День 21

Время близилось к восьми вечера. Солнце уже коснулось горизонта где-то там далеко, у кромки океана, бедно-рыжий свет его заливал пустынные улицы, и они казались равномерно покрытыми толстым слоем пыли. По этим улицам почти сутки никто не ходил, и ещё долго не выйдет: на третий день после восстановления щита начнётся глобальная чистка тяжёлыми химикатами. На улицу снова выйдут дезинфекторы, но теперь у них будет гораздо больше работы. Скорее всего, у нас снова не хватит рабочей силы и мы будем звать на работу добровольцев, предлагая им огромные оклады — подобный прецедент уже был за пять лет до моего рождения, я находила подробное его описание и видеоматериалы в сводках. Добровольцы — не профессионалы, весомый процент их окажется в числе заражённых и проведёт остаток своих дней в изоляторе, надеясь, что отравление окажется не смертельным. Но заражение почти всегда оказывалось смертельным. Процент излечившихся составлял 0.88 — на 113 заражённых приходится 1 выздоровевший, и дело было не в иммунитете или вакцине, а в банальном везении. Состав крови, фаза менструального цикла, отсутствие сопутствующих заболеваний или, наоборот, их присутствие, срок вакцинирования могли повлиять на исход заболевания. Закономерности не было, а, значит, не было стопроцентного противоядия. Та концентрация токсина, которая была сейчас за этими окнами, была смертельна. И вакцинация на которую уповали главный врач госпиталя Саам Али и Хоуп Стельман, еженедельно вещающая о её необходимости по радио, здесь не работала. Я подошла к окну. Погода за ним соответствовала позднему ноябрю: как всегда тихо, безветренно, но уже холодно — все мои тёплые вещи дома в шкафах и, когда мы выберемся отсюда, я наверняка продрогну до костей. Ещё днём я заметила, что солнечный свет стал приглушённее, а небо, менявшее только оттенок синего в разное время года, будто бы померкло и подернулось белым прозрачным покрывалом. Позже, оторвавшись от мониторов, я увидела облака. Они расползались по небу, словно пенка капучино, и я не могла оторвать взгляда от этого зрелища. Видеть это явление на кинохрониках это одно, а вживую — совсем другое… Мне захотелось пройтись. Хотя бы по зданию. Я вышла в коридор — без привычной толпы снующих туда-сюда аналитиков, техников, стажёров, дезинфекторов и ребят из боевой группы он казался пустым и безжизненным. Стало тревожно. Коридор был гулким и тёмным — Управление городским хозяйством приостановило подачу света в пустующие здания и помещения на время карантина. Подсвеченные зелёным таблички о направлении выхода в темноте были похожи на фосфорисцирующие гнилушки. Я и сама казалась себе заточенной в саркофаг из бетона и стали. Полностью герметичный саркофаг с замкнутой системой вентиляции и фильтрации воздуха, с шестикамерными стеклопакетами и разноуровневой входной группой с несколькими этапами дезинфекции — ни капли токсина не попадёт внутрь. Но и я теперь не могла выбраться. Недавнее ослабление поля щита было детским лепетом по сравнению с полным его отключением. Масштабы были ужасающими. Я взяла в руку комм, чтобы освежить в памяти протокол действий после запуска щита, как он зажужжал у меня в руке. «Могу позвонить?» На экране высветилось имя Соноры Максвелл, жены Иена. Я ответила, что можно. Звонок не заставил себя ждать. Я улыбнулась, увидев на экране её красивое лицо: насыщенная, кофейного цвета кожа, казалось, не воспринимает возрастные изменения, только светло-карие, внимательные глаза выдавали, что передо мной взрослая женщина, преподаватель в школе и мать троих детей. Она и мне однажды заменила мать и добрую старшую подругу. Всё-таки хороших людей больше, чем плохих… Сколько времен мы не виделись? Мне вдруг стало стыдно, что я больше полугода не находила времени просто позвонить… — Привет, Флор, — Сонора расплылась в белозубой улыбке. Через секунду оглушительное девчачье «Приве-е-ет!» едва не сбило меня с ног — младшие дочери Иена Аура и Амелия, попытались втиснуться в эфир, загородив мать своим пухлощёкими личиками. Они подросли за тот год, что мы не виделись. Амелия схуднула, Аура всё также подволакивала левую руку и склоняла шею в противоположную сторону — всё ещё сохранялась дистрофия мышц, её маленькое милое лицо начало деформироваться, как бы ни старались это поправить опытные доктора-дефектологи. Но скорее всего, без медпомощи всё было бы ещё хуже… — А мы больше не ходим в школу, Флор! — радостно поделилась Амелия. Сонора позади неё выразительно закатила глаза, могу только представить, каково ей целыми днями с этими непоседами. — Ты тоже больше не ходишь на работу, да? — с надеждой спросила Аура, а я только прыснула в ответ. Как объяснить шестилетке, что я на работе живу? — Так хочется гулять, но мама не пускает, — переключение с веселья на горесть у детей происходит мгновенно, Амелия тут же поникла и вытянула губы в трубочку, пытаясь настроить себя на слёзы. — Амелия, я, как Инспектор Первого Подразделения Отдела по ликвидации последствий Катастрофы со всей ответственностью заявляю, что сейчас гулять смертельно опасно, — я сделала суровое и страшное лицо, зная, что девчонки поверят мне. Этот способ я поглядела у Иена, он часто общался с дочерями при мне. — Нужно слушаться маму и не подходить к окнам и дверям. — А когда ты к нам придёшь? — включилась Аура, оттолкнув сестру от монитора. Сонору с замученным взглядом уже никто не замечал, девчонки совсем затоптали её. — После карантина, обещаю, — плохо скрывая стыд, сказала я. Совсем недавно я то же самое обещала Иену, но так и не сдержала слово. Я ощутила себя неблагодарной, заносчивой заразой, которая забыла дорогу в дом, где однажды её приютили и спасли от неминуемой гибели. Оправдываться мне не хотелось, хотелось извиниться и немедленно всё исправить. Угроза новый катастрофы заставляет ценить то, что имеешь. — «Приключения Пигги» начались! — вскрикнула Амелия, посмотрев куда-то за спину матери. Там у них стоял телевизор, насколько я помню. Девчонок сдуло словно ветром. «Приключения Пигги» — мультик о маленькой свинке, которая каждую серию не успевала домой к комендантскому часу. Каждую серию её ждали весёлые, иногда опасные, но поучительные приключения, после которых маленьким зрителям никогда не захотелось бы нарушать правила — именно так думала пропагандистская служба. Как оно было на самом деле, отследить было сложно — например, детям из Седьмого и Восьмого района вряд ли было до мультфильмов… — Они меня с ума сведут, — Сонора стёрла невидимый пот со лба. Я улыбнулась. — Как ты? Пока Иен прохлаждается на материке в обнимку со Стельман, на тебя свалилась вся работа, — в её голосе послышались нотки ревности. Я смутилась. В личную жизнь Иена я никогда не лезла да и, честно говоря, не испытывала к ней особого интереса, и, когда Сонора будто бы невзначай попыталась втянуть меня разговор на окололичную тему, почувствовала себя неловко. Неловко от того, что это меня вовсе не касалось, и одновременно от того, что Сонора подсознательно рассчитывала получить от меня поддержку. — Ну, вряд ли в обнимку. Семья для него святое, это я точно знаю, — максимум, что я сумела из себя выдавить. Поддержка из меня так себе, это очевидно, широтой души Соноры я не обладала. Сухость эмоциональных проявлений как защитный фактор, вероятно, ещё не скоро оставит меня. Наверняка, Дэмиан уже расшиб себе лоб об эту бетонную стену… — Я тоже знаю. И мне жуть как приятно, что я однажды обошла саму главу Подразделения в борьбе за сердце этого засранца, — она красноречиво заломила бровь и ухмыльнулась. В свои сорок три Сонора Максвелл была куда живее, чем я в свои двадцать пять… — Ты крута, Сонора, — я засмеялась, заразившись её игривостью. Она была невероятно красива, возможно, не внешне — в утонченности она явно проигрывала Стельман — красота её шла изнутри: в манере говорить и смеяться, в крупных, ярких чертах лица, в широкой, обезоруживающей улыбке, в той любви, которую эта женщина дарила семье и всем, кто с ней соприкасался. Я бы так не смогла. Во мне нет столько жизненной силы, после Патрика я себя-то таскала кое-как. Мешок с кровью и костями — примерно так я чувствовала себя. Изменения приходили постепенно и почти незаметно, день за днём, час за часом, и вдруг — я даже не помню, в какой именно момент это случилось! — я поняла, что могу жить, дышать, чем-то интересоваться и даже влюбляться… — А то! — Сонора кокетливо повела плечами, хитро улыбнулась, а после посерьёзнела — скорее всего, девчонки залипли в телевизор, и нужда храбриться перед ними отпала. — Но всё равно немного тревожно. Особенно сейчас. Ты держишься? — Да. Да, я в целом в норме. — Ты хорошо выглядишь, глаза блестят. Ожила, — Сонора считала с меня эти перемены, но мне не хотелось вдаваться в подробности. Возможно, при личной встрече. Но не сейчас. — Где Дион? — спросила я, чтобы направить разговор в другое русло. — Я как раз поэтому и звоню. Сонора совсем сникла, а я напряглась. Надеюсь, что Дион здорова… — Ты знаешь, она уже совсем взрослая. Так время быстро пролетело… — рывком ладони она пригладила волосы, и без того безупречно уложенные. Сонора нервничала и вместе с ней нервничала я. — В общем, у неё появился парень, и, насколько я поняла, он заражён. Единственное, что она сказала мне за последние сутки — что хочет к нему. Хочет умереть вместе с ним. Я прикрыла рот ладонью. Стало больно в груди, я прочувствовала её страдания так близко, словно страдала сама. Дион почти четырнадцать. С высоты прожитых лет эта влюблённость могла бы казаться ветреной подростковой блажью, но для Дион таковой она не была. Для Дион всё было серьёзно. В четырнадцать восприятие остро, и несчастная любовь кажется больнее смерти. Сонора вовремя забила тревогу. — Иен знает? — Нет. Смысл? Он всё равно ничего не сможет сделать, он далеко… Никого из нас она больше не слушает. Я почти не сплю, боюсь, что она вылезет ночью в окно… — Чем я могу помочь? — с готовностью заявила я. Сонора выглядела по-настоящему потерянной, и я никак не могла остаться в стороне. — Поговори с ней. Вы ведь много времени проводили вместе, она очень доверяла тебе… Последнее сообщение я получила от Дион пять месяцев назад и так и не ответила на него — закрутилась. С чего бы ей слушать меня, если я не удосужилась послушать её? Я слишком долго жалела себя, не обращая внимания на жизнь вокруг, на людей, которые нуждались во мне. Нужно попытаться разорвать этот порочный круг. И не только с Дион… — Прости, мне неловко тебя просить об этом, сейчас такое время, у тебя нагрузка… Но мне страшно. Она была почти в панике. Мне хотелось обнять её, проклятый экран, жаль, что нельзя через него дотянуться! — Я попытаюсь, Сонора. Сегодня позвоню ей. Чуть попозже, чтобы она не заподозрила… Сонора быстро-быстро закивала головой и спешно попрощавшись, отключила связь. Наверное, ушла плакать. А после приводить себя в порядок, чтобы девчонки ничего не заметили. Я не представляла, каково это, когда от тебя зависят жизни троих маленьких людей. Моя личная ответственность за город не шла ни в какое сравнение. Население… оно было лишь численностью, обезличенной статистикой — так учили нас в Академии, ведь переживать за каждого ни одно сердце не выдержит, другое дело собственные дети. Или любимые. К ним невозможно относиться с холодным профессионализмом, поэтому на службу в Отдел не берут людей из одной семьи. У меня вряд ли могли бы быть дети, я и не хотела их — понимала, что не справлюсь, а вот запретить себе чувствовать я уже не могла. Тихий шорох, переходящий в нарастающий гул отвлёк меня от мыслей. Я страшно струсила, и, схватившись за рукоять пистолета в поясной кобуре, попятилась к стене. Этот шорох напоминал топот маленьких лап — казалось, по крыше и вентиляционным трубам бежит стадо насекомых. Завертев головой, я попыталась определить источник звука, но тщетно. Лишь краем глаза, спустя пару седых волос, я заметила, что снаружи помутнело. Привычный пейзаж словно бы подёрнуло бледно-серой дымкой. Солнце исчезло. Я ринулась к окну. По стеклу бежали извилистые змейки воды. Это был дождь. — Флоренс?! — Дэмиан показался в коридоре. Он был не менее ошарашен, чем я, наверное, уже проснулся и сел за командный пульт, когда началось это. Последствия отключения метеощита — токсичные осадки. — Ты когда-нибудь видел что-то подобное? Я не могла оторвать глаз: тонкие водяные струи, словно лезвия, пронзали воздух и врезались в сухую землю, прибивали пыль. Вода нигде не задерживалась, казалось, она проникает даже в асфальт — мощностей поливальных машин было недостаточно, чтобы насытить влагой ссохшуюся почву. На небе густились синевато-свинцовые клубы, похожие на дым — тучи. Свет солнца не пробивался сквозь них, было темно, как при сумерках. Какая же у них толщина и плотность? — На видеохрониках, — ответил Дэмиан. Я услышала его голос у своего плеча. — Вот ведь дерьмо. Токсин проникнет глубоко в почву. Надо будет состав для дезинфекции заказывать с материка, у нас столько нет… — А ведь красиво… — я дотронулась до стекла ладонью. Оно было холодным, след от моей руки остался на нём испариной и тут же исчез. Я вздрогнула. От перепада ли температур или нервного напряжения: я вдруг отчётливо ощутила тепло, исходящее от Дэмиана, его дыхание где-то возле своей головы. Он не касался меня, но его близость действовала на меня, как самое тесное объятие. — Раньше люди под ним гуляли. Жутко представить… — отозвался Дэмиан. — Да-а-а. Босиком по лужам. Усмехнувшись, я сделала шаг назад и случайно коснулась лопатками его груди — не рассчитала. И не отшатнулась в ужасе, а замерла. Кожу жгло, в спину врезались тысячи игл, меня будто залихорадило. Давно забытое ощущение — когда тебя будоражит от чьей-то близости. Просто от того, что этот человек рядом. Удивительно переживать это снова. Удивительно, и пугающе, и прекрасно. Если бы он обнял меня сейчас, я ничего не имела бы против. Абсолютно ничего. Но Дэмиан ушёл. И я осталась одна в темноте и холоде коридора. Один на один со своим чувством.