Рябь на водной глади

_—|_|—_

      Верховенский сидел на стуле, седушка и спинка которого были обтянуты плотной тканью с узором из златых лоз, растянувших свои длинные изворотливые стебли по всей поверхности, путаясь средь собственных отростков, словно размотанный шерстяной клубок, который был вовлечён в незатейливую игру шаловливым котёнком. Эта деталь выказывала дань общему настроению ныне модного стандарта, соответственно сведениям, полученным из иностранных журналов и свежих вестей от приезжих из недавних заграничных путешествий; это вдоволь повлияло на интерьер, который немедленно и рьяно решили обновить хозяева дома, беспрекословно следуя и веря полученной информации.       Только Петруше было не до обсуждения введённых новшеств в привычной обстановке. Да и молвить ничего не желал, поскольку плавал в собственных мыслях, словно в глубоком озере. Ему казалось, что находится прямо по середине, в центре неровной окружности. Ветер создавал рябь, будоража мирную водную гладь, также задевая мокрые волосы, которые от принятой влаги превратились из воздушных пшеничных в слепленные, словно из глины, каштановые. Удалось беспрепятственно узреть пустой от назойливого народа берег, лишь затянутый природными жителями — развесистыми деревьями, пухлыми кустарниками и высокой травой, но вовсе не стремился отправиться туда; ещё слишком рано, надобно осмотреться для начала, изучить подробнее это место. Ему было весьма любопытно — что же находится поглубже? Вдруг там спрятан старинный клад или какая-нибудь рыба поселилась, доселе невиданная, диковинная? Он жадно набрал воздух сквозь ноздри, допуская расширение в упругих лёгких, пленил его, как в клетке, и нырнул. Размахивая конечностями, продвинулся в направлении дна, замер, когда что-то внезапно нащупал, сразу попытался приоткрыть глаза. Их защипало, зарезало, словно ножом, захотелось немедленно зажмуриться, выключить зрение, ограничиться лишь осязанием для безопасности, но пересилил себя. Сложно что-либо разобрать в таких условиях, безусловно, однако он смог. Был полно уверен, что рядом с ним находилось бездыханное тело. Чёрные волосы, примерно до плеч; белая строченная рубаха, поверх неё жилет; узкие брюки припали к ногам; длинные ресницы очерчивали замкнутые очи. Казалось, что человек уже превратился в восковую фигуру, изящную и пугающую одновременно, точную копию оригинала. Петра охватило то ли недюженное изумление, то ли паника. Он невольно приоткрыл рот, хотя отчётливо понимал, что не стоило этого делать сейчас, поэтому тотчас захлопнул ораторский инструмент. Воротиться бы обратно. Воздуха и так мало, возможно, не успеет добраться до поверхности. Его сознание начало туманиться, движения с трудом удавалось регулировать, однако не решился оставить здесь знакомого в одиночестве. Обхватил утопленника и попытался потянуть за собою наверх. Только этого проделать не удалось, к превеликому сожалению, поскольку опоясывала верёвка нижнюю конечность, словно цыганский браслет, далее на привязи красовался огромный камень, которому сначала не придал веского значения из-за невнимательности и даже из-за невозможности проявить свою внимательность в полной мере в такой нетипичной ситуации. Паника усилилась многократно, словно конь ускорил шаг, а за ним и колесо повозки совершило больше оборотов, чем свыклось совершать за установленный промежуток ранее. Предпринял попытку отвязать ненужный тяжкий груз, но узел тугим оказался, не поддавался пальцам, которые начали неметь. Тем временем воздух иссяк, гибель приблизилась, тело обмякло и повалилось рядом, составив компанию прикованному на дне навечно. Нерадивого спасателя теперь тоже надобно спасать, иначе будет слишком поздно. Но никто бы этого не сделал, не оказал малейшую помощь, ведь никто и не знал о произошедшем.       — Петр Степанович, выглядите изнеможденным. Вы бледны, как простыня. Негоже себя так беспощадно изводить! Отправились бы уже в свои покои, — вдруг раздался чей-то ласковый встревоженный голос, зачем-то возвращая в реальность.       Он не сразу определил чей же глас разрушил чары, поскольку мысли полностью, столь властно и бесстыдно, занимал нынче безгранично значимый Ставрогин. Восстановив способность фокусироваться, зрительно выяснил, что это была чуткая и невинная девица, происходящая из семейства Шатовых, слишком уж благодеятельная, столь обеспокоенная за окружающих, истинно верящая в победу светлых сил.       — Не в моих силах покинуть сию обитель, коль не пожаловал человек, которого безмерно жажду узреть, чтобы справиться о его здравии, — хрипло поведал Верховенский, потихоньку избавляясь от оцепенения.       — Вы о дражайшем друге своём, о Николае Всеволодовиче?       — Право, о нём молвил, — слегка смущённо и ревностно подтвердил младой мужчина.       