно с тобой?       Её детская непосредственность и напор сбили меня с толку. Я точно была против компании вообще и компании для пробежек в частности, но что-то меня остановило. Возможно, я просто не хотела обидеть коллегу.       — Только я не болтаю во время пробежки.       — А и не надо, — звонко обрадовалась Дебби, пружиня на месте по прорезиненному покрытию площадки, готовая стартовать вот прямо сию секунду.       Когда мы вышли на прямую, я поняла, что с наушниками придётся проститься — да, Левицки не заставляла меня отвечать, но сама болтала без остановки, я даже позавидовала такой сильной дыхалке. В школе Дебби всерьёз занималась спортивными танцами и мечтала о карьере на развлекательном канале, но все её планы обрушила травма — это поведала мне Левицки на первом круге. И, конечно же, она не могла придумать ничего лучше, чем пойти на факультет аналитики и it-технологий и каким-то чудом пройти конкурс — туда, где требовались сильные мозги, а не ноги. Она могла выполнять простые операции, но всё же аналитика — наука тонкая, требующая не только цепкой внимательности, усидчивости, хорошей памяти и высокой «производительности» ума, но и всесторонней эрудированности, умении считывать и сопоставлять разрозненные, казалось бы, факты. Я не видела этого в Дебби. Возможно, я её недооценивала или мне просто было плевать.       — Слушай, а ты ведь давно знаешь Дэмиана?       Дэмиана? Какого Дэмиана? Я и забыла, что у Браунинга есть имя. Недоверчиво покосившись в сторону раскрасневшейся от бега Левицки, я со скрипом зашевелила мозгами.       — Лет шесть, семь, наверное…       Действительно, давно. Мы поступили в Академию в один год и весь первый курс проходили на одни и те же занятия. На втором курсе произошло распределение, предметы стали более узкоспециализированными, и мы могли гордо называться будущими полицейскими, инспекторами и аналитиками. С Браунингом мы пересекались всё реже, а после выпуска оказались в одном Подразделении. Работали бок о бок мы почти три года. Всего этого, я, конечно же, вслух не сказала — я не болтаю во время пробежки.       — О, значит, ты хорошо его знаешь, да?       Это вряд ли. Уже на вступительных испытаниях я познакомилась с Патриком и кроме Патрика я не знала и, похоже, не хотела никого знать. Это был сладостный период розовых очков и крепких шор.       — Что он вообще любит? Чем интересуется?       Не дождавшись от меня вразумительного ответа, Дебби продолжила словесный артобстрел. Она действовала словно бы издалека, но и напрямую, её интерес стал мне чётко понятен.       Я поймала себя на мысли, что никогда не воспринимала Браунинга, как мужчину. Да чёрт, я почти шесть лет воспринимала, как мужчину, только Патрика. Больше для меня никого не существовало, а после — тем более. Меня бросало в дрожь от одной лишь мысли о том, чтобы снова вступить с кем-то в отношения. И вот передо мной возникла живая и бойкая Дебби Левицки с вполне нормальными человеческими интересами, и у меня случился ступор, потому что я до сих пор не могла понять, каким боком это касалось меня. Почему именно мне должна достаться слава почётного сводника? Я вообще не по этому вопросу, сложно найти кандидата хуже. У нас с ней всего пять лет разницы, а я чувствовала себя иссохшейся старухой.       — Ты хочешь поговорить о Браунинге? — я запоздало прикинулась тупой, старательно оттягивая момент объяснения. Я всё ещё не хотела её обидеть.       — Ну да, он классный. Смешно шутит, очень умный, симпатичный, высокий…       — Если честно… От меня мало толку, мы общались только по работе, — я прервала перечисления достоинств Браунинга. Мне отчего-то было жутко неловко всё это слушать. — Ты очень… — я замешкалась, пытаясь подобрать синоним к слову «приставучая», — активная… я уверена, у тебя получится всё, что ты задумала.       Я выдавила из себя самую милую улыбку, на которую только была способна. Дебби в ответ зацвела румянцем, словно моё одобрение — единственное, что ей сейчас было нужно. У меня в смартфоне сработал таймер, тренировка была закончена. Через час двадцать мне нужно было быть на работе.