Давным-давно знал, что многие дамы очарованы Ставрогиным, а как же иначе? Никак. Статный красавец умел показаться истинным джентльменом, лихо поддерживал светские беседы, вкладывая во взгляды и жесты некое обещание достойного обращения, отчего дамские сердца бились чаще, не догадываясь, что и вовсе вскоре разобьются, но перед этим подолы их платьев поднимались выше и корсеты ослабляли туго затянутые шнуровки, безропотно отдавая свою честь человеку, который не особо ценил такой дар. Также обладал живым умом и задатками тактика, только скрытен часто излишне, отчего приобрёл таинственный лик. Смел и рассудителен, но вспыльчив. Учтив, но не гнушается шалить изредка. Кроток и молчалив, но за напускной тишиной и бездействием скрываются неуемные, трудно сдерживаемые импульсы: страсть к доминированию, амбиции, жестокость, похоть, необузданность. Пьеру доставляло несказанное удовольствие частенько наблюдать за сей персоной, как порой открывается ракушка, показывая драгоценную редкость — жемчужину. Иногда даже сам выводил на открытие, провоцировал намеренно и дерзко, не боясь. Хотя бояться стоило. Казалось, что никто не замечает всех нюансов, всей широты палитры, коей был нарисован чудный портрет. Для него казался настоящим воплощением практически книжного образа Дориана Грея. И осознал когда-то, что отныне не готов делить сей артефакт с кем-либо ещё. Слишком ценно.       — Не соизволите испить чаю? Возможно, это снимет бледность и хандру, воодушевление поселит на её место, — Дарья предложила.       — Возможно, — кратко ответил, радуясь, что не придётся продолжать беседу об идоле.       Безмолвно кивнула и, шурша синей тканью приталенного платья, удалилась на кухню, готовиться к чайной церемонии. Через несколько минут Пётр ощутил, что кто-то задел его спину. Решил поначалу, что уже Шатова воротилась, но та не могла с такой тяжестью задеть. Явно мужчина какой-то.       — Вашей выдержке можно позавидовать, — позади глас раздался.       — Вы пришли! — радостно воскликнул сидящий. Обернувшись, заметил, как к нему приближается красивое лицо. Губы тотчас обожглись от неожиданного сладкострастного прикосновения. Поцелуй был краток, но эмоции не утихали, оставил след надолго.       — Любо ли это вам? — попросил черноволосый.       — Явственно, как всё, что исходит от солнца, — поведал светловолосый, заливаясь густым румянцем.       В комнату вернулась заботливая девушка с подносом, на котором покоились необходимые элементы — вода, заварка, сладости, фрукты, за которыми прошествовала прежде на кухню.       — Глядите, он здесь! Всё в порядке теперь со мною. Вылечил от вязкой хандры.       — Кто? — с удивлением задалась вопросом Шатова.       — Николай Всеволодович! — воскликнул Пьер.       — Но здесь никого нет, кроме нас двоих, — уверенно высказала девица.       — Как же? — Пётр огляделся, ища подтверждения той или иной версии. И правда, что никого постороннего не оказалось.       — Вам показалось просто. Я предупреждала прежде, что нельзя так доводить себя до изнеможения, — продолжила она, передавая собеседнику чашку, в которой налит тёплый чай.       — Спасибо, — благодарно принял Верховенский, хотя до сих пор был уверен, что минуту назад Ставрогин находился прямо здесь. Ведь губы до сих пор хранили ощущение от поцелуя, но не посмел рассказать про сию деталь, улику. Не стал противоречить, пусть Дарья останется при своём мнении.       Закончив спонтанное чаепитие, Петр Степанович отправился наружу. На улице светило солнце. Подумал, что надо найти и проверить то самое озеро, которое предстало в видении. Поблуждав по окрестностям, наконец нашёл. Никого из людей не наблюдалось вокруг. Посему, без тени смущения, избавился от всей своей одежды. Ощутил свободу. Одну ногу опустил в воду, та была весьма холодна, отчего немедленно мурашки побежали по коже. Решился залезть подальше, в середину ограниченого водного пространства, где расположилась лодка. Пока проделывал намеченное действо, постепенно свыкнулся с низким уровнем температуры, морально подготовился к дальнейшему погружению в пучину. Оглядев быстрым взглядом скромное судно, убедился, что оно практически пустое, ничего нет, кроме вёсел. Заключив побольше кислорода в собственные лёгкие, смело нырнул, чтобы удостовериться, развеять одолевающие сознание сомнения. Он надеялся на отсутствие того человека на дне, но не тут-то было... Рука ощутила. Глаза подтвердили. Это был Ставрогин. И наличие веревки с камнем не претерпело изменения; так же, как и в видении.       Верховенский подумал, что теперь сможет развязать, поскольку более собран и подготовлен, методично совершит попытку, без излишней суматохи. Таким образом и стал заниматься. Только узел не поддался вновь. Никак. И перерезать нечем.       Мог поспеть всплыть в этот раз сам, однако что-то гложило внутри неимоверно... Не понимал, как же сможет жить дальше без необходимого светила, без любимого Николая. Во мраке, что ли? Отнюдь. Хоть они и не венчались, не обещали ничего друг другу на крови, всё равно решил следовать невысказанной клятве о любви до самой смерти. Поэтому остался здесь рядом, на дне озера. Как в сказке — умерли они в один день. _–_–